Собака, гитара и я —

какая большая семья!

По волнам житейских забот

гитара в дыму папиросок —

как шлюпка, в которой плывет

Любовь — молодецкий матросик.

Зачем ты взлетаешь, душа?

Зачем полуночной порою

 след женщины ищет, шурша,

собака бубновой листвою?

Неужто нам плохо втроем?

Мы есть вопреки фарисейству,

а женщину если найдем —

погибнет святое семейство.

Она уведет, уведет…

Ведь женщины этим владеют.

Допустим, собака возьмет

гитару, но спеть не сумеет.

Давайте уж лучше втроем…

Но вновь соблазняет загадка:

гитара твердит о своем

и тянет по следу собака…

Под занавес лета,

                      когда уже песенка августа спета

и кажется — выпадет решкой вечернего солнца монета,

вдруг вспыхивает семидневное Бабье Лето,

как семь сердоликов сентябрьского браслета!

Хохочет крылатый мальчонка с колчаном и луком,

рискуя свалиться с потешного велосипеда,

он женщин пронзает,

                        как будто опилочных кукол,

пернатой стрелой!

                          Чем отравлены стрелы — известно

Поэтам.

Наглец белокрылый, он не выбирает объекта —

что школьница, что жена страхагента,

без промаха бьет, и его откровенное кредо:

все, кто не подходит под занавес жизни —

                                            под занавес лета!

Чего не сумела Весна — совершит Бабье Лето.

На счастье нет вето. Так выдумана la vita,

что нашей судьбы мы не можем предвидеть кульбита.

Я жил вроде смерда — вошла ты и вместо ответа

вплела в свои волосы жизнь мою светлою лентой.

Сентябрь листопадом наполнит кисеты.

                                       Под занавес лета

понятней душа и осыпана звоном брегета

земля, на которой мерцают таинственным светом

художник с певицей, студентка в объятиях студента,

кассирша с таксистом, трубач и солистка балета —

все, кто наповал стрелой возрожденья пробиты,

одной на двоих —

                           словно Мастер и Маргарита…

С вопросом «Как жизнь?»

                                  возникнет

разиня, как водолаз.

Отвечу ему, разине:

«Спасибо, не удалась…»

Мольеровскою улыбкой

прикрою в который раз,

как рецидивист улику —

«Спасибо, не удалась..».

Не лгите пред снегопадом!

Припомнить пора опять,

что лучший способ скрыть правду —

это ее сказать!

Но все-таки, снеже белый,

как это ни тяжело,

не надо,

          не переделывай

жизнь мою набело.

Я пел — если только пелось,

 но все же — не удалась,

в сравнении с тем, что хотелось

сделать и спеть для вас.

Не ерничаю, не дурачусь:

Мне тридцать седьмой год!

Я в ваших глазах удачник,

а в собственных — наоборот.

Вы видите то, что сделано,

 я — то, что хочу для вас.

Простите мне самонадеянность.

Спасибо. Не удалась.

Хотел соловьем прославиться

в березняке людей,

да бас помешал.

                  А вам нравится,

что басом поет соловей!

Когда я — метр семьдесят восемь,

в гроб лягу — метр семьдесят три,

поэты тяжелыми розами

приколют крылья мои.

Я командируюсь в чистилище!

Но прежде скажу как смехач,

что жизнь — это дробь,

                   где удача — в

числителе,

а знаменатель —

               для неудач.

Покорнейше извиняйте,

что все делю пополам:

с собой унесу знаменатель,

числитель останется вам!