Примеры лермонтовских проклитик и энклитик:

В народном стихе наиболее устойчивым является конец стиха. Последнее ударение — константа. Упорядоченность ударений все более нарушается по мере удаления от константы.

Длина стиха — от 7 до 14 слогов (основная масса — от 9 до 13 слогов). Клаузулы в основном дактилические (87,9 %), затем идут пеонические (натягивает), женские (красно и кончайте), гиперпеонические (бояре да князья) — 3 случая. Все эти клаузулы встречаются в народной поэзии, причем дактилические явно преобладают.

Ритмический рисунок «Песни» резко нарушается первыми строками припевок-концовок («Ай ребята, пойте»…). Они представляют собою шестистопный хорей и резко контрастируют с медленной, плавной речью «Песни». Такой контраст обусловлен функцией этих припевок (см. выше). Конечные стихи (исход) построены по образцу раешника (рифмовка, резкое колебание в длине строк, троекратная «слава»).

Рифма в «Песне» появляется эпизодически. Здесь мы встречаемся с другим принципом организации стихотворной речи: совпадением не звуковым, а морфологическим (ударные гласные не совпадают, совпадают следующие за ними суффиксы и окончания):

Параллелизм в морфологическом тождестве естественным образом перерастает в рифму:

Нужно думать, что переход от морфологического совпадения к звуковому в приведенных примерах не является случайным. Первый пример — афористическое заключение «клича» глашатаев; рифма еще больше подчеркивает его «замыкающую» функцию; второй пример — ирония Грозного, торжественно парадно обставляющего казнь купца, придавая ей характер «царской милости»; нарочито бравурный тон описания, контрастируя с мрачным содержанием, усиливает злую насмешку; этот бравурный тон, в свою очередь, усиливается тавтологическими повторениями (из которых первое представляет собою внутреннюю рифму) и рифмовкой однородных глагольных форм.

Внутренняя рифма появляется эпизодически (как и в народной поэзии). Она усиливает параллели: «лихой боец, молодой купец», «не шутку шутить, не людей смешить».

Народный стих «Песни» еще раз показывает, насколько глубоко Лермонтов проник в сокровищницу народной поэзии, как он, говоря словами Гоголя, «назвучался» народной речью. Стих «Песни» ставит это произведение в совершенно исключительное положение в русской литературе и заставляет говорить не о стилизации или имитации, но о творческом овладении народно-поэтическим методом.

Мы сделали попытку взглянуть на «Песню» с разных сторон и выделить те вопросы поэтики и стиля, которые казались нам существенными и интересными. Подведем некоторые итоги.

1. Появление «Песни» не случайно, но обусловлено состоянием русской литературы и науки в 20–30-е годы, а также творческими интересами и моментами биографии самого Лермонтова.

2. «Песня» — результат творческого усвоения Лермонтовым народно-поэтического метода. В то же время это не компиляция и не стилизация, а глубоко оригинальное произведение.

3. В «Песне» Лермонтов, недовольный современностью, обращается к историческому прошлому в поисках деспотизма, с чем перекликается и дискредитация Лермонтовым необузданного, своевольного, эгоистического героя. («Песня» полемически заострена против славянофильских теорий.) Она утверждает точку зрения на народ как высшего судью личностей и событий.

4. Эти идеи проводятся при помощи разнообразных художественных средств, в ряде случаев заимствованных из народной поэзии. Но Лермонтов всегда вносит в них нечто свое, качественно новое, чего народная поэзия не знала.

5. Чрезвычайно важен психологизм «Песни», что проводит резкую грань между нею и произведениями народной поэзии. Он проявился и в постепенной психологической подготовке событий, и в трактовке образов героев. Лермонтов создает типы, несущие на себе черты своей эпохи, социальной принадлежности, но в то же время неповторимо индивидуальные. Характер героев раскрывается не в одном аспекте, а полно и всесторонне.

Все вышесказанное дает нам право считать «Песню про купца Калашникова» одним из лучших и наиболее своеобразных реалистических произведений русской литературы XIX столетия.

Книга Э. Г. Герштейн «Судьба Лермонтова», предлагаемая ныне в переиздании в дополненном виде, не нуждается в специальных рекомендациях. Это — явление советской литературоведческой классики, одна из лучших книг о Лермонтове, которые созданы в мировой науке за все время существования лермонтоведения. Каждая глава в этой книге — открытие, опирающееся на многолетние разыскания автора, причем открытие, касающееся центральных проблем социальной биографии Лермонтова. Только после работ Э. Г. Герштейн прояснились отношения Лермонтова с двором, с оппозиционными кружками аристократической молодежи («Кружок шестнадцати»), стала ясна социальная подоплека дуэли с Барантом и последней дуэли Лермонтова, вскрыты в своем принципиальном качестве его многообразные личные и литературные связи и т. д. и т. п., — другими словами, без этих работ не существовало бы современного научного понимания биографии поэта как биографии социальной, как факта национальной истории и культуры. Педагогическое значение этой книги неоценимо; она противостоит многочисленным псевдопопулярным статьям и книгам как явление подлинной, большой науки, с ее уважением к факту, исключительным по тонкости проникновением в общественный быт лермонтовской эпохи, обоснованностью и доказательностью выдвинутых положений и осторожностью гипотез. Она вызывает споры, потому что говорит о проблемах новых, чаще всего малоразработанных и потому что отличается подлинно научной смелостью и оригинальностью мысли. Первое издание этой книги, вышедшее в 1964 году, сразу же было оценено печатью и научной и читательской общественностью как явление выдающееся, хотя работы Э. Г. Герштейн, вошедшие в «Судьбу Лермонтова», в большинстве своем к этому времени уже прочно вошли в оборот. Первое издание этой книги сейчас уже совершенно недоступно, необходимость переиздания ее ощущалась сразу по выходе, и то, что сейчас оно, наконец, осуществляется, нельзя не приветствовать. Заметим при этом, что издательство «Советский писатель» закономерно взяло на себя эту инициативу: «Судьба Лермонтова» — факт столько же науки, сколько писательского мастерства: книга отличается своим ярко выраженным литературным стилем, изяществом языка и увлекательностью сюжетных построений. Без преувеличения можно сказать, что «Судьба Лермонтова» — одна из наиболее «читательских» книг в нашей научной литературе.

По сравнению с первым изданием нынешний вариант несколько изменен. Исключена глава «Журналист, читатель и писатель», где у автора было меньше новых материалов. Нельзя не пожалеть об этом — как и о том, что автору явно не хватает отведенного объема (кое-где ощущаются следы вынужденного сокращения). Глава требовала бы не исключения, а расширения: в ней были весьма плодотворные соображения, касающиеся одного из центральных произведений позднего Лермонтова. За счет этой главы Э. Г. Герштейн расширила главу «Лермонтов и двор», введя в нее очень существенные новые данные. Обогащена и последняя глава книги. Обо всем этом далее мы будем говорить несколько подробнее (в постраничных примечаниях).