Изменить стиль страницы

И вновь лишь хитрость помогла Ольге захватить столицу Древлянской земли. Заметим, что именно она, Ольга, а не киевские воеводы, оказывается главным действующим лицом событий. И это не случайно. Ольга побеждает не силой оружия, не с помощью дружины и своих воевод, но с помощью присущих ей мудрости, сверхъестественной хитрости, изворотливости — то есть качеств, которыми обладают не столько реальные люди, сколько мифические, сказочные герои. Когда летописец описывает собственно военные действия, он ограничивается вполне трафаретными фразами. («И победиша древляны, и возложиша на них дань тяжку», — читаем, например, в кратком изложении событий в Новгородской Первой летописи.) Когда же речь идет об Ольге, под пером летописца возникает яркий рассказ, в основе которого — народное предание, легенда. По мнению исследователей, сюжет со взятием Искоростеня является вставкой в первоначальный летописный текст и принадлежит иному автору, не тому, который внес в летопись рассказ о первых трех местях Ольги (на это, в частности, указывает его отсутствие в Новгородской Первой летописи младшего извода){106}. Но тем показательнее, что образ Ольги не претерпел существенных изменений: рассказ этот построен на тех же законах сказочного повествования.

Княгиня Ольга i_007.png
Древний Искоростень (по И. М. Самойловскому). Римскими цифрами обозначены городища (I, II — укрепления времен Ольги); арабскими — могильники

Убедившись, что взять город силой не удается, рассказывает летопись, Ольга «умыслила» следующее. Она послала в город с такими словами: «До чего хотите досидеть? Все города ваши сдались мне, и согласились на дань, и возделывают нивы свои и земли свои. А вы что, хотите голодной смертью умереть, отказываясь платить дань?» Древляне же отвечали: «Рады бы мы платить дань. Но ты хочешь мстить за мужа своего». На это Ольга возразила: «Я уже мстила за обиду мужа своего, когда приходили вы к Киеву, и во второй раз, и в третий — когда устроила тризну по своему мужу. Уже не хочу мстить, но хочу взять дань небольшую — и, помирившись с вами, уйду назад». — «Чем же хочешь дань взять у нас? Рады дать тебе медом и мехами», — отвечали древляне. «Нет у вас ныне ни меду, ни мехов, — сказала им хитроумная Ольга. — Но немногого у вас прошу: дайте мне от двора по три голубя и по три воробья. Ибо не хочу на вас тяжкую дань возлагать, как муж мой; потому-то и прошу у вас мало. Вы ведь изнемогли в осаде — потому и прошу у вас мало».

(Иное, но явно книжное, объяснение этой «малой дани» — и даже не одно объяснение, а сразу несколько, — приведено в Летописце Переяславля Суздальского. «Мало у вас прошу, — сказала будто бы Ольга жителям Искоростеня, — принести богам жертву от вас и ослабу вам подать себе на лекарство [от] головной болезни. Дайте мне от двора по три голубя и по три воробья, потому что у вас есть те птицы, а я везде уже собирала, и нет их [нигде]. А в чужую землю не шлю»{107}. Более ни в каких письменных источниках о «главной» болезни Ольги ничего не сообщается. Любопытно, однако, что в позднейших преданиях об Ольге, бытовавших в окрестностях разоренного ею Искоростеня, — а они никак не могли отразиться в составленном в XV веке рассказе Летописца Переяславля Суздальского, — есть упоминание о том, что княгиня во время осады города болела глазами{108}. Еще одно уточнение имеется в Львовской летописи XVI века: древляне не ограничились тем, что собрали со всего города птиц, но послали к Ольге еще и «сребро с поклоном с мольбою»{109}.)

Предложение Ольги чрезвычайно обрадовало изнемогших в осаде древлян. Как и подобает эпическим «антигероям», сказочным глупцам, — а именно эту роль древляне и исполняют во всех летописных рассказах о мести Ольги, — они опять не заподозрили подвоха, не поняли смысл необычного требования киевской княгини, а потому охотно согласились на дань[98]. «Древляне же рады были и собрали со двора по три голубя и по три воробья и послали к Ольге с поклоном. Ольга же сказала им: “Вот, уже покорились мне и моему дитяти (что опять-таки было совершенной правдой. — А.К.). Идите в город, а я завтра отступлю от города и вернусь в град свой”… Древляне же рады были, вошли в город и поведали людям, и обрадовались люди в граде».

Однако радоваться было рано. Ольга действительно собиралась «назавтра» прекратить осаду. Но птицы понадобились ей конечно же не для излечения от мифической «главнбй» болезни и даже не для жертвоприношения, хотя то, что она намеревалась сделать с древлянской столицей, можно назвать и жертвоприношением — еще одной, последней, тризной по мужу. С помощью голубей и воробьев княгиня вознамерилась уничтожить неприступную древлянскую крепость. И ей это удалось — о том, что произошло дальше, большинство из нас хорошо помнит из школьного курса истории: слишком уж запоминающимся оказывается летописный рассказ.

«Ольга же раздала своим воинам кому по голубю, а кому по воробью, и повелела к каждому голубю и воробью привязывать трут (в оригинале: «церь»; в поздних летописях: «серу». — А.К.), завертывая его в небольшие платки и привязывая ниткой к каждой [птице]. И повелела Ольга, как стало смеркаться, отпустить голубей и воробьев воинам своим; голуби же и воробьи полетели в гнезда свои: голуби в голубятни, воробьи же под стрехи, и так загорелись — где голубятни, где клети (жилые помещения. —А.К.), где вежи (хозяйственные постройки. — А.К.), где одрины (сараи, хлевы. — А.К.), и не было ни одного двора не горящего, и нельзя было погасить пламя, потому что все дворы загорелись. И побежали люди из города, и повелела Ольга воинам своим хватать их. И так взяла город и сожгла его, старейшин же городских схватила, а прочих людей одних перебила, а других в рабство отдала мужам своим, а остаток их оставила платить дань, и возложила на них дань тяжкую», причем две трети этой дани должны были идти в Киев, а треть — в Вышгород, Ольгин город, — то есть самой Ольге и ее дружине.

В Ипатьевском списке «Повести временных лет» текст читается несколько иначе, с еще одной страшной подробностью: оказывается, Ольга не просто схватила («изыма») старейшин Искоростеня (как в Лаврентьевской летописи), но «ижже», то есть заживо сожгла их[99].

Размеры установленной Ольгой «дани тяжкой» в «Повести временных лет» не указаны. Автор же Летописца Переяславля Суздальского по обыкновению дополняет текст своего источника: Ольга, по его словам, обязала древлян платить «по две куне черных (то есть по две шкурки черной куницы. — А.К.), по две веверице (белки или, может быть, горностая. — А.К.), и скоры (меха. — А.К.), и мед». Однако достоверность этого известия, как и других, подобных ему, вызывает сомнения[100].

Таков, по летописи, был итог древлянской войны. Между прочим, археологи подтверждают трагическую участь летописного Искоростеня: по их данным, древний город был полностью уничтожен огнем в середине X века, а сменивший его древлянский город возник уже на новом месте, на некотором отдалении от прежнего, и был укреплен совсем не так хорошо, как тот. Свой статус главного города Древлянской земли он потерял навсегда. Когда несколько десятилетий спустя в Древлянскую землю будет отправлен на княжение сын Святослава Олег, его столицей станет другой древлянский город — Овруч.

В XVIII — начале XIX века предпринимались попытки на практике, опытным путем проверить достоверность и самого летописного сказания. Знаменитый немецкий историк Август Людвиг Шлёцер, автор «Нестора» — первого научного исследования русских летописей, сообщал о проведенных им экспериментах над птицами: любознательный академик пытался поджечь голубей и воробьев указанным в летописи способом и посмотреть, можно ли с их помощью действительно спалить целый город. Эксперимент окончился неудачей: оказалось, что несчастные птицы гибнут, падая на то самое место, с которого взлетели{110}. Но это неудивительно. Ученый немец не имел к миру сказок ни малейшего отношения — в отличие от Ольги, в летописной истории которой задействованы отнюдь не законы физики или зоологии.

вернуться

98

Позднейший киевский книжник XVII столетия, пытаясь понять логику древлян, объяснял всё тем, что они видели в Ольге прежде всего женщину, а значит, существо непредсказуемое и неразумное: «ни во что сию дань, яко женска разума, вменьше» (Киевский Синопсис — Гиляров Ф.А. Предания русской начальной летописи. С. 249). В некоторое оправдание древлянам стоит заметить, что голубь в древней Руси был промысловой птицей, имевшей вполне определенную ценность: стоимость голубя равнялась стоимости курицы, но значительно уступала стоимости других птиц — утки, гуся, лебедя и журавля (См. статьи 36 Краткой редакции и 81 Пространной редакции «Русской Правды» — Русская Правда / Подг. текста, перев., коммент. М.Б. Свердлова // БЛД Р.Т. 4: XII век. СПб., 1997. С. 494, 510). Но вот воробьи уж точно никакой ценности не представляли и потому являться объектом дани не могли.

вернуться

99

В Ипатьевской летописи: «старейшины же города ижьже», в Хлебниковской: «ижже» (так же и в некоторых других летописях, например, Софийской Первой старшего извода, Летописце Переяславля Суздальского). В Лаврентьевской: «старейшины же града изънима», в Радзивиловской и Московско-Академической: «изыма». Какому из двух чтений отдать предпочтение, неясно. С.В. Завадская видела в упоминании «старейшин» при взятии Искоростеня книжное заимствование, отметив текстуальное совпадение летописного текста с рассказом Хроники Георгия Амартола о взятии Иерусалима Навузарданом, полководцем вавилонского царя Навуходоносора: «…прочих жидов нарочитых вед к Навходоносору, овех же умертви, другых работе предасть князем своим» (цит. по: Матвеенко В. А., Щёголева Л.И. Книги временные и образные Георгия Монаха. Т. 1. Ч. 1. М., 2006. С. 304; ср.: Завадская С.В. Четвертая месть княгини Ольги в Повести временных лет и византийский хронограф // Внешняя политика Древней Руси. Юбилейные чтения, поев. 70-летию… В.Т. Пашуто. Тезисы докладов. М., 1988. С. 29—31; процитированный текст представляет собой вставку в библейский рассказ о взятии Иерусалима, ср.: 4 Цар. 25: 9, 13—16, 18). Отмечу, однако, что термин «старейшины» применительно к знати Иерусалима в Хронике Георгия Амартола как раз не используется, а об их судьбе («изыма» или «ижже») ничего не сообщается.

вернуться

100

Весьма вероятно, что летописец XV в. сконструировал данный текст, использовав указания на размер дани, приведенные в летописи ранее («по белей веверице» под 859 г. и «по черне куне» под 883 г.), и удвоив дань, а также прибавив к ней ту, которую предлагали Ольге сами древляне (мед и «скору»). См.: Повесть временных лет. 2-е изд. С. 439 (коммент. Д.С. Лихачева).