Другая — значительные психические и физические перегрузки, которые длятся месяцами и годами. Академик Невеселов вспоминает: «всю жизнь я работал по ночам, и сейчас, в отличие от других стариков, мне по утрам хочется спать, спать, спать, как школьнику»(1). Надо ли объяснять, что работа ночью не всегда подразумевает отдых днем.

Третья форма риска — непредсказуемость результатов, чреватая в лучшем случае дистрессом для творца, а в худшем — стрессом для человечества. И во всяком случае — нарушением непрерывности, предопределенности, плановости.

Творческой деятельности присущ дезорганизующий момент[44]. Поэтому любая организованная структура стремится к ее ограничению. В том числе и структура, сложившаяся в научной среде.

Налицо противоречие: цель науки — познание — немыслима без творчества; планомерное, поступательное развитие науки немыслимо при преобладании творческой деятельности. Это противоречие индуцировано на всю цивилизацию европейского типа, развитие которой подразумевает непрерывное возрастание степени риска, хотя призвано всемерно ее снижать. На сегодняшний день решения нет. Применяются паллиативные меры, игнорирующие важнейший принцип: «компромисс всегда обходится дороже, чем любая из альтернатив».

Академия

В науке существуют свои «пределы роста».

Профессиональная жизнь ученого скрупулезно регламентируется. Место в восходящей иерархии: студент — аспирант — кандидат — доктор — профессор — член-корреспондент — академик — определяет ценность индивидуума, обуславливает не только размер заработной платы, но и собственный «доверительный интервал» научной деятельности. Речь идет не о доступе к дефицитному оборудованию, а именно о праве на поиск. Аспирант, предложивший вариант решения фундаментальной проблемы, не найдет отклика в научной среде. Во всяком случае, если тема лежит за пределами его узкой специальности. Так, аналитическое мышление развивается в ущерб синтетическому, мысль ученого смолоду направляется на конкретные задачи, не заключающие в себе, казалось бы, элементов риска.

Однако, фактор неопределенности не исчезает: в любой конкретной задаче содержится тень глобальной проблемы. Он просто игнорируется, «заметается под ковер».

В результате, рекомендации ученых становятся излишне категоричными. Полузнание, каким является любое научное достижение, выдается за истину в последней инстанции. Эти рекомендации воспринимаются некритически, причем, степень доверия прямо пропорциональна положению автора в научной иерархии.

«— Какие у Чернобыльского реактора проектные выбросы? (…)

— До 4000 Кюри в сутки.

— А у Нововоронежского?

— До ста Кюри. Разница существенная.

— Но ведь академики… Применение этого реактора утверждено Совмином. Анатолий Петрович Александров хвалит…»(7)

Страх и некомпетентное бессилие перед неопределенностью породили самостоятельную науку — административную технику безопасности. Сущность ее состоит в создании блокировок, защит, инструкций, призванных исключить риск, убрав творческую составляющую.

Удовлетворить всем требованиям предписаний невозможно. «Ни одна АЭС не выполняет до конца технический регламент. Практика эксплуатации вносит свои коррективы»(7). Отличить главное от второстепенного зачастую не удается, поэтому инструкции сплошь и рядом вовсе игнорируются, и работа идет в бездумной надежде на удачу. Есть нечто символическое в том, что спусковым механизмом чернобыльской катастрофы послужило включение аварийной защиты реактора: «убило то, что должно было защитить, потому и не ждали отсюда смерти…»(7)

В академической науке циркуляры неписаные и потому наиболее опасные. Они формируют общественное мнение относительно приемлемости или неприемлемости тех или иных форм работы.

Творчество определяется как форма неприемлемая, но это не вся истина. Наука развивается, она меняет свои представления, расширяет власть над миром за счет глубоких прорывов. Их она отрицает, ими она существует. Прорывы связаны со случайными сбоями в системе служебного продвижения. Осуществляют их если не фанатики идеи, то люди, вставшие над системой и сохранившие творческие способности.

«Тебе все можно, — говорит Президент Динозавру. — Делай, что хочешь».

Собственно, для этого создана Академия с ее отсутствием прямых обязанностей и конкуренции.

«Делай, что хочешь».

Круги

Пирамиды власти однотипны. Они похожи на настоящую пирамиду, построенную в четвертом тысячелетии до н. э., чтобы прославить величие фараона Джосера: уступчатое сооружение из массивных полустершихся блоков, которые скрепляет одна лишь сила трения.

Достаточно согласиться с тем, что некая работа требует организованности, и вскоре выяснится, что для этого она требует управления и подчинения, централизованного перемещения информации, средств, материалов, людей. Тогда возникнет пирамида, на верхней ее ступени (и только на ней) будет начертан лозунг: «делай, что хочешь».

«Дипломатическая неприкосновенность» руководящих кругов известна как коррупция. У нас и на Западе нет недостатка в призывах и обещаниях покончить с ней раз и навсегда. Между тем, боги наказывают людей исполнением желаний…

Бога, равно как и дьявола, «в природе, конечно, не существует, но он способен на многие ухищрения»(1). Все дело в том, что только благодаря коррупции пирамида вообще выполняет хоть какую-то социально полезную работу. В иерархической системе скрупулезное соблюдение законов, правил, инструкций и установлений — лозунг правового государства в действии — приводит к параличу управления и недееспособности социума.

Коррупция — межличностные связи, не подчиняющиеся нормативным актам — может существенно снизить информационное сопротивление. Например:

«Вхожу в коридор, стоит курьер, нос луковицей, ярко-красный. Подхожу, сую в руку пятирублевый золотой.

— Скажите, голубчик, мне надо получить командировочный паспорт и пропуска на 15 мест разных вещей, чтобы их в немецких таможнях не досматривали. Ваши генералы меня от одного к другому гоняют, никакого толка не добьюсь, проводите меня к тому делопроизводителю, который этими делами ведает.

— Пожалуйте, Ваше Превосходительство, — это Иван Петрович Васильев.

Вводит меня в комнату, где сидят чиновник и машинистка, и начинает ему объяснять, что мне надо. (…) Подходит Васильев к конторке, открывает ее, и я вижу в ней кипу паспортов, вынимает один из них:

— Фамилия, имя, отчество Вашего Превосходительства?

Выписывает и вручает мне паспорт, выдаваемый только с „высочайшего соизволения“»(8).

Обратим внимание на ключевую фигуру Швейцара.

Стремление общества как-то выжить приводит к повсеместному распространению коррумпированных цепей. Создается «вертикальная коррупция»: продавец дает взятку директору Магазина, тот — начальнику торга, последний — министру (опуская большую часть структурных этажей и игнорируя боковые каналы — милицию, исполкомы, партаппарат, которые тоже включены в восходящее движение ценностей и нисходящее — разрешений). Одновременно формируется коррупция горизонтальная, менее известная и неподвластная закону.

Коррупция «круга своих».

Элита

Владислав Николаевич Бессмертный, любимый ученик Динозавра и директор учреждения без вывески, попал в кадровую систему Академии Наук с гауптвахты. По личному звонку.

Действия академика Невеселова — правильные, порядочные, необходимые с точки зрения интересов науки и государства, — абсолютно незаконны, противоречат правовым нормам государства и подсистемы «наука». Но насколько же они естественны: «круг» и не должен подчиняться общим законам, иначе он и невозможен, и бесполезен.

«…из уважаемых НИИ, как из рваной торбы, посыпались жалобы и протесты, а директоров в „Перспективе“ стали менять со скоростью одного-двух оборотов Земли вокруг Солнца…»(1)