— Ну да. Зачем ему семья, когда он любит меня? — выпалила я не моргнув глазом. — Ты же знаешь, какой он…

— Да, твой Гриня — весь из себя… Недавно его встретила — рассекает на «хаммере»…

— Как, уже на «хаммере»? — изумилась я.

— А ты разве не в курсе?

— Разумеется, в курсе, просто он обычно бережет «хаммер». — Я стала путаться во лжи, как будто бежала в юбке со слишком длинным, широким подолом. — Мы ездим на этом вездеходе только за город, нам ведь нравится вместе бывать на природе, свежий воздух благотворно влияет на нервную систему…

— Господи, чего его беречь — железо? Тем более что у Грина денег как говна! — захихикала Надя.

Вот уж не ожидала услышать от Красновой подобную грубость. Обычно она выражается изящнее: шайссе, мерде или на худой конец говорит: шит как американцы… Между тем грубиянка завистливо вздохнула:

— Повезло тебе. Грин — не мужчина, а просто подарок! Гоняет на «хаммере», дарит настурции и сам варит бульон!..

Мне за этой фразой послышались другие слова: «Не заслуживаешь ты, Юльча, подобного невероятного везенья!» И, воспарив от собственной неслыханной удачливости, я выдала Красновой признание:

— Для меня не важно, Наденька, сколько у Грини денег и на каких тачках он гоняет. Для меня важно то, что он осознал свою любовь ко мне. Это случилось не сразу. Гриня долго боролся с чувствами, все лето боролся, — понесло меня «по кочкам». Я врала с такой скоростью, что дыхание перехватывало. Более того, я испытывала колоссальное удовольствие от вранья, у меня от него голова шла кругом. Наверное, подобное ощущают наркоманы, принимая воображаемое за действительное.

Александр громыхнул дверкой духовки, раскрыл мойку, настойчиво обшарил ее и заключил, что в моем хозяйстве нет подходящей вместительной кастрюли для варки мяса. Его выводы интересовали меня в последнюю очередь, но для Красновой в телефонную трубку я томно воскликнула:

— Подожди еще минуточку, милый!

— Извини, что позвонила не вовремя, — окончательно огорчилась подруженция.

Могу себе представить, как я ее разочаровала!.. Замужние постоянно задирают нос перед нами, холостячками, их прет от сознания превосходства и уверенности в светлом завтрашнем дне. И вдруг с моей подачи Краснова узнает, что Гриня — сам Гриня, которому ее Женька в подметки не годится, — пренебрег узами брака.

— Что ты, Наденька, всегда рада тебя слышать!.. Да, а зачем тебе понадобился Кирилл?

— Ах, Кирилл… — вернулась Надя на грешную землю. — Он куда — то пропал. В мастерской не появлялся, в своей квартире — тоже. Его со вчерашнего вечера никто не видел. К тому же он остался должен Евгению некоторую сумму… Может, для некоторых это и не деньги, а для нас!.. — Надежда шумно и возмущенно задышала.

— Не переживай, Надюша, Золотарев обязательно с вами рассчитается, вот увидишь! — обнадежила я подругу. — Он производит впечатление порядочного человека, — заступилась я за незнакомого пьяницу художника.

— Твои бы слова да Богу в уши, — церемонно ответила Краснова. — Беда в том, что и Алла Крымова пропала. Нас с Женей уже истерзали люди из службы безопасности Бориса Лаврентьевича… Это не просто странно, это дурдом какой — то! — в сердцах воскликнула Надя и бросила трубку.

— Что вы там балаболили про Крымова? — сразу навострил уши фотограф.

Я оскорбилась на уничижительное «балаболили» и сказала, что его это не касается. Но сама призадумалась: события приобретали крутой поворот. Похоже, Сашкин «компромат» рос в цене не по дням, а по часам или даже минутам, — ведь он был первым, последним и единственным, запечатлевшим парочку пропавших любовников… Н-да…

— Юленция, в котором часу мы пойдем к твоей тете Тасе? — безмятежно спросил ничего не ведающий папарацци и отправил в рот половинку сваренного вкрутую яйца, смазанного сверху майонезом.

— Что значит — мы? Ты — то тут при чем? — возмутилась я.

— А кто при чем — Гриня? Гриня-а, ау, куда спрятался?! — неуместно заерничал Александр.

Тоже мне, юморист Максим Галкин!..

Я окончательно утвердилась в решении не посвящать фотографа в суть последних происшествий. Однако засмотрелась на это страшилище, раздумывая над тем, возможно ли преобразовать его в прекрасного принца, не снимая при этом собственные очки. Теоретически было бы неплохо появиться на дне рождения тетушки в сопровождении кавалера. Родителям точно было бы приятно, что я пришла не одна, а с поклонником, а то мама из — за моего одиночества испереживалась. Но какой поклонник из жалкого, побитого, обтрепанного Сашки? С таким ничтожеством только милостыню просить…

— Что делать с мясом? Если бы у тебя был топор… — неожиданно прервал он мои размышления.

— Нет у меня топора, отстань! — рявкнула я. — Пусть мясо размораживается в мойке, потом что — нибудь придумаем.

— У тебя ни нормальных кастрюль, ни топора, ни острого ножа нет, — не унимался Сашка. — Как ты так живешь? Какое — то безлошадное хозяйство, — критиковал он устройство моего быта.

— Лучше на себя посмотри! Ты вообще так проголодался, что аж переночевать негде! — заорала я. — Самому — то не стыдно появляться на людях в таком виде? Еще в гости намыливается…

— А я могу побриться, — с готовностью вскочил Санька и чуть не подавился второй половинкой яйца.

— А глаз? А губы? А вся твоя покорябанная рожа?! Люди — то не слепые…

— Ну, придумай что — нибудь, Юленция… Вчера ведь придумывала. Скажешь тете, будто я защищал тебя от бандитов… От Грини!

— От Грини? — Сердце мое защемило, и я истерически воскликнула: — Вот Гриню я бы попросила не трогать!

— Договорились, не буду марать его светлый образ, — моментально дал отступного Санька и схватился за тупой нож. Он решил компенсировать отсутствие сосисок готовностью соорудить и проглотить сорок восемь бутербродов…

…На день рождения мы немножко опоздали. Иначе и быть не могло. Во — первых, все девушки любят опаздывать, и я — не исключение. Более того, я клиническая копуша, постоянно отвлекаюсь на что — нибудь необязательное. Во — вторых, на облагораживание столь дефективного кавалера, как мой папарацци, потребовался не один час. Мне пришлось надеть старый серый плащ на теплой подстежке вместо оставленного в офисе пальто и сбегать к станции метро «Площадь Маркса», в павильон «Гранит» — там есть секции мужской одежды. Сложнее всего было определиться с размером.

— Вы для кого выбираете джинсы? — терзали меня вопросами продавщицы.

— Для мужа, — врала я и не краснела.

— А почему не захватили его с собой?

— Что вы? Мой Саша дико занят, он с утра до ночи вкалывает! — поставила я на место не в меру любознательных девиц. И не переставала надеяться, что когда — то, когда у меня действительно появится муж, ходить за покупками мы будем вместе…

Помимо джинсов я купила рубашку. Не Эрменеджильдо Зенья, конечно, — непритязательное турецкое производство, но мои родители не улавливают разницу между брендовыми шмотками и ширпотребом, для них существенны только целостность одежды и ее опрятность. Чего бы они точно не простили — это дырявой обуви, поэтому пришлось заскочить в бутик Sprandi и потратиться на кроссовки сорок четвертого размера — китайский аналог фирменной модели.

Ну а в-третьих, мы опоздали потому, что, прежде чем отправиться на шопинг, я долго искала заначку. Если вы помните, мой кошелек остался в сумочке, а сумочка — в офисе. Денежные излишки дома я обычно складываю в книги, а книг у меня — тьма — тьмущая, библиотечные стеллажи занимают целую стену напротив окна. Я частенько сама забываю, куда что спрятала, и только благодаря этому средства иногда скапливаются, залеживаются. Перерыла половину томов — и только тогда удалось обнаружить одинокую стодолларовую купюру в толстенном словаре иностранных слов.

Она лежала между триста девяностой и триста девяносто первой страницами, как бы подчеркивая верхним краем звучный термин «монгольфьер». Я прочитала: «Монгольфьер (по имени изобретателей братьев Э. и Ж. Монгольфье — Montgolfier) — воздушный шар, наполненный горячим воздухом; совершил первый полет в 1783 году». Сразу ощутила себя монгольфьером образца 2004 года. Внутри меня — горячо и пусто, я вполне могла бы парить над городом, взирая свысока на мирское бытие. Огромные дома показались бы мне игрушечными замками из песка. А та речка, на которую возил меня Грин, представилась бы небрежно брошенным серо — голубым шелковым шарфиком. И если бы он сидел на берегу с посторонней девушкой, они бы выглядели сущей мелюзгой: мошкой с блошкой!.. Так стоит ли на них тратить сердце, ревновать, плакать, отказываться от еды и питья?! Нет, если бы я была монгольфьером, мою полую, огромную голову подобные глупости не посещали бы…