Не то — надо вновь.

————

** [ПО ПОВОДУ ДЕЛА СКУБЛИНСКОЙ.]

18 Февр. 1890. Я. П.

Въ Варшавѣ женщина Скуплинская убивала дѣтей — убила ихъ около сотни. Ее судятъ, осудятъ, приговорятъ къ каторжнымъ работамъ или что нибудь въ этомъ родѣ. У насъ въ Тулѣ прошлаго года судился крестьянинъ, изнасиловавшій свою дочь. Слѣдователь разсказывалъ мнѣ, что крестьянинъ этотъ, 44 лѣтъ, былъ похожъ на звѣря: дома у него не было, онъ нѣсколько лѣтъ ходилъ по міру съ дочерью. Его никогда не пускали ночевать въ избы, а онъ лѣто и зиму ночевалъ съ дочерью на дворѣ. Другое дѣло въТулѣ же — такое же точно, почти въ одно и то же время было еще гдѣ то — мальчикъ завелъ въ лѣсъ 5 лѣтнюю дѣвочку, зарѣзалъ ее и вырѣзалъ жиръ, но не успѣлъ сдѣлать нужной ему изъ этого жира свѣчки. Ему помѣшали и посадили его въ острогъ, гдѣ онъ и теперь сидитъ. Злодѣйка Скуплинская и еще другая какая то и ихъ помощники и помощницы, злодѣй отецъ, изнасиловавшій дочь, злодѣй мальчикъ. Это звѣри. Ихъ повѣсить мало. Повѣсить ихъ не поъѣсятъ — неизвѣстно почему, хотя почтенныхъ мужиковъ въ Пензѣ, въ порывѣ гнѣва убившихъ прикащика за убійство одного изъ ихъ товарищей — повѣсили. Но этихъ не повѣсятъ, а будутъ судить: судьи и прокуроры, адвокаты наговорятся въ сласть. Газеты наполнятъ свои столбцы негодованіемъ — людей этихъ: женщинъ, отца и отцевъ, насилующихъ дочерей, и мальчиковъ, убивающихъ дѣтей для приготовленія свѣчей, удалятъ, чтобы они, эти^[247] звѣри, не мѣшали намъ, хорошимъ людямъ, жить какъ слѣдуетъ, и жизнь наша хорошая пойдетъ ненарушимо. —

Жизнь наша очень хорошая: Есть у насъ правительство, заботящееся о благѣ народномъ, есть у насъ церковь, заботящаяся о духовномъ христіанскомъ просвѣщеніи народномъ, есть у насъ общественная жизнь и отраженіе ея — общественное мнѣніе, устанавливающее общественную нравственность, воспитывающую наши молодыя поколѣнія и нашъ народъ, не достигшій еще до той нравственной и духовной высоты, на которой стоимъ мы. —

Правительства у насъ хорошія, такія, которыя не могутъ терпѣть того, что дѣлаютъ Скублинскія, нищіе отцы и дѣти, приготовляющія свѣчи. Правительства наши отъ русскаго до американскаго знаютъ и видятъ очень хорошо, чего не можетъ теперь не видѣтъ слѣпой и не слышать глухой, что алкоголь есть самый вредоносный ядъ, губящій и тѣло и душу человѣка, что 0,9 бѣдствій и страданій, и Скублинскія, и нищіе, и дѣти, дѣлающія свѣчки, и тысячи другихъ преступленій, происходящихъ отъ вошедшаго (введеннаго правительствами или высшими. классами) въ обычай и страсть употребленія этого яда въ разныхъ формахъ — водки, винъ, пивъ, правительства поощряютъ производства этихъ ядовъ (притворяясь при этомъ, что они очень скорбятъ объ этомъ), выдаютъ награды за изготовленіе наилучшихъ ядовъ на выставкахъ и, главное, собираютъ деньги за продажу этихъ ядовъ (и потому не могутъ не поощрять ихъ). Это разъ. Другой признакъ той нравственной высоты, на которой мы стоимъ и съ которой не можетъ не негодовать на Скублинскую, нищихъ и мальчиковъ, дѣлающихъ свѣчи, это отношеніе нашего правительства къ женщинамъ въ ихъ половомъ отношеніи и къ дѣтямъ, къ младенцамъ. Правительства наши тоже всѣ учреждаютъ, организуютъ проституцію. Миліоны да миліоны женщинъ, лишенныя не только свободы, но человѣческаго образа, приговоренныя вѣрнѣе приговора къ казни преступника, приговоренныя къ ранней погибели въ своей отверженности, миліоны такихъ женщинъ организуются правительствомъ. Но правительству мало этого попеченія о нравственности своихъ народовъ — оно учреждаетъ еще воспитательные дома, распространяющiе развратъ на огромный районъ вокругъ себя, дома, гдѣ тысячи служащихъ получаютъ квартиры и жалованье за то, что въ этихъ домахъ съ паркетными полами убиваютъ дѣтей въ такомъ количествѣ, до котораго не достигнетъ дѣятельность тысячъ Скублинскихъ въ этомъ направленіи. Но деятельность нашихъ правительствъ не ограничивается этимъ. Благодѣтельныя правительства, озабоченныя благомъ своихъ гражданъ, учреждаютъ суды для распространенія между гражданами правильныхъ нравственныхъ понятій. Суды эти разнообразны, смотря по той фарисейской роли, которую избираетъ правительство, и по тому обычаю, который существуетъ въ странѣ. У насъ въ Россіи хотя и притворяются, что держатся гласнаго суда съ присяжными, въ сущности этотъ гласный судъ съ присяжными прилагаютъ только настолько, насколько онъ нуженъ для нравственнаго растлѣнія населенія (о чемъ далѣе). Въ сущности же судъ въ Россіи коканскій, т. е. подвергаютъ страданіямъ, мукамъ, смерти людей въ той мѣрѣ, въ которой это нужно или нравится тѣмъ, въ рукахъ кого находится власть. Какже намъ не возмущаться убійствомъ полсотни младенцовъ, намъ, пріученнымъ къ такому^[248] человѣколюбію нашимъ правительствомъ. Мы знаемъ, правда, что изъ среды нашей изчезаютъ люди, что люди эти оказываются въ крѣпостяхъ Шлюсельбургской и Петропавловской, гдѣ они сидятъ живыми мертвецами десятками лѣтъ, умирая безъ человѣческаго слова сочувствія, живыми внѣ міра, гдѣ они сходятъ съ ума, убиваются, гдѣ ихъ вѣшаютъ и сѣкутъ безразлично мущинъ и женщинъ. Мы знаемъ, что это все и хуже этаго существуетъ, но мы не знаемъ подробностей; правительство тщательно скрываетъ ихъ отъ насъ. И потому какже намъ не возмущаться тому, что Скуплинская убила полсотни младенцовъ? Но кромѣ этаго суда, въ заботѣ о насъ правительство учредило еще и другіе, но съ такой оговоркой, что какъ только есть вѣроятіе того, что судъ осудитъ не такъ, какъ того хочетъ правительство — какъ только есть возможн[ость] свободно двигаться чашѣ вѣсовъ — такъ тотчасъ же правительство говоритъ какое нибудь слово — охрана, полевой, военный судъ, и тогда мучаетъ, убиваетъ того, кого хочетъ и какъ хочетъ. (Такъ это сдѣлалось въ нынѣшнемъ царствованіи. Помню à tort ou à raison,^[249] но я юношей, бывало, гордился тѣмъ, что у насъ, русскихъ, нѣтъ смертной казни. Теперь ужъ нѣтъ повода къ этой гордости — есть самая скверная — произвольная.) Есть и тотъ гласный судъ съ присяжными, но, какъ я сказалъ, только затѣмъ, чтобы развращать народъ, т. е. пріучать народъ къ тому, что публично можно говорить также похоже на правду, что бѣлое — бѣлое, какъ и то, что оно черное; чтобы пріучать народъ клеветать, клятвопреступничать и, главное, участвовать въ безсмысленныхъ и подлыхъ глупостяхъ, потому что ничѣмъ инымъ нельзя назвать того, что дѣлается во всѣхъ нашихъ уголовныхъ судахъ, а именно того, чтобы человѣка невѣжеетвеннаго и развращеннаго и большей частью работающаго для пропитанія своего и своего семейства, посадить въ тюрьму въ сообщество самыхъ невѣжественныхъ и развращенныхъ людей, лишить его возможности добывать пропитаніе семьѣ, но для самого его обеспечить пропитаніе и праздность или легкую и не нужную работу, или, что еще глупѣе, содействовать къ тому, чтобы человѣка, вреднаго въ Тульской губерніи, переслать въ Иркутскую.

Такъ вотъ каковы наши правительства! Но мало того, что они заботятся о правильномъ отравленіи народа самымъ вреднымъ ядомъ, объ учрежденіи правильной проституціи, о погибели младенцовъ въ спеціально для того учрежденныхъ домахъ, о наполненіи крѣпостей, тюрьмъ и каторгъ безвѣстно умирающими, въ страшныхъ страданіяхъ людьми, о вѣшаніи всѣхъ тѣхъ людей, которые кажутся безпокойными и непріятными, о развращеніи и развращенныхъ уже преступниковъ^[250] и неразвращенныхъ еще присяжныхъ, правительство озабочено еще и тѣмъ, чтобы всѣ, въ особенности тѣ, которые еле еле могутъ сами существовать, чтобы всѣ эти люди отдавали бы большую долю своей работы деньгами правительству, съ тѣмъ, чтобы правительство посредствомъ своихъ чиновниковъ могло бы управлять этими людьми такъ, чтобы люди эти, воображая себя свободными, были бы въ полной власти и подчиненіи правительства. И для этой то цѣли, для полнаго подчиненія правительство^[251] изливаетъ свои высшія благодѣянія (невысшія, одно, послѣднее еще есть выше), свои благодѣянія на гражданъ тѣмъ, что каждаго изъ нихъ (за исключеніемъ, разумѣется, тѣхъ, которые нужны правительству для другихъ цѣлей) подъ предлогомъ защиты этихъ самыхъ гражданъ забираетъ на временное полное рабство, называемое военной службой. Въ этомъ состояніи каждый человѣкъ долженъ на время отречься отъ всего своего человѣческаго достоинства, долженъ признать себя безмозглымъ, безсловеснымъ рабомъ раба, готовымъ безпрекословно на всякое преступленіе противъ Бога и человѣковъ.^[252] Какже намъ не ужасаться на Скублинскихъ, на нищихъ съ дочерьми, на мальчиковъ съ свѣчками, мы такъ деликатно, нѣжно, человѣколюбиво воспитаны. Каждый изъ насъ побывалъ въ томъ состояніи, въ которомъ онъ или убивалъ или по крайней мѣрѣ готовъ былъ убивать людей и жечь дома, топтать поля и убивать женъ и дѣтей. Правительства готовятъ къ этому состоянію молодыхъ людей. Есть школы военныя, въ которыхъ учатъ этому. — Страшны, говорятъ, новыя орудія истребленія, мелениты, торпеды, электрическія ружья и т. п. Нѣтъ, это не страшно. Сами мелениты и торпеды и электрическія ружья ничего никому не сдѣлаютъ. Страшны люди, воспитанные правительствами. Прошлаго года ко мне пришелъ 20 лѣтній воспитанникъ военной школы. Онъ пришелъ посовѣтоваться о своихъ религіозныхъ сомнѣніяхъ. Не затрогивая его военнаго положенія, несообразность котораго я предоставлялъ открыть ему самому, мы поговорили съ нимъ объ ученіи Христа. Прощаясь съ нимъ, я сказалъ ему еще о винѣ — большой опасности для юноши военнаго сословія. Я сказалъ ему, что хорошо бы совсѣмъ не пить, потому что вино всегда вредно. — А какже, сказалъ онъ, въ военномъ дѣлѣ? — Я думалъ, что онъ скажетъ о томъ, что вино поддерживаетъ силы въ походахъ, и ждалъ этаго, чтобы сообщить ему статистическія данныя, доказывающія противное. Но онъ сказалъ не это. Онъ сказалъ: — А какже Скобелевъ при Геокъ-Тепе. — Добрые, сѣрые глаза въ румяномъ пухломъ, еще не обросшемъ невинномъ лицѣ смотрѣли на меня смѣло и прямо... — А какже при Геокъ-Тепе, когда Скобелевъ велѣлъ солдатамъ перерѣзать населеніе. Они не хотѣли идти. Имъ надо было дать вина. Дали вина, и они сдѣлали. — Не меленитъ страшенъ, а вотъ что страшно. Извращенная человѣческая душа. Тоже я другой разъ видѣлъ на другомъ кадетѣ съ усами. На разговоръ о незаконности для христіанина войны, онъ сказалъ, что онъ присягалъ и что потому онъ нетолько самъ будетъ убивать, но убьетъ того, кто не захочетъ убивать. Вотъ что ужасно. Въ юношѣ еще это видно. Но когда старый генералъ съ смѣлостыо, бойкостью и увѣренностью давнишняго, одобряемаго всѣми безумія, съ 50 лѣтнимъ мастерствомъ жеста и языка, скажетъ это же, онъ импонируетъ многимъ. — Да, вотъ такихъ людей для своихъ цѣлей — заботы о насъ воспитываютъ правительства. Такъ какже намъ не негодовать на Скуплинскую, на нищаго съ дочерью и мальчика съ свѣчкой, когда у насъ такое просвѣтительное нравственное^[253] правительство.^[254] Но этаго мало. Для достиженія образованія людей, олицетворяемыхъ моимъ кадетомъ, людей, необходимыхъ для собиранія податей, нужныхъ для содержанія чиновниковъ и судейскихъ, нужныхъ для развращенія народа и властвованія надъ нимъ,^[255] нужна еще сила, которая бы мѣшала людямъ понимать смыслъ своей жизни, понимать то, что открыто объ этомъ смыслѣ жизни благодѣтелями человечества, нужно лжетолкователей смысла жизни, которые бы или, какъ у насъ въ Россіи, одни имѣли власть толковать смыслъ жизни, всякое же другое толкованіе преслѣдовалось и казнилось, или, какъ въ большинствѣ народовъ, нужно поддерживать этихъ лжетолкователей и поощрять ихъ деньгами, собираемыми съ того народа, который должны обманывать эти лжетолкователи. И вотъ для этого еще существуетъ церковь, съ высоты которой мы признаемъ за собой право такъ негодовать на Скуплинскую, на отца съ дочерью и мальчика со свѣчкой. Какже намъ не негодовать, вѣдь мы, всѣ народы европейскіе, кто немного меньше, кто немного больше 1000 лѣтъ христіане, у насъ есть Іереи, Церковь — правильнѣе церкви, потому что церквей, каждая изъ которыхъ называетъ себя единою истинною, очень много, болѣе ста — то церкви наши хорошія, нравственныя, святыя и не могутъ не негодовать на то, что дѣлаютъ Скуплинская и др.