Боже мой, и отчего я убиваю себя? Я не сд

ѣ

лалъ преступленія, я не обезчещенъ. Но ежели бы что-нибудь тяжелое лежало на моей душ

ѣ

, мн

ѣ

было бы легче. Было бы величіе въ моемъ отчаяніи и поступк

ѣ

. Но я опутанъ грязной с

ѣ

тью, изъ которой я не могу выпутаться и къ которой не могу привыкнуть. Хуже то, что я знаю, я все буду падать, я испыталъ это. Ежели бы я былъ тайной преступникъ, раскаяніе искупило-бы меня, ежели бы я былъ явной преступникъ, наказаніе искупило-бы его. Ежели бы я былъ несчастенъ, я бы могъ роптать.¹⁸³ Ежели бы я былъ обезчещенъ, я бы могъ возстановить свою честь, или подняться выше понятія св

ѣ

тской чести и презирать. Но я опутанъ, я падаю и чувствую свое паденіе. И н

ѣ

тъ мн

ѣ

спасенія. Моральныя страданія, которыя я испытываю, хуже всего, что можетъ вообразить челов

ѣ

къ. Ежели я стараюсь забыться, то посл

ѣ

забытья раскаяніе еще сильн

ѣ

е и жезче; ежели я стараюсь опомниться, то я чувствую кром

ѣ

раскаянія невыносимый страхъ оставаться съ собой наедин

ѣ

[что] еще тяжеле раскаянія. Въ физической боли есть моменты облегченія; зд

ѣ

сь н

ѣ

тъ минуты, гд

ѣ

я [бы] потерялъ сознаніе своей погибели. Душа моя погибла, во мн

ѣ

осталось одно воспоминаніе о ней. — Всякая перем

ѣ

на была бы благо, — другой н

ѣ

тъ, кром

ѣ

смерти. Ежели бы душа моя безъ посредства т

ѣ

ла могла уничтожить себя, я 1000 разъ уже уничтожился-бы. — Но т

ѣ

ло подло. Оно боится, оно торжествуетъ въ погибели души и не хочетъ потерять этаго наслажденія, но душа возьметъ свое.

И что погубило меня? Была ли во мн

ѣ

какая-нибудь страсть, которая-бы извинила меня, которая бы оставила во мн

ѣ

сильное воспоминаніе? Н

ѣ

тъ ничего. Въ чемъ мои воспоминанія? тузъ, жолтый въ середній, м

ѣ

лъ, папиросы, красныя, с

ѣ

рень[кія], радужныя бумажки, женщины, отвратительныя женщины во всей ихъ сладострастной гадости. Да, это самое тяжелое воспоминанiе. Никакой потерянной части души я не жал

ѣ

ю такъ, какъ любви, къ которой я такъ способенъ. Боже мой, любилъ ли хоть одинъ ч[елов

ѣ

къ] кого-нибудь такъ, какъ я любилъ, когда еще не зналъ женщинъ. —

Я думалъ, что близость смерти осв

ѣ

жаетъ, возвышаетъ душу; 1/4 часа меня не будетъ, и ничего, я также вижу, также слышу, также думаю. Та же странная непосл

ѣ

довательность, шаткость и легкость въ мысляхъ, которая такъ противуположна тому единству ясности, к[акое] можетъ только воображать челов

ѣ

къ. Я сейчасъ за 5 м[инутъ] до смерти, потому что, какъ пробьетъ 8, я убью себя, такъ я сейчасъ пишу, думая вм

ѣ

ст

ѣ

о томъ, что ожидаетъ меня тамъ, думаю о томъ, что Петрушк

ѣ

скучно, что никто не играетъ нынче. Непостижимое созданье челов

ѣ

къ, но для кого онъ непостижимо страненъ? Для самаго ли себя? Стало быть я понимаю себя, понимаю что-нибудь выше себя, въ сравненіи съ ч

ѣ

мъ я непостижимъ и страненъ. Вотъ оно доказательство безсмертія. Кто то вошелъ, я бы желалъ, чтобы это былъ Велтыковъ [?], ему будетъ больно смотр

ѣ

ть на мой трупъ. Виноватъ ли я? Я дуренъ и старался быть хорошимъ, но не могъ, не могъ ни быть хорошимъ, и еще меньше могъ жить и знать, что я дурной. Я — бы умеръ все равно отъ самаго же себя, отъ моральныхъ страданій. И теперь у меня с

ѣ

дые волосы и чахотка. Отчего же было бы не гр

ѣ

шно убить себя моральными страданiями, a гр

ѣ

шно убить пулей. —

Я слыхалъ и читалъ, что самоубійцы со страхомъ ожидаютъ р

ѣ

шительной минуты. Я — напротивъ: я хладнокровно обдумываю, боюсь только ошибиться: не найти въ будущей жизни того, что я ожидаю. Но лучшее, что я могу ожидать, это чтобы за гробомъ не было меня, чтобы я могъ убить свою душу.

* № 5 (II ред.).

<Мн

ѣ

сказали, что см

ѣ

шно жить монахомъ, я отдалъ цв

ѣ

тъ своей души — невинность — развратной женщин

ѣ

. Я ц

ѣ

ловалъ ее и ея руки. Меня оскорбили, я вызвалъ на дуэль. Мн

ѣ

сказали, что у меня н

ѣ

тъ сов

ѣ

сти, что я хочу красть, но это не стоило того, чтобы сердиться. Челов

ѣ

къ, который сказалъ мн

ѣ

это, самъ былъ подлецъ; стало-быть это ничего, т

ѣ

мъ бол

ѣ

е, что онъ сказалъ мн

ѣ

: виноватъ. — Мн

ѣ

мало было этаго: — я думалъ, что я вполн

ѣ

удовлетворилъ требованіямъ благородства, что это забудется. (Какъ будто униженіе, подлость, зло забывается когда-нибудь. Ежели-бы умерла та продажная женщина, которую я ц

ѣ

ловалъ, люди, которые оскорбили меня и вид

ѣ

ли мое униженіе, — я часто желалъ этаго — разв

ѣ

оскорбленное чувство умретъ когда нибудь? Разв

ѣ

мало этаго постоянно грызущаго червя, чтобы желать уничтожиться, изчезнуть, пропасть.) — Мн

ѣ

мало было всего этаго — я продолжалъ жить, находилъ удовольствіе въ жизни.

Я дошелъ до того, что маркеръ оскорбилъ меня, и я унижался передъ нимъ. Тогда только я опомнился на минуту и увидалъ возможность другой жизни, исходъ изъ грязной ямы, въ которой я жилъ и искалъ счастья. —

Меня не остановила гибель лучшаго чувства души, любви, которую я растратилъ на развратную женщину, а грубость маркера. Доказательство, что н

ѣ

тъ ужъ во мн

ѣ

ничего благороднаго, остались подлость, тщеславіе. ―>

* № 6 (II ред.).

Мн

ѣ

остается пять минутъ до смерти, и вопросы о томъ, будетъ ли жизнь за гробомъ или нетъ и — съиграть-ли мн

ѣ

еще партію съ Петрушкой? — съ одинаковою силою представляются моему уму... Непостижимое, неестественное созданіе — челов

ѣ

къ!.............

Кто сказалъ, что самоубiйство неестественный и противузаконный поступокъ? Сознаніе моей погибели и моральныя страданія, все равно, только дольше, убили-бы меня. Отчего же не дурно убить себя моральными страданіями, а дурно убить пулей? Разв

ѣ

не все равно, и разв

ѣ

не могли моральныя страданія дойдти до такой степени, что я не могъ не убить себя.

Во всякомъ страданіи есть моменты облегченія; тутъ я никогда не терялъ сознанія своей погибели. — Я страдаю безъостановочно, невыносимо. Ежели-бы душа могла безъ посредства т

ѣ

ла уничтожить себя, я давно не существовалъ бы уже.

Я не чувствую ни мал

ѣ

йшаго страха смерти, я боюсь только ошибиться, боюсь найдти будущую жизнь съ воспоминаніями и раскаяніемъ. — Ежели бы я зналъ, что вм

ѣ

ст

ѣ

съ т

ѣ

ломъ, я убиваю совс

ѣ

мъ, навсегда свою душу, рука бы моя не дрогнула. —

* № 7.

Когда я опомнился посл

ѣ

тяжелой минуты униженія, я пробовалъ опять

ѣ

здить въ св

ѣ

тъ, <куда меня принимали еще>. И никогда не забуду тяжелаго и вм

ѣ

ст

ѣ

отраднаго впечатл

ѣ

нія, которое произвелъ на меня его ошибочный взглядъ на мое положеніе. Княгиня Ртищева сказала мн

ѣ

: тебя надо представить Графин

ѣ

В..... ты непрем

ѣ

нно будешь отъ нее безъ ума. И, над

ѣ

юсь, она будетъ этому очень рада <им

ѣ

ть лишняго угодника такого какъ ты>, a в

ѣ

дь ничто такъ не формируетъ молодёжь... Князь Воротынцовъ спросилъ у меня, какъ вещь самую обыкновенную, хочу-ли я быть представленнымъ ко двору? — Они в

ѣ

рно не могли вообразить, что челов

ѣ

къ, съ которымъ они говорили, существо уже сошедшее до посл

ѣ

днихъ степеней низости, что для него больно и дико слушать такiя р

ѣ

чи; однако ихъ слова подняли меня въ собственномъ мн

ѣ

ніи. И что-жъ? сколько я не старался удержаться на этой высот

ѣ

, я снова спускался въ грязную сферу, которая одна была уже моей сферой, въ которой мн

ѣ

было покойно, легко и свободно.

Я пробовалъ перечитывать то, что прежде давало какое-то сотрясеніе моей душ

ѣ

и вызывало благородныя мысли; я только плакалъ надъ самимъ собой, надъ воспоминаніемъ о всемъ томъ, что я потерялъ. — Я пробовалъ распред

ѣ

леніе дня, какъ д

ѣ

лывалъ въ старину; но ничто не занимало меня, и опред

ѣ

ленія воли, основанныя на воспоминаніяхъ, а не на наклонностяхъ, были безсильны. — Я пробовалъ снова вести франклиновскій журналъ пороковъ и каждый вечеръ разсматривать свои поступки и объяснять себ

ѣ

причины т

ѣ

хъ, которые были дурны. «Тщеславіе, л

ѣ

нъ, тщеславіе».