– Не говори чушь.

– Почему чушь, это и так ясно.

– Взрослых – я ещё могу поверить, но разве можно убить за деньги ребёнка?

– За деньги нет, но за очень большие деньги можно, – вспомнил высказывание журналиста Александр.

Все замолчали, углубившись в собственные размышления. Молчание через пару минут прервала Марина, предложив новую тему для беседы.

Александр остался ночевать в гостях. Заботливая Мария Васильевна постелила ему в комнате для гостей. Больше в этот вечер темы покушения на жизнь Володи Волынского не касались.

14

Утром Аверьянов с Хлебниковым были на ковре у руководства. Расследование затягивалось, и начальство требовало результатов.

Полковник был явно не в духе. Он даже не предложил подчинённым присесть. Всем было ясно, что сам он уже получил значительную порцию взбучки от большого начальства и теперь был намерен растерзать всю следственно-оперативную группу.

– Что по делу?

– Товарищ полковник, разрешите доложить, – попытался объяснить Аверьянов.

– А у тебя есть что докладывать?

– Есть.

– Неужели очередной труп?

– Больше трупов нет.

– Тогда придётся вам выдать по ордену. Ещё бы: не допустили ни одного убийства?

– Зачем вы так, товарищ полковник.

– Ладно, давай по существу.

Аверьянов по порядку, стараясь ничего не упустить, изложил свою версию покушения на Володю Волынского и связанные с этим делом убийства. Причиной совершённых преступлений, является борьба за наследство великого князя Николая Константиновича. На наследство, кроме мальчика, претендуют находящееся за границей представители бывшей царской династии. В России интересы свергнутой династии представляет дворянский союз в лице предводителя дворянства Скворцова-Писарева, а их авангардом является журналист Константин Журавлёв.

Все приводимые Аверьяновым доводы полковник выслушал, ни разу не перебив рассказчика, с серьёзным выражением лица.

– У тебя всё? – поинтересовался начальник, после того, как Аверьянов закончил доклад.

– Так точно.

– А что, всё может быть, – после минутного молчания, потирая ладонью лоб, высказал отношение к предложенной версии полковник. – Конечно это чушь, но хоть что-то.

– Почему чушь? – не согласился Аверьянов.

– Что-то меня смущает, не пойму что, но смущает.

– Стопроцентная версия.

– Это да, но всё же.

– Меня тоже одно обстоятельство смущает.

– Какое? – грозно спросил полковник.

– Если им нужно было избавиться от наследника, то есть от мальчика, зачем его вешали, есть тысяча других, более гуманных способов избавиться от ребёнка. К тому же при малолетнем наследнике можно быть опекуном и пользоваться деньгами.

– А может, они хотели показать всему миру, что у нас в стране одни бандиты и поэтому так жестоко решили расправиться с мальчиком, – предположил до этого молчавший, Хлебников.

– Это кто там голос подал?

– Я.

– У следователя хоть версия какая-то есть, а ты чем порадуешь?

– Мы установили место жительства и фамилии опекунов Володи Волынского.

– Это хорошо, а почему они до сих пор не задержаны?

– Скрылись, товарищ полковник.

– Всё, хватит, – полковник с силой ударил ладонью по столу. – Больше я ваш лепет слушать не буду.

– Это не лепет, – не согласился с выводом руководства Хлебников.

– Что с экспертизой содержимого синего пакета?

– Ничего.

– Значит, всё нормально.

– Да.

– Очки нам втираешь: набрал на свалке продуктов и давай докладывать, что поймал убийцу.

– Я работаю, – пытался оправдываться Хлебников.

– Молчать! – выкрикнул полковник. – Вечером мне доложите, что сделано. Версии мне не нужны. Доложите, что конкретно сделано. Вы, мне кажется, работаете с прохладцей. Этого больше не будет. Понятно?

– Так точно! – вместе выкрикнули Аверьянов с Хлебниковым.

– Твоя версия, Аверьянов, мне нравится. Будем её разрабатывать по полной программе. Об этом я доложу выше, – полковник демонстративно поднял указательный палец вверх. – Всё ясно?

– Так точно.

– Пошли вон.

Аверьянов с Хлебниковым пулей вылетели из кабинета начальника.

Подводить итоги они направились в кабинет Аверьянова.

– Что будем делать? – спросил Хлебников.

– Будем разрабатывать дворянское собрание.

– Собрание так собрание, проработать их нужно. Давно пора вихри враждебные на них напустить. Тут я после обыска из дома Волынских принёс тебе вещдоки. Просмотри их. Там много разного рода документов. Есть интересные.

– Посмотрим, а ты дуй в собрание, строже с ними. Не церемонься. Распиши всё, как есть, если будут возмущаться, то обещай им международный скандал. Дворяне – убийцы детей. Я думаю, это им не понравится. Поэтому пусть начинают сотрудничать со следствием. Это зачтётся.

– Не волнуйся, уж я их разлажу по полочкам, – Хлебников ударил кулаком о ладонь. – Они у меня враз расколются.

– Вот и славно.

– Да, забыл, твой журналист куда-то пропал. Я его с утра хотел вытащить, но не нашёл. Может, ноги сделал?

– Это ты упустил, ищи, где хочешь. Он много знает, может многое рассказать.

– Всё, я погнал.

– Гони.

Оставшись один, Аверьянов принялся раздирать изъятые в доме Волынских бумаги.

Бумаг было много: два огромных опечатанных липкой лентой чёрных пакета для мусора. Высыпав содержимое пакетов на пол возле стола, Аверьянов принялся рассматривать каждую бумажку.

Несмотря на множество различных документов, Аверьянова ничто не заинтересовало. Он каждый просмотренный листок небрежно бросал в пакет. Единственно, что вызвало некоторое любопытство следователя, была выполненная на ксероксе копия рисунка. Он включал в себя изображение пронзённого молнией стилизованного двуглавого орла, на груди которого была изображена колонна, увенчанная секирой. Поле вокруг орла было заполнена квадратами, в центре которых помещалась свастика.

«Интересное изображение, – подумал Александр. – Что за изображение, и для чего оно хранилось у Волынских?»

Не найдя ответа, Аверьянов свернув интересный листок и засунул в карман, продолжив просмотр бумаг.

Среди изъятых документов Аверьянов обнаружил письма Александера к Волынским. Их было около десятка.

Чтение писем было прервано вошедшим в кабинет Хлебниковым.

– Ты чего так быстро? – удивился появлению коллеги Аверьянов.

– Всё в порядке.

– Что значит, в порядке? – откинувшись в кресло, переспросил Аверьянов. – Ты так отвечаешь, будто машину починил, а не провёл беседу с графьями.

– Графья уже в камере, – с нескрываемой гордостью доложил Хлебников. – Мы тут с ними беседовать будем.

– Как в камере?

– Вот так.

– Ты с ума сошёл!

– Может, я никогда на него не забирался, – отшучивался оперативник.

– Объясни толком.

– Что объяснять, объяснять нечего, – Хлебников сел на край стола перед следователем и начал рассказ. – Приехал я к этому Скворцову-Писареву. Он, гад, со мной и разговаривать не хочет. Адвоката стал ждать. Видите ли, у них свой адвокат. Без него он никуда, боится происков властей против него, защитника монархии. Наговорил мне всего. Я не выдержал, сгрёб его в охапку и в камеру. Пусть посидит, борец за монархию, парашу понюхает.

– Ты точно дурак, – от волнения Аверьянов встал из-за стола и начал прохаживаться по кабинету. – Это же пахнет скандалом, ты в своём уме? Забрал человека из дома и в камеру. Юра, это же не бомж какой-нибудь. Это уважаемый человек, при деньгах и связях.

– Камера, она не только для бомжей.

– Ты как его закрыл?

– По мелкому хулиганству.

– Как по мелкому? – ещё более удивлялся поступку товарища Аверьянов. – Ты его из дома забрал и закрыл по мелкому. Протокол подделал? Он же сразу в прокуратуру побежит, жалобу строчить.

– Пусть строчит, через трое суток.

– Почему через трое?

– Я его уже осудил у мирового судьи, – потирая руки от удовольствия, сообщил Хлебников.