Как младенец» что грудь сосет,

Через корни ствола она

Влагу вбирала из речного дна.

Ты от корней ее отодрал,

Все листочки ее оборвал;

Стала палкой теперь она.

Стала, как сокол, что птицу сбивает,

Стала, как щука, что рыб пожирает,

Стала пиявкой, что кровь сосет,

Стала собакой, что кость грызет, —

Не такою ли стала она,

Не насильницей стала ль она?

И со лба отеревши пот,

Не приготовился ль ты теперь

В доме своем, где заперта дверь,

Увидеть ту, что Смертью зовется.

Про которую ты сказал,

Мол, увидеть уж не придется?

Не потому ли, скажи, на сына

Ты замахнулся этой дубиной?

Иль на себе мы должны опять

Силу Смерти злой испытать?

Если сегодня брата убьешь,

Завтра в меня вонзишь свой нож,

Если останешься одиноким.

Сделаешься стариком глубоким,

В три погибели станешь сгибаться,

На льва не в силах будешь забраться,

В лесу охотиться, дичью питаться,

На зверя сокола запускать.

Корм охотничьим птицам давать, —

И твой лев, и собака твоя

Не помрут ли от голода тут,

Тоской глаза их не затекут?

Отчаявшийся от голода лев,

Впав на привязи в страшный гнев,

Не сорвется ль, остервенев,

Самого не сомнет ли тебя,

Не разорвет ли тебя на куски,

Не откинет ли прочь от себя?

Не увидишь ли облик свой

В Смерти, представшей перед тобой

В миг последний гибельный свой?

Услышав такие слова, старик Янбирде перестал бить Шульгена. «Смерть может явиться и невидимкой; наверное, это она и пришла, вот меня и искушает. Не может быть, чтобы никто не видел своими глазами Смерть. Надо расспросить зверей и птиц», — подумал он и созвал лесное население. Обращаясь к собравшимся зверям и птицам, Урал сказал так:

«Злодейку, по прозванию Смерть,

Мы всегда узнавать должны.

Обычай сильных слабого есть —

Мы отвергнуть навек должны.

Если друг друга переберем,

По имени каждого назовем,

То каждый укажет на тех, кто здесь

Кровь не пьет и мясо не ест,

Кто слез не проливает ничьих,

Одни из них кормят себя корнями.

Другие — листьями и стеблями.

Так и живут, никому не вредят,

Только детишек своих плодят,

А те попадают в хищную пасть —

Знает об этом каждый из нас.

Смерть совсем не чужда таким:

Пьющие кровь, рвущие мясо —

Врагами навек останутся им.

Обычаи хищные прекратим:

Тогда одинокой останется Смерть —

Вместе смерти ее предадим!»

Но словам воспротивились тем

Хищники, и с ними Шульген,

Начался между ними спор,

Неразбериха, шум и раздор.

Ворон:

«Я нисколечко не боюсь

Встретить Смерть — от нее не таюсь.

Только с тем, чтобы Смерть убить,

Никогда не соглашусь.

Хоть я стар, но от этого дела —

Пусть наперекор всем, но уклонюсь,

И потому говорю вам смело:

Если сильные на слабых

Вдруг охотиться перестанут,

Иль всякого, кто рожден на свет,

Отныне обходить будет Смерть;

Если осенью в строгие сроки

Не выпадут заморозки, а деревья,

Изменив законам природы,

Не сбросят листву на зимнее время,—

Есть ли прок в том живым на земле?

Коль зайцу подобно каждый зверек

Б год дважды иль трижды станет плодиться,

И, объедая все по ночам.

Зелени после себя не оставит,

Что останется прочим зверям —

В поисках пищи бродить по полям?

Если целые стаи пернатых —

Уток, гусей и журавлей —

Водную гладь собою покроют,

Будут в светлой воде плескаться;

Если, решив, что текут впустую,

Реки вдруг течь перестанут:

Мол, зачем размывать берега?

Если, сочтя, что порядок такой

Есть незыблемый мира обычай,

Птицы не будут давать нам покой;

Если, примеру следуя птичьему,

Бить родники перестанут свободно,

Если протухнут земные воды,

Что мы станем делать тогда?

Откуда пища живым и вода?

Бывало, рискуя головой,

Понапрасну вступал я в бой;

Хоть голод к нужду испытал,