– И‑и, нет‑с, – закачал головой Журиков. – Разве бы я стал мотаться за тридевять земель, коли можно было бы взять. А его – обрати внимание – сам генерал Домосоенов приехал провожать. Почитает‑с он Наумова, да и полковник Трахомов к нему благоволит.

…Когда был дан второй гудок, капитан любезно пригласил генерала сделать приятное путешествие до Сухума и обратно, намекая этим, что если тот не едет, то пора покинуть пароход. Осталось двадцать минут. Метрах в пятидесяти от сходней возле пакгауза стоял фаэтон. Двое кого‑то ожидали, часто поглядывая на часы.

– Странно, – пробурчал Трахомов. – Наумова до сих пор нет.

– Если задерживается – значит, так надо. Он человек пунктуальный, – ответил генерал Домосоенов.

– Вещи и ординарец уже в каюте, – сказал Трахомов.

Домосоенов взял Таню за руки.

– Ну, Танюшенька, дай бог доброго тебе пути.

Он расцеловал Таню, обнял Трахомова, пожал руку капитану парохода.

– Как же без Павла Алексеевича… – Таня с надеждой посмотрела на капитана. – Вы ведь не оставите человека на берегу? Он должен ехать, у него важные дела… – Она повернулась к Домосоенову: – Антон Аркадьевич, попросите, пожалуйста, капитана, умоляю вас.

– Вы уж без полковника Наумова не уезжайте, – обратился тот к капитану. – Если Павел Алексеевич опоздает, то на самую малость.

– Не могу нарушать законов моря.

– Боже мой, – взмолилась Таня, – какие законы моря?! Ну что вам стоит задержаться на один только час?!

– Хо‑хо, – гоготнул Трахомов, – по велению всевышнего мне предначертано, Татьяна Константиновна, быть в этой поездке вашим кавалером и повелителем.

Таня вздрогнула и отошла к перилам.

Мощные, гулкие взрывы со стороны железнодорожной станции застали генерала Домосоенова уже на берегу. Он на мгновение остановился и замер. А когда понял, что рвутся эшелоны с боеприпасами и вооружением, торопливо сел в автомобиль, забыв про пароход, уехал в штаб.

Богнар посмотрел на часы. «Через двадцать минут пароход должен отойти. Время для встречи с Наумовым и Раушем давно прошло…» Глухая тревога охватила полковника. Он подал знак находившемуся поблизости офицеру. Тот подошел и доложил, что два часа назад Наумов и Рауш были в гостинице.

– Но это же два часа назад. А сейчас?

Офицер пожал плечами:

– За ним следит опытный агент… Во всяком случае, на пароход Наумов еще не садился.

Раскаты взрывов сорвали Богнара с места. Забыв расплатиться, он выбежал из «Поплавка», устремился на берег, вскочил в автомобиль и поехал в управление.

– Поднять по тревоге конный отряд полиции и оцепить район железнодорожной станции!.. – крикнул он дежурному офицеру, едва переступив порог кабинета. – Оперативную группу – на место происшествия!.. О ходе расследования докладывать мне через каждый час.

Дежурный по управлению доложил, что генерал Шатилов приказал бросить всю полицию на патрулирование в районах заводов, порта и по городу.

– Железнодорожные мастерские предусмотрены?

– Так точно, господин полковник.

– Черт! – Богнар метнул злой взгляд на дежурного. – Позвоните на Графскую пристань и узнайте, сел ли Наумов на пароход.

– Никак нет, господин‑полковник, с Графской пристани только что сообщили, что Наумов в порту не появлялся. Однако ординарец с вещами там… Пароход только что отошел.

«Значит, Наумов должен был и собирался ехать, но ему что‑то помешало, – подумал Богнар. – Помешало?.. Скорее всего он „опоздал“ из‑за взрывов на железнодорожной станции. Видимо, он и не собирался садиться на пароход в порту… Да, конечно, если он замешан в этой диверсии, ему подготовлены условия для посадки на пароход вне порта. Благо, там Шорин и Журиков. Они не упустят его…»

И тут у Богнара родилась острая догадка: «Ведь штаб Кавказского фронта уже получил сведения о готовящемся десанте полковника Назарова, а донесение о предстоящей переброске боевого груза из Крыма через кавказские перевалы в армию генерала Фостикова не менее важно… И это донесение попытается передать Наумов!»

Богнар быстро набросал текст радиотелеграмм: «Сухум. Начальнику городской полиции. Прибывающий в Сухумский порт на английском пароходе „Адмирал Нельсон“ полковник Наумов – опасный большевистский агент. Прошу оказать помощь капитану Шорину в его аресте и доставке в Севастополь».

Другая была адресована коменданту порта подполковнику Дзюбе: «…начальник штаба войск юга России приказал: отряд особого назначения полковника Трахомова разгрузить сразу по прибытии в порт. Время выступления на перевал Марухский – по окончании разгрузки».

Третий гудок отдался в груди Тани ноющей болью. Она не могла оторвать взгляда от ворот, в которых должен был появиться Наумов, не заметила, как убрали сходни и пароход отчалил от пристани. Лишь увидев быстро увеличивающуюся полосу воды, поняла, что за этим бортом осталась ее тяжелая, тревожная жизнь, ее любовь… Тяжкая тоска до боли сжала сердце.

…От Балаклавы потянулся хребет ай‑петринской Яйлы. Таня в глубокой задумчивости стояла на палубе. «Вдоль этих берегов мы плыли с Павлом Алексеевичем в Алупку, – думала она. – В тот день, когда он спас женщину от ареста, я поняла: с ним и только с ним могла бы найти дорогу на родину, домой. Как глупо… как все это несправедливо».

На море виднелась единственная точка. Она быстро приближалась. «Не мог он так вот просто оставить меня одну среди этих людей. Неужели что‑то случилось? Эти взрывы, эта паника в порту…»

Точка на море обретала очертания катера.

«…Павел Алексеевич знает, кто мои родители и где они живут. Ему нетрудно будет найти меня. Он найдет меня!..» От этой мысли у нее родилась надежда, и она стала убеждать себя, что разлука их временная.

Послышалась команда:

– Слева по борту катер подает сигналы взять пассажира!

Таня снова посмотрела на приближающийся катер: там было четверо.

«Боже мой! Это ведь Павел Алексеевич!..» Она не могла сдержать слез.

…Перед ужином у капитана парохода офицеры тщательно брились.

Легкие дымчатые сумерки занавесили крымские горы, затянули море темно‑синей пеленой. Павел и Таня медленно прохаживались возле салона.

– Мне тогда показалось, что я навсегда потеряла вас, – взволнованно говорила она. – Это было очень тяжело, Павел Алексеевич.

Он взял ее руку, горячую, дрожащую:

– Благодарю вас, Танечка. Может быть, мы не всегда будем рядом, но вместе будем всегда.

Взрыв на станции ударной волной обрушился на судьбу двух человек: генерала Домосоенова и полковника Богнара.

…Ференц Карлович поднял телефонную трубку.

– Слушаю вас, – недовольно буркнул он.

Послышался далекий взволнованный голос:

– Господин полковник, я не мог доложить раньше, телефонная связь была испорчена… Господин полковник, крупная банда напала на городскую тюрьму… Все политические заключенные бежали. Охрана тюрьмы…

Богнар бросил трубку, откинулся на спинку кресла и замер.

«Все!.. Это все! Могут простить десять… сто… промахов, но не таких! Теперь припомнят и расстрел штабс‑капитана Логунова с войсковым старшиной Косарило!.. Впрочем, есть еще полковник Наумов. Он у меня почти в руках. Его арест и раскрытие связанной с ним подпольной организации может, пожалуй, отвести удар от меня».

Новый звонок телефона прервал его мысль.

– Говорит седьмой (это был его агент в аппарате зарубежной разведки). Подписан приказ. Полковник Гаевский должен завтра на рассвете арестовать вас.

Богнар машинально положил трубку на рычаг: «Вот теперь действительно все».

Кажется, Богнар знал, что ему делать. Он вызвал своего адъютанта.

– Катер на месте?

– Так точно, господин полковник.

– Держать его в полной готовности к выходу в море.

…Антон Аркадьевич наивно полагал, что взрывная волна не коснется его генеральского мундира. Но когда на следующий день он прибыл на службу, его в кабинете уже ждал генерал Анин. Он вежливо поздоровался и, извинившись за беспокойство, вручил приказ главнокомандующего об увольнении генерала Домосоенова в отставку и предоставлении ему возможности выехать в эмиграцию.