Загадки, которые Ольга загадывает сватам, обычны для сказочного сюжета. В частности, в свадебном обряде испытуемому (будь то сваты, жених или сама невеста) нередко предлагается прийти «ни пешим, ни конным» — и испытуемый является, например, верхом на козе; «ни по дороге, ни без дороги» — и он выбирает колею или канаву; невеста должна прийти «ни нагой, ни одетой» — и она заворачивается в рыболовную сеть, и т. д.^{93} Такова первая загадка Ольги. Древлянские сваты как будто бы отгадывают ее, выполняют поставленное перед ними условие. Но они слишком буквально понимают слова киевской княгини — а как известно, буквальное понимание сказанного — будь то в сказке, историческом предании или летописи — это всегда признак непосвящения в тайну, неспособности выполнить поставленную задачу, признак «ложного героя», терпящего неудачу и в результате гибнущего. Загадка Ольги имеет еще один, сокровенный смысл — он-то и оказывается главным.

Передвижение в ладье, которое древлянские послы приняли за оказание «великой чести» и элемент свадебного обряда, — это еще и знак смерти, часть погребального ритуала, очевидно, не знакомого древлянам, но хорошо известного в древнем Киеве. Руссы — в отличие от древлян — сжигали своих мертвецов в ладьях. Этот ритуал подробно и красочно описал Ибн Фадлан, наблюдавший похороны знатного русса во время своего пребывания в столице Волжской Болгарии^{94}. Древлянские сваты не поняли подлинный, сокровенный смысл загаданной им загадки, а потому стали участниками совсем не того обряда, для совершения которого прибыли в Киев.

Над ними совершается обряд похорон — причем похорон почетных, действительно с оказанием «великой чести», как и обещала им Ольга. В отличие от древлян, киевляне посвящены в тайный замысел своей княгини, хотя и делают вид, будто покоряются обстоятельствам. «Нам неволя: князь наш убит, а княгиня наша хочет за князя вашего» — так ответили они посланцам Древлянской земли и, подняв на плечи ладью с сидящими в ней сватами (а тех, напомню, было двадцать человек), понесли ее к загородному терему — вначале в гору, по крутому «Боричеву» подъему, а затем мимо крепостных стен, минуя город. Древляне же сидели в ладье, «преисполнившись гордости» («гордящеся»), — во всяком случае, именно так описывает их киевский летописец. Его внимание сосредоточено на их роскошном праздничном одеянии — на их «перегибах», то есть плащах, на «великих сустугах», то есть больших фибулах-застежках. Все эти элементы облачения, как и позы, которые они принимают в ладье, — подтверждение высокой чести, оказанной им. А еще — признак высокомерия и гордости, сопряженных с полным непониманием того, что делают с ними.

«И принесли их на двор к Ольге, и, как несли, сбросили в яму вместе с ладьей. И, склонившись к яме, спросила их Ольга: “Добрали вам честь?” Они же отвечали: “Пуще нам Игоревой смерти”. И повелела засыпать их живыми, и засыпали их».

Посланцы чужого мира, враждебного полянам, древляне не могли остаться в живых. Показательно, что, по летописи, они так и не ступили на Киевскую землю: их сбросили в яму вместе с ладьей, на которой они приплыли, не дав сойти с нее, — и сами они, и всё, что принадлежало их, древлянскому, миру, оказалось погребено в вырытой киевлянами бездне. Мудрость Ольги проявилась и в этом: она сумела изолировать древлянских «гостей» в их собственном пространстве, не допустив соприкосновения их с видимым, материальным миром киевлян[85].

(Яркая подробность расправы над первым древлянским посольством приведена в поздней Устюжской летописи XVII века. Ископав яму на теремном дворе, Ольга повелела нажечь дубовых углей и наполнить ими яму, так что неудачливых сватов бросили не просто в яму, но «в яму горящую»^{95},[86] отчего их мучения сделались совсем уж нестерпимыми. Однако эта подробность кажется излишней, ибо «огненная» месть Ольги еще впереди.)

Так совершается первая месть Ольги. Но дело на этом еще далеко не закончилось. Ольга отправила древлянам собственное посольство. «Если вправду меня просите, — объявили от ее имени киевские послы, — то пришлите мужей нарочитых (лучших. — А.К.) — тогда с великой честью пойду за князя вашего, иначе не пустят меня люди киевские».

Современные исследователи сомневаются: можно ли допустить, чтобы в Древлянской земле, отделенной от Киева не таким уж большим расстоянием — всего-то одним-двумя днями конного пути, — не знали, что произошло с их первым посольством?^{96},[87] Думаю, что сомнения тут вряд ли уместны. Во-первых, законы сказки — а именно на них строится летописное повествование — отнюдь не совпадают с законами реальной жизни. А во-вторых, во времена, о которых идет речь, племенное сознание было выражено еще очень сильно: древляне и поляне настолько резко ощущали свою враждебность друг другу, что о каких-либо контактах между ними не могло быть и речи.

Древляне и на этот раз поверили Ольге. Собрав «лучших мужей, которые держали Древлянскую землю», — то есть старейшин, представителей правящей знати, — они послали их в Киев за Ольгой. Согласно некоторым летописям, таковых оказалось пятьдесят человек^{97}. Но этих новых сватов ждала та же участь, что и прежних.

Киевская княгиня и их встретила с показным радушием. Повелев истопить баню, она предложила древлянам сперва помыться: «Помывшись же, придите ко мне». (Автор Летописца Переяславля Суздальского и здесь добавляет: «И повелела их пойти». Но и эта подробность избыточна, ибо месть через пиршество также еще впереди.)

Мытье в бане — это тоже честь (и к тому же еще одно обычное в свадебной обрядности испытание жениха или замещающих его сватов[88]). Но честь, оказанная пришельцам из чужой земли, на деле означала все то же — мучительную и неотвратимую смерть. «И натопили баню, — читаем в летописи, — и влезли в нее древляне и начали мыться; и заперли за ними баню, и повелела (Ольга. — А.К.) зажечь ее от дверей, и тут сгорели все».

Показательно, что и здесь убийству древлян предшествовала процедура, которую с полным основанием можно назвать очистительной не только в телесном, но и в магическом смысле. Баня, как и ладья, — еще одно место встречи мира живых с миром умерших: здесь обмывали и обряжали покойника, здесь сохраняли его тело в ожидании погребения. По поверьям славян, баня — это то место, где легче всего встретиться с нечистью, потусторонней силой. Но баня изолирует, замыкает эту силу в своем пространстве. Древлянские сваты приняли смерть именно там, где надежнее всего были избавлены от какого бы то ни было соприкосновения с видимым, посюсторонним миром киевлян.

Но главное — очистительный смысл имело само сожжение древлянских сватов. Это также погребальный ритуал, хорошо известный в древней Руси. Причем сжигая своих покойников, руссы оказывали им великую честь — и чем жарче был огонь, чем быстрее сгорал в нем умерший, тем более почетным считалось погребение. (Это очень хорошо растолковал тому же Ибн Фадлану некий русский муж, оказавшийся вместе с ним в Волжской Болгарии[89].) Наверное, огонь быстро охватил жарко натопленную баню — а значит, Ольга действительно «почтила» древлян, только на свой лад, совсем не так, как те ожидали.

(И еще одна яркая подробность — но конечно же чисто литературного происхождения — приведена в Летописце Перея-славля Суздальского. Когда второе древлянское посольство отправилось в Киев, князь Мал, в веселии готовясь к браку, видел один и тот же сон: будто когда он пришел к Ольге, та «дала ему порты (одежды. — А.К.) многоценные, все червленные, расшитые жемчугом, и одеяла (покрывала. — А.К.) черные с зелеными узорами, и ладьи, в которых их понесут, просмоленные». Все это — элементы погребального обряда. В иносказательном сне Малу были предсказаны и его будущая смерть, и гибель отправленных им сватов, однако иносказание это так и не было понято им.)