Врангель недовольно глянул на своего начальника штаба:

– Тем хуже для Слащова… Прозевать перегруппировку крупных сил красных и позволить им достигнуть тактической внезапности… Но если прозевал, надо же выправлять положение. Никогда еще начало операции не предопределяло ее конца.

– При сложившейся обстановке генерал Слащов не сможет самостоятельно…

– Вот именно, – подхватил Врангель. – А он до сих пор пытается убедить меня, что в ближайшее время сам сокрушит каховскую группировку красных и восстановит положение. Что ты предлагаешь?

– Необходимо корпусом генерала Слащова в теснейшем взаимодействии с конницей генерала Барбовича нанести главный удар на Большие Маяки, Каховку и отрезать противника от днепровских переправ. Это создаст условия для их последующего разгрома.

– Превосходно. Передай боевой приказ и объясни генералу Слащову, что Каховка – это дамоклов меч. Если его вовремя не обезвредить, он способен отсечь наши войска в Северной Таврии от Крыма.

Вернувшись в свой кабинет, Шатилов сразу связался с полевым штабом Слащова, расположенным в Чаплинке и продиктовал содержание боевого приказа.

Наступила пауза.

Наконец телеграфная лента передала резкий ответ Слащова: «О возможности захвата противником тет‑де‑пона и его пагубном для нас значении следовало думать раньше. Я об этом предупреждал. Более того, я предложил план обороны Нижне‑Днепровской зоны. Однако мои предложения даже не изволили рассмотреть… Я сделал все, что мог, но вместо понимания и благодарности получаю необоснованные укоры».

– Передайте, – приказал Шатилов телеграфисту, – сейчас не время для обид. Надо во что бы то ни стало ликвидировать Каховский плацдарм.

Ответ был неожиданным: «С меня довольно, я представляю рапорт об отчислении меня от должности и увольнении в отставку».

Шатилов предупредил телеграфиста, чтобы не прерывал связи. Надо было обдумать ответ.

«Что это, трусость?.. Нет, на Слащова это не похоже. Может быть, он потерял веру в успех борьбы и решил сохранить свое имя в истории на страницах побед, а не поражений».

Эта мысль показалась ему более верной. Но как бы то ни было, уход генерала Слащова из армии в столь трудное и сложное время может оказаться для многих слабонервных примером пагубным.

– Передайте: «Подумайте, Яков Александрович, ваш шаг не позволит истории внести ваше славное имя в анналы священной борьбы за возрождение российской государственности».

Ответа не последовало. Это показалось Шатилову оскорбительным.

«Ну, нет уж, господин генерал, – зло подумал он, – крысы, убегая с тонущего корабля, погибают первыми». Он закрыл глаза, побледнел – настолько мысль о тонущем корабле показалась ему реальной и страшной.

2

Около полуночи генерал Анин доложил главнокомандующему переданный по телеграфу рапорт Слащова об увольнении в отставку. Реакция Врангеля была неожиданно спокойной, будто он ждал этого.

– Ну, что ж, пусть немедленно выезжает в Севастополь. Подготовьте приказ о назначении вместо него генерала Витковского.

Через день главнокомандующий с женой нанес визит генералу Слащову в его вагоне. Переступив порог салона, Врангель ужаснулся. Кругом творился уму непостижимый беспорядок. На столе и возле него валялись выпитые, целые и битые бутылки. Всюду – на полу, стульях и диване – всяческая закуска. Салон был полон птиц: ворон, ласточка, скворец, воробей и фазан, по полу, степенно разгуливали цапля и два аиста. На плече хозяина сидел голубь. Посуда, постельные принадлежности, всевозможные образцы холодного и огнестрельного оружия, личные вещи – все это было разбросано по всему салону. От разлитого вина, водки, птичьего помета и бог знает чего еще стояла нестерпимая вонь.

Сам Яков Александрович был в идеально чистом, безупречно отглаженном белоснежном ментике, расшитом светло‑голубыми шнурками и отороченном мехом. Опираясь руками на стол, он медленно поднялся. Голуби вспорхнули и, сделав круг, опустились на стол. Поздоровались генералы сдержанно, официально. Инициативу в разговоре взял на себя Врангель:

– Весьма прискорбно, Яков Александрович, но я вынужден был удовлетворить ваше ходатайство… Мне известно то постоянное и нечеловечески огромное нервное напряжение…

Губы Слащова напряженно сжались, в глазах блеснули слезы.

– Я прошу вас, Яков Александрович, – продолжал Врангель, – принять мою глубокую благодарность за ваш титанический ратный труд…

Он зачитал свой приказ. И когда громко, возвышенно прозвучали слова: «…Дабы связать навеки имя генерала Слащова со славной страницей настоящей великой борьбы, дорогому сердцу русских воинов генералу Слащову именоваться впредь Слащов‑крымский», растроганный генерал впал в истерику. Наконец, с трудом овладев собою, все еще всхлипывая, жестко сказал:

– Россия б‑будет ж‑жить! А Крым – Ар‑рарат ее, стоит т‑твердо и непоколебимо!

«Негодяй все‑таки, каких свет божий не видывал, – возмутился Врангель. – Так и не назвал меня ни главнокомандующим, ни по имени‑отчеству».

– Советую вам, Яков Александрович, поехать куда‑нибудь на Средиземноморское побережье. Там вы быстро обретете душевное равновесие и силы для продолжения борьбы против красной чумы.

– Благодарю вас, но только «дым отечества мне сладок и приятен». Я поеду в Ялту.

3

В тот же день главнокомандующий посетил исторический собор с адмиральскими могилами. Он был одинок среди сопровождавших его генералов и офицеров. Тяжелые мысли о великой ответственности за судьбы начатого дела отягощали его душу. Ему вдруг показалось, что вся его идея новой государственности схожа с воздушным шаром, который в детстве делал он с товарищами, чтобы всем на удивление подняться высоко‑высоко в небо, а то и еще выше. Дряблую, безжизненно распластанную оболочку стали наполнять дымом, она медленно раздувалась, распрямляла складки и, казалось, дай ей свободу, устремится в самостоятельный полет. Но, бог знает отчего, оболочка вдруг вспыхнула и в одно мгновение сгорела. Лишь много позже стала понятна смехотворность затеи.

Врангель ужаснулся этому сравнению, потому что вся его жизнь была, в сущности, наполнением шаров идеями для очередного взлета, и все они в последний момент сгорали. Молодой горный инженер, он мечтал проникнуть в недра земли российской и поднять ее энергию на благо столь милого сердцу Отечества. Однако мечты эти были разбиты лейб‑гвардии конным полком, куда он волею судьбы попал вольноопределяющимся сразу после окончания института. Участие в русско‑японской войне, а затем в карательной экспедиции под командованием генерала Орлова по Прибалтике он закончил командиром полка. Увлеченность новыми идеями привела Врангеля в академию генерального штаба. И вот, в мировой войне, когда он стал во главе корпуса гвардейской кавалерии и готовился к осуществлению идеи глубинного рейда в условиях позиционной войны, революционный взрыв спалил и ее.

Великая российская смута вознесла его на пост командующего Кавказской армией, а затем главнокомандующего войсками юга России… Но почему юга России? Идея образования Северо‑Кавказской республики – это не завершение, а начало возрождения России. Именно России…

Долго стоял Врангель в соборной часовне и задумчиво всматривался сквозь ладанный дым в образа, силясь услышать в душе своей их вещий глас о судьбах таврической и кубанской операций.

Наконец Врангель резко повернулся и устремился к выходу.

– … Пиши, Павлуша, – крикнул он с порога кабинета генерала Шатилова. – Пиши!

«Приказ правительства и главнокомандующего вооруженными силами юга России. Севастополь. 6 (19) августа 1920 г.

Ввиду расширения занятой территории и в связи с соглашениями с казачьими атаманами и правительствами, коим главнокомандующему присваивается полнота власти над всеми вооруженными силами государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани, Главнокомандующий вооруженными силами юга России впредь именуется главнокомандующим русской армией, а состоящее при нем правительство – правительством юга России.