И. А. Кольченко

Пределы фантастики

Одно предположение о каких-то ограничениях на бесстрашную мысль фантастов может показаться кое-кому кощунственным заблуждением, посягающим на самое яркое в фантастике — безудержный полет воображения. Но если мы вспомним известную нам научно-фантастическую литературу, то придется признать значительную часть ее по разным причинам неинтересной, несмотря на отчаянное жонглирование авторов множеством чудес — от инопланетян и киборгов до мыслящих облаков и других невообразимостей. Можно упомянуть хотя бы безнадежно скучную “Сумму технологий” С. Лема, где знаменитый писатель собрал больше новых идей, гипотез и вымыслов, чем в десятке других своих книг, и сколько раз каждому из нас приходилось разочаровываться в научно-фантастических произведениях! И как всякий читатель, ограниченный временем, но жаждущий с помощью фантастики обогатиться полезными знаниями, мыслями и чувствами, я часто с сожалением вспоминаю, что, даже читая две книги в месяц, смог прочитать за жизнь всего 1200–1500 художественных книг!

Вот почему мне и хочется поделиться своим представлением о “социальном заказе” научной фантастике, о ее уникальных задачах, возможностях и… потерях.

Искусство родилось от стремления человека выразить свое представление об идеальном мире; представление, сформированное на основе культурных традиций и фундаментальных мифологем родной культуры и в определенном смысле отражающее свое время. В этом идеальном мире обретался человеком смысл своего собственного существования и смысл самого бытия. Такая потребность в осмыслении и отображении своей жизни присуща каждому нормальному человеку, но актуализируется она по-разному, в зависимости от способностей и черт характера человека. И только немногие в такой мере переполняются столь яркими образами своего рукотворного космоса, что не могут не воплощать их свободно в словах, звуках, красках, линиях, формах, жизнедеятельности и предоставлять им возможность уже жить самостоятельно, независимо от их творца, благодаря пониманию и сочувствию, которые эти образы находят в сердцах других людей. И если их образы покоряют нас своей красотой и мы верим в возможность такого нового космоса, тогда их авторов и называют художниками. Искусство же, как феномен культуры, только потому и существует, что все люди в той или иной мере художники и нуждаются в искусстве как способе свободного творчества, своего или чужого, но свидетельствующего о способности и потребности человека свободно искать истину.

Уже первые созданные человеком орудия труда воспринимались им не только в качестве средства для выполнения определенных функций, но, прежде всего, как символы нового, рукотворного идеального мира, в котором находились смысл и цели существования человека, устанавливалась его связь с высшими силами и обреталось их покровительство. Вот почему, например, посуда, одежда, оружие, весь рукотворный предметный мир людей на всей планете с начала истории украшался орнаментом. “Орнамент — это музыка, — пишет С. Есенин в “Ключах Марии”. — Ряды его линий в чудеснейших и весьма тонких распределениях похожи на мелодию какой-то одной вечной песни перед мирозданием. Его образы и фигуры какое-то одно непрерывное богослужение живущих во всякий час и на всяком месте. Но никто так прекрасно не слился с ним, вкладывая в него всю жизнь, все сердце и весь разум, как наша древняя Русь, где почти каждая вещь через каждый свой звук говорит нам знаками о том, что здесь мы только “избяной обоз”, что где-то вдали, подо льдом наших мускульных ощущений, поет нам райская сирена и что за шквалом наших земных событий недалек уже берег”. Услышанная каждым народом музыка космических сфер определяла своеобразие национального орнамента и всей национальной культуры, миро- и жизнепонимание народа, его идеалы и ценности.

Происхождение и природа искусства предопределили и высшую форму синтеза искусств в виде храмового действа, моделировавшего весь космос в целом, в котором человек через культ приобщался к божественным силам и обретал необходимую энергию для исполнения своей космической миссии.

В народном и “рамочном” профессиональном искусстве эта внутренняя миростроительная энергия излучается постоянно и иногда достигает такого напряжения, что вдохновляет художника даже на некие теургические замыслы, подобно мечте Н. А. Скрябина музыкой пробудить в человечестве и природе глубинные космические силы и завершить в тотальной мистерии историю Вселенной.

По разным причинам, в которые сейчас я не буду вдаваться, искусство со временем стало утрачивать свою роль провозвестника и учителя высшей правды. Возгордившиеся художники решили, что все, что им видится, все образы, явление которых их обуревает, должны быть объектом внимания других людей. Искусство стало превращаться в самоценное занятие, со своими профессиональными законами, тайнами и критериями совершенства вне жизнестроительной задачи личности и общества. Искусство все в большей мере стало превращаться в искусство для искусства, заботиться об удивлении человека “как сделано” нечто, а не о смысле сделанного, и даже объявлять отсталостью и реакцией всякую попытку выяснить и оценить смысл художественного произведения, так как его существование якобы оправдано уже тем, что оно есть попытка самоутверждения и самореализации творческой энергии.

Возвращаясь к нашему предмету — литературе, надо отметить, что массовым стало искусство развлечения и отвидения человека от всех первосмыслов — детективом, рассказом о происках, преследованиях, вооруженной борьбе, демонстрации низменных страстей и пороков, преступлениях, извращениях и слабостях. В чем-то искусство “правды жизни” своей “низменной” правдой даже льстит иному читателю, успокаивая его показом таких же слабых и растерянных людей, как он сам. Успокоенный отсутствием в искусстве высших, трудно достигаемых идеалов, человек окончательно перестает томиться и бороться за них. Бесчисленное множество подобных разлагающих и расслабляющих имиджей и стереотипов обрушивает на наше сознание современное искусство!

Лучшие мастера мировой научной фантастики: Ж. Верн, В. И. Крыжановская (Рочестер), Г. Уэллс, К. Чапек, И. А. Ефремов, Р. Брэдбери и многие другие демонстративно продолжали историко-культурную учительскую миссию искусства. Но в научно-фантастической литературе сегодня преобладает массовая фантастика, которую можно было бы назвать рок-фантастикой (см., напр.: Дунаев М. Роковая музыка. — “Наш Современник”, 1988, № 1 и 2). Главное внимание в рок-фантастике (и писателя, и читателя) обращено на занимательность сюжета, в основном детективного, чтобы держать читателя в напряжении интригой, авантюрой или преступлением, придав детективу научно-техническими фокусами “современный” антураж. Люди в таких произведениях схематичны и своей чуждостью вечным человеческим страстям напоминают роботов, запрограммированных на выполнение определенной функции, а духовная жизнь какого-нибудь сталкера до неприличия убога и состоит из сомнений, растерянности, забвения чувства собственного достоинства и потери цели жизни. Я не привожу примеров — их достаточно много. Разочарование примитивностью некоторых научно-фантастических произведений тем более горько, что научная фантастика обладает исключительными возможностями в жизнедеятельной помощи многим современным людям в силу изначального смысла этого жанра.

Выделение научной фантастики в качестве специфического рода художественной литературы было вызвано крепнущей верой образованного человека в достоверность знания того, что “может быть”, и того, что “не может быть”. Эта вера родилась от восхищения успехами естествознания и уверенности о всемогуществе разума, вооруженного дедуктивным методом, и часто бывала более фанатичной, чем вера ревнителей божественных энергий. Она и привела к отождествлению научной картины мира с миром сущего. В результате мир предстал перед человеком пусть с очень сложной, но конечной системой феноменов, значений и смыслов. А для их полного постижения, казалось, нужно было только приложить определенные усилия в рамках известной научной парадигмы. Все же, что не укладывалось в нарисованную таким образом картину мира, отвергалось, как не существующее, как не должное существовать. В результате в сознании, миро- и жизнепонимании некоторых людей произошла роковая по своим социокультурным последствиям подмена реальности, во всем бесконечном богатстве ее конкретности, научной картиной мира.