В пять часов Марк вышел из отеля и удивился, что в Катманду так рано темнеет. Скоро спустится настоящая ночь.

Некоторое время он кружил по лабиринту улочек — вряд ли даже улочек, — немощеных, с коровьими лепешками. Возможно, и тот, другой, кружил в том же направлении, и едва ли им удастся встретиться при этой дурацкой карусели.

Марк повернул обратно и наткнулся на юношу. Показалось ли ему, или впрямь по печальному лицу незнакомца проскользнула улыбка, и оно на мгновение стало совсем ребяческим. И каждый зашагал своей дорогой. Той дорогой, что разведет их до новой встречи, но что они непременно встретятся, Марк не сомневался. Между ними словно бы установилось какое-то сообщничество.

И вот, когда они встретились снова, Марк чуть было не упустил его. Последний шанс. Мальчик поглядел на него довольно насмешливо. Он тоже выжидал, но первого шага ни за что не сделает. Марк знал это так точно, как будто в книге прочел. Поэтому-то приходилось начинать самому Марку. Ведь тот еще совсем ребенок. Вот он опять появился, под длинным до земли плащом — светлое одеяние, как у туземцев.

— Добрый вечер…

Наконец-то Марку удалось победить робость. Мальчик выглядел еще моложе, чем казалось поначалу.

— Добрый вечер…

— Прогуливаетесь?

— Как видите…

Француз, даже парижанин, судя по тому, как он насмешливо растягивал слова.

— Вы здесь живете?

— Ясно…

— И давно?

— А вас это очень интересует?

— Простите, пожалуйста, я, очевидно, задал нескромный вопрос.

— Да нет, я просто так сказал…

— Выпьем по стаканчику?

— Здесь? Где мы, по-вашему, находимся?

— Неужели во всем городе не найдется где выпить?

— А по-вашему, это город?

— Не знаю, но…

Марк в замешательстве взглянул на мальчика, тот улыбался.

— Разве что в отеле. Если не ошибаюсь, вы остановились в нашем дворце?

Они шагали бок о бок. В молчании. Марк был смущен, ужасно смущен.

В отеле он сразу направился в бар. Портье кинул на мальчика явно неодобрительный взгляд. Будь он один, его, разумеется, просто не впустили бы.

— Виски?

— Нет, я спиртного не пью.

— Соку?

— Не знаю…

Бармен ждал, а Марк нервничал.

— Что же вам тогда?

— Видите ли, обычно я, — голос прозвучал неуверенно, — я пью только молоко. А здесь, по-моему… но если вам угодно… я просто подумал, — голос его перешел в несвязное бормотание, — вот если бы сандвич.

— Ну конечно же.

У Марка сжалось сердце. Оказывается, мальчик голоден.

Через минуту бармен нодал виски для Марка, стакан молока и тарелку с сандвичами.

Мальчик обвел взглядом бар.

— Странно, что я здесь!

— Вы никогда в баре не были?

— Не в том дело… Словно я вернулся к прежней жизни.

— Вы жили в отеле?

— Да, в родительском отеле.

— Они держали отель?

— Нет. Не поэтому…

Тарелка опустела.

— Хотите еще сандвичей?

— Нет, спасибо.

Марк позвал гарсона.

— Еще сандвичей.

— Мне ужасно неприятно… что вы обо мне можете подумать?

— Ничего, кроме того, что вы голодны. Я, знаете ли, привык. У меня три сына.

— A-а, у вас сыновья… И вы женаты?

— Ясно, женат.

— И не разведены?

Марк вздрогнул.

— А почему это я должен разводиться?

— Не знаю, просто подумал…

— Что подумали?

— Вы здесь один… И потом, все, кого я знал раньше, обязательно разводятся.

— Как видите, я не развелся.

— Тогда почему же вы так со мной милы? — Потом вдруг выпалил одним духом: — Вы, очевидно, хотите, чтобы я поднялся к вам в номер?

Марк удивился:

— Ко мне в номер? Это еще зачем?

— Ну, я думал…

Марк побагровел и, не сдержавшись, крикнул:

— Что вы думали?

— Сам не знаю, но раз вы заказали мне столько сандвичей, ну я и подумал…

Оказывается, всего лишь юный педерастик! Мальчик безусловно красивый. Как Марк не сообразил раньше. Надо же быть таким дураком.

— Старичков заманиваешь?

Ответ прозвучал почти как крик:

— Никогда в жизни!..

Сомневаться в его искренности не приходилось.

— Тогда почему же?

— Сегодня я ничего не ел. Нет ни гроша. А парни мне говорили…

— Что тебе твои парни говорили?

— Что бывают такие типы… В сущности, это ни к чему не обязывает. Плоть — дело последнее… Лучше тело продавить, чем душу, разве не так? Буржуи — они ничего не понимают. — И устало добавил: — И ничего-то это не меняет. Мир полон слов. Только слов. И всегда одних и тех же: деньги, секс. А здесь по крайней мере молчишь. Это же гораздо лучше.

…Разочарованный? Рассерженный? Марк продолжал:

— Значит, ты решил… И ты бы согласился?

При этой мысли ему стало не по себе.

— Я же вам объяснил. Большое вам спасибо, скажите, что я могу для вас сделать?

— Дружки у тебя есть?

— А как же…

— Можно с ними повидаться?

Мальчик сразу окаменел.

— У нас не зоопарк, чего вы от них хотите? По всему видно, что вам они вовсе не интересны.

— А просто поговорить с ними нельзя?

— Вот именно нельзя. Мы и приехали сюда, чтобы быть подальше от таких типов, как вы. Поэтому, сами понимаете…

— А что ты подразумеваешь под такими типами, как я?

— Ну… буржуа… Кстати, что вы здесь делаете? Чем занимаетесь? Шпионите за кем?

— Нет, я не шпион, я журналист.

— Будто журналист лучше шпиона. Хороша же ваша пресса. Только за деньги пишут… Сами понимаете, что парни, которые автостопом прибыли сюда из Берлина, Парижа, Стокгольма… а то и откуда подальше, приехали не для того, чтобы с журналистами встречаться! От журналистов мы в первую очередь и бежим. Сплошная сволочь!

Он поднялся с места.

— Но мы-то вдвоем все-таки можем поговорить…

— Нет, я приехал сюда молчать и не собираюсь нарушать молчание ради беседы с магнитофоном.

— У меня никакого магнитофона нет.

— Есть, только в голове. Впрочем, так оно и должно быть, ведь вам за это платят.

— Значит, больше не увидимся? Так?

— Ну, если встретимся, тогда, пожалуй… Ладно! Чао! И спасибо вам. С виду вы человек порядочный, но, если таким делом занимаетесь, вы, конечно, не лучше всех прочих.

Мальчик ушел, и Марк остался в одиночестве. Он кликнул бармена и потребовал счет.

Человек порядочный… Который не лучше всех прочих. Но, если вдуматься… Разумеется, если бы он мог, он выбрал бы себе иной путь. В молодости, как и все юноши, он тоже мечтал… Конечно, мечталось и о славе… но он взял и женился. Молодым. В те времена брак в буржуазных условиях требовал немедленной оседлости; пошли дети, и, значит, нужны стали деньги, потянуло на семейный уют, а там и пошло… Словом, попал в зубчатую передачу… Разве этого избежишь и как? Дельфина… вечно на нее ссылаться, вечно ею себя оправдывать. Зубчатая передача и ловушка, откуда не выберешься. Слава… Правда, оставался талант. Как журналист он бы еще мог сбежать, но как человеку это ему не подходило. Еще вчера ему мерещилась в воображении тихая домашняя заводь, новая жизнь у семейного очага, куда нет доступа посторонним. А сейчас ему хотелось иного — убежать куда глаза глядят, начать все сначала. Неужели он уступит этому бредовому порыву? Где же его правда? Как до нее докопаться? Почему он — человек взрослый — с трудом разбирается в собственных потаенных желаниях? В силу непостоянства? Он даже поморщился: до того неприятно прозвучало это слово. Однако не может же человек хотеть сегодня одного, а завтра совсем другого? Кто возьмется это утверждать? Ясно, он обязан сделать выбор, упорствовать в своем выборе, но, как видно, выдержка не самая сильная его сторона.

«Неужели меня так возмутили слова этого мальчишки? Ведь должен же я был понять, что все это говорилось только ради денег. А почему, в сущности, я так вознегодовал? Впервые я настолько растерялся в присутствии щенка. И даже это мое возмущение… Разобраться в противоречиях. Выбрать. Все вообще сводится к этому.