На кромке бассейна лежала женщина, лицо ее было прикрыто соломенной шляпой, зато тело только наполовину — обыкновенным мохнатым полотенцем. Услышав шаги Марка, она спросила по-английски:

— Кто это?

— Я в отчаянии, мадам, что я вот так нахрапом, но я не знал… Я случайный гость. Мадам Форстер…

— A-а! Так это вы. Надин меня предупредила.

— Я не хотел вас беспокоить.

— Как видите, я и не беспокоюсь… Купайтесь. Пейте. Вон в той кабине можете переодеться, если еще не переоделись.

Она приподняла край шляпы.

— Так идите же… — И все тем же властным тоном: — Завтракать будем через час.

Чего это ему вздумалось зря терять время с этой нелепой троицей? Троицей? А может, здесь обнаружатся и еще какие-нибудь жильцы… Он зашел в кабинку. В конце концов выкупаться всегда приятно.

Тут появился юноша, он подкатил к бассейну столик на колесиках, уставленный бутылками.

И в самом деле их оказалось только трое обитателей этого розового дома. Завтрак кончился, но Марк выпил слишком много шампанского и побоялся немедленно пускаться в обратный путь.

— Уедете в четыре, к тому же в эти часы можно наблюдать прекраснейший закат в горах. Хотите пройти в спальню? По-моему, хороший отдых вам не помешает.

Надин улыбнулась.

— Мне просто совестно навязываться… поверьте, я смущен.

Он и впрямь был смущен.

Завтракали они здесь же на площадке. Мадам Форстер отвела его в маленький павильончик, состоящий из одной комнаты и душевой. Действительно нелегко было попасть в их розовый дом. Марка все это уже начинало интриговать.

— Надеюсь, вам будет здесь спокойно. — Она проверила, все ли на месте: полотенца, мыло. — И вы поспите.

Марк разделся догола, вытянулся на постели и сразу же его сморил глубокий сон.

Когда он проснулся, уже почти стемнело. Выходит, проспал целых три часа. Он ощущал такое блаженное состояние раскованности, что даже не обозлился на себя.

«Еще один потерянный день… Ну и черт с ним!»

Он принял теплый душ, оделся и вышел на площадку. Там в одиночестве сидела Надин Форстер, а рядом, прямо на земле, лежала открытая книга… понятно, рядом со стаканом.

— По-моему, вы славно поспали.

— Мне просто стыдно…

— Да бросьте вы стыдиться. Что будете пить?

— Ничего.

— Ну, если это входит в ваши принципы… Хочу обратить, ваше внимание, что солнце уже село.

— Если разрешите, я выпил бы стакан воды.

— Как угодно.

— Значит, так тут и живете втроем?

— Да… Втроем…

Пауза.

— Мишель, моя тетка Эльсенер и я.

— Эта дама — ваша тетка?

— Да, и зовут ее Эльсенер. Тут уж ничего не попишешь. Семейные чудачества.

— Она сестра вашей матери?

— Нет, отца… Она красивая, верно?

— Очень, очень.

— Ей ее лет не дашь.

— То есть?

— Ей уже за сорок пять.

— Да что вы…

Марку начал надоедать этот разговор.

— А вы?

— Вы спрашиваете, сколько мне лет?

— Нет. Просто я предпочитаю говорить о вас, а не о вашей тете Эльсенер.

— И очень жаль. Говорить о ней куда интереснее, чем обо мне.

— Вот как?

Надин поднялась, налила два стакана виски. И протянула один Марку.

— Я-то здесь из-за нее. Шесть лет назад я приехала сюда за ней. Чтобы отвезти ее в Штаты. И, как видите, сама здесь застряла. Странный край…

— Вернее, странные люди.

— Хотите, пройдемся? — Она поднялась, допила виски. — Только пойду свитер надену.

Марк смотрел ей вслед. Ничего не скажешь, весьма соблазнительная в своих джинсах. Но не в этом было дело.

Глава седьмая

Довольно долго шли молча. Ветер стих, воздух вдруг потеплел.

— Должно быть, я кажусь вам странной: ни с того ни с сего раскрываю душу перед совершенно незнакомым человеком. Но когда живешь в такой глуши, невольно теряешь всякое представление о том, что прилично и что нет. Уже не сдерживаешься, поддаешься дикому желанию говорить, рассказывать, и ничего с собой поделать не можешь.

И она добавила устало:

— Все это, видите ли, очень сложно. До Мишеля у нас жил другой мальчик: и точно такой же равнодушный, спокойный. Вот мы и живем все трое в молчании. Пустыня без оазиса. И вдруг являетесь вы…

Она улыбнулась.

— Вернее сказать, я вас похитила. Вы принесли с собой дыхание внешнего мира, а я, я уже от этого отвыкла. Откровенно говоря… я сама не берусь объяснить, словом, вы внушаете доверие, с вами как-то спокойно…

— А о чем вы беспокоитесь?

— Ни о чем не беспокоюсь, просто хочу себя понять… И безусловно, потребность высказаться… Только это. У нас в Америке для таких целей существуют психоаналитики: ты говоришь, они слушают. А здесь единственный твой собеседник — эхо, шепнул ли ты слово или прокричал во весь голос.

Она оперлась на руку Марка.

— Так вот, первой сюда явилась другая моя тетка — Вирсавия. Приехала в качестве обыкновенной туристки. Но прервала свое путешествие на полдороге. Больше года от нее не было никаких вестей. Потом написала, что больна. Тогда к ней поехала ее младшая сестра Эльсенер. Чтобы привезти ее домой. А тут уж мы ничего не знали о них обеих, только изредка доходили кое-какие неопределенные слухи. Потом нам сообщили о смерти Вирсавии. Тогда поехала я. Полная решимости, как я вам уже говорила, доставить Эльсенер в отчий дом. С тех пор прошло шесть лет… и мы обе все еще здесь. Заблудшие.

Жалкая печальная улыбка.

— Знаете, ваша тетя все-таки странная… — И Марк добавил: — То есть я хочу сказать…

— Нет, не надо… Она именно такая, как вы сказали, — странная, — Надин помолчала. — Даже более чем странная. Сегодня вы видели ее еще в хороший день. Она оправляется на редкость быстро… Просто невероятно быстро… Так как всего только месяц назад… К счастью, она испугалась, она слишком далеко зашла. Ее спасло редкостное напряжение воли. Очевидно, просто инстинкт самосохранения. Но не будем строить иллюзий… все начнется сначала. Пройдет день, два, возможно, даже неделя, и она рухнет.

— А что начнется?

— Как что? Опять наркотики.

— Она курит?

— Это бы еще полбеды, нет, она делает себе уколы. Она все перепробовала. Как говорится, шла по восходящей линии.

— И вы ничего не можете поделать?

— Пыталась… но все бессмысленно. А ведь она человек сильный. По собственной воле взять и перестать колоться — этому никто даже не поверит. Небывалый случай И все-таки она снова начнет. Иной раз я думаю, что она сознательно хочет себя доканать. Как Вирсавия.

Говорила она обо всем этом совсем просто, Марк смотрел на нее.

А она продолжала:

— У нас три года жил один мальчик, швед. Так вот благодаря ему и с ним Эльсенер открыла для себя любовь… Она уверяет, что до того не знала наслаждения. И не огорчалась, что не знает. Она вечно чего-то искала… в литературе и искусстве, жизнь для нее была именно поисками этого.

— А какова ваша роль?

— Моя? Да никакая. Я наркотиков не употребляю, я пью… немного.

— Почему вы остались здесь жить?

— А почему я должна куда-то ехать? Когда я сюда явилась, Эльсенер жила в какой-то хибаре. Хорошо еще, что попались честные мальчики… Ей опять-таки повезло! Я хочу сказать, — честные в отношении крупных сумм. Брали у нее один доллар, другой, ровно столько, сколько нужно на ежедневную порцию наркотика. Тетя хранила все свои драгоценности в обыкновенной обувной коробке, и, как я обнаружила, все они оказались целы. Никто к ним даже не притронулся. А ведь их было там больше чем на сто тысяч долларов. Зато все носильные вещи исчезли бесследно. Ходила она буквально в каком-то тряпье, которое ей соблаговолили оставить. Зато уверяла, что спаслась, возродилась, счастлива. И добавляла, что наконец-то очистилась. Мне удалось ее оттуда вытащить. И мы поселились в отеле. А я, поняв, что она Катманду ни за что не покинет, выстроила этот дом.

Все это Надин выпалила залпом, как бы желая облегчить душу.