Преданный Вам И. Панаев».

[сбоку поперек страницы:] «Если бы напечатать «Юность» в X (Октябр.) книжку, это было бы еще лучше. 10 книжка — очень важная. Не приготовите ли вы «Юность» к X? Простите, что мучу Вас этими вопросами. Я в ужасном беспокойстве».²⁴⁴

На эти просьбы Толстой ответил письмом, не дошедшим до Панаева.

Окончив «Юность» 24 сентября, Толстой, как мы уже говорили, послал ее на отзыв Дружинину, о чем писал Панаеву 6 октября: «Первая часть «Юности» объемом такая же или побольше, чем Детство, я уже недели две, как совершенно кончил, но, никому не читав из нее ни строчки, я нахожусь в сильном сомнении, стоит ли она того или нет, чтобы печатать ее, и послал ее одному господину, на суд которого я положился; ежели получу удовлетворительный ответ, то тотчас же пришлю ее вам, в противном случае тоже уведомлю вас очень скоро».²⁴⁵

В ответ на это Панаев писал Толстому 13 октября: «Я получил, почтеннейший Лев Николаевич, Ваше письмо от 6 Октября вчера, другого никакого я не получал от Вас... Радуюсь окончанию I части «Юности», но я откровенно скажу Вам, что меня удивляет Ваше недоверие к самому себе, простирающееся даже до того, что Вы не знаете, стоит ли ее печатать. Я не имею понятия о Вашей «Юности», но убежден (и нет сомнения, что я прав), что печатать ее не только можно, но должно. Такие таланты, как Ваш, не обманывают. Совет, конечно, дело хорошее, особенно с человеком в литературе смыслящим, но и Пушкин был прав, когда говорил:

и проч.

Я убежден, что Вы для себя — судья самый строгий... «Юность» будет напечатана (я не сомневаюсь в этом и не боюсь Вашего сомнения) в Январской книжке (без нее она выйти не может)... Но умоляю Вас прислать мне «Юность» тотчас, как Ваши сомнения рассеются — не позже 15 ноября. Я материал для 1 № запасаю заранее и хочется выдать отличпый».²⁴⁶

По прочтении в рукописи «Юности» Дружинин написал 6 октября 1856 г. Толстому большое письмо, содержащее интересный отзыв критика об этом произведении.

«Порадовали вы меня, дорогой и милейший баши-бузук, писал Дружинин, письмом вашим и доверием к моему вкусу, и «Юностью», которую я сейчас кончил. Я вас очень люблю и вижу перед вами славную дорогу, на которой однако будут и Кирюши, и напрасные труды, и огорчение и борьба с литературным безобразием, весь аккомпанимент самой лучшей деятельности. Но участь ваша решена, литератором вы должны быть навсегда».

О «Юности» надо написать двадцать листов. Я читал ее с озлоблением, с криками и ругательствами — не по случаю литературного ее достоинства, а по случаю тетради и почерков. Это смешение двух рук, знакомой и незнакомой, отвлекало мое внимание и мешало толковому чтению. Будто два голоса кричали мне в ухо и нарочно меня сбивали, и я знаю, что от этого впечатление не имело нужной полноты. Однако скажу вам, что могу.

Задача ваша ужасна, и вы ее выполнили очень хорошо. Ни один из теперешних писателей не мог бы так схватить и очертить волнующийся и бестолковый период юности. Для людей развитых ваша «Юность» доставит великое наслаждение, и если кто вам скажет, что эта вещь хуже «Детства» и «Отрочества», тому вы можете плюнуть в физиономию. Поэзии в вашем труде бездна — все первые главы превосходны, только вступление сухо до описания весны и выставления рам. Потом превосходен приезд в деревню, перед ним описание семейства Нехлюдовых, объяснение отца перед вступлением в брак, глава «Новые товарищи» и «Я проваливаюсь!». От многих глав пахнет поэзией старой Москвы, никем еще не подсмотренной, как должно. Кутеж у барона З. удивителен. Недостатки (я всё говорю с точки зрения понимающих людей, а о массе скажу потом) заключаются в следующем. Некоторые главы сухи и длинны, например, все разговоры с Дмитрием Нехлюдовым, изображение отношений к Вареньке, и та, где говорится о семейном понимании. Длинна также пирушка у Яра, и перед ней визит Грапа с Илинькой. Рекрутство Семенова нецензурно.

Рассуждений не бойтесь, они все умны и оригинальны. Есть у вас поползновение к чрезмерной тонкости анализа, которая может разрастись в большой недостаток. Иногда вы готовы сказать: у такого-то ляжки показывали, что он желает путешествовать по Индии! Обуздать эту наклонность вы должны, но гасить ее не надо ни за что в свете. Вся ваша работа над своим талантом должна быть в таком роде. Каждый ваш недостаток имеет свою часть силы и красоты, почти каждое ваше достоинство имеет в себе зернышки недостатков. Слог ваш совершенно подходит к этому заключению. Вы сильно безграмотны — иногда безграмотностью нововводителя и сильного поэта, переделывающего язык на свой лад и навсегда, — иногда же безграмотностью офицера, пишущего к товарищу и сидящего в каком-нибудь блиндаже. Наверно можно сказать, что все пассажи, писанные с любовью, у вас превосходны, — но чуть вы холодеете, у вас слог путается, и являются адские обороты речи. Поэтому места, писанные с холодностью, надо бы пересмотреть и выправить.

Я пробовал было выправлять местами и кинул, эту работу только вы сами можете и должны сделать. Для системы же разумного поправления могу сказать главное только: избегайте длинных периодов. Дробите их на два и три, не жалейте точек. С частицами речи поступайте без церемонии, слова что, который и это марайте десятками. При затруднении берите фразу и представляйте себе, что вы ее кому-нибудь хотите передать гладким разговорным языком.

Пора кончать, а надо бы говорить еще много, много. Для массы читателей, мало развитых, «Юность» понравится гораздо менее, чем «Детство» и «Отрочество». За эти две вещи говорил их малый объем и некоторые эпизоды в роде рассказа Карла Ивановича. Самый пустой человек хранит несколько детских воспоминаний и радуется, когда ему истолковывают их поэзию, но период юности, — (той смутной и нескладной юности, обильной щелчками и унижениями, которую вы перед нами раскрываете), обыкновенно затаивается в душе, а оттого меркнет и забывается. Приблизить ваш труд к пониманию масс можно весьма долгим трудом, двумя, тремя забавными эпизодцами и так далее, — но сделать его совершенно по вкусу большинству всему, едва ли кто может. По замыслу и по сущности труда — ваша Юность будет гастрономическим куском лишь для людей мыслящих и чующих поэзию. Уведомьте, пересылать ли вам рукопись, или отдать ее Панаеву. Ею вы не сделали огромного шага в какую-нибудь новую сторону, но показали, чтó в вас есть, и чего мы еще от вас дождемся. Имени вашего вы не уроните даже у массы читателей».²⁴⁷

Письмо это Толстой получил в Ясной Поляне 15 октября, когда в дневнике записано: «... получил письмо от Дружинина. Хвалит «Юность», но не слишком».

7 ноября 1856 г. Толстой приехал в Петербург хлопотать об отставке. Пробыл он здесь до 12 января 1857 г., когда уехал в Москву. Во время пребывания Толстого в Петербурге набирались и печатались «Утро помещика» в 12-й книжке «Отечественных Записок», «Встреча в отряде с московским знакомым» в 12-й книжке «Библиотеки для чтения» и «Юность» в 1-й книжке за 1857 г. «Современника». О последней вещи в дневнике под 14 ноября читаем: «Завтра написать Некрасову и объявить цену за «Юность» и предложить Давыдову». Давыдов — это петербургский книгопродавец-издатель, и, судя по этой записи, можно думать, что у Толстого был план издать «Юность» отдельной книжкой.²⁴⁸ Но, кроме этой записи, мы ничего не знаем об этом плане, и от Дружинина рукопись «Юности» получил Панаев, по прочтении пославший ее Толстому с такой запиской, сохранившейся в архиве последнего: «Посылаю Вам Вашу «Юность». Это вещь прекрасная — и если уж надо делать какие-нибудь замечания, то — по моему мнению, местами надо немного посжать, поопределеннее сделать Дмитрия, что вам говорил Дружинин, и что вы сами заметили, да в ценсурном отношении смягчить последние главы — в таком виде, в каком они есть теперь, их не пропустят. Переписчик наврал страшно, но независимо от переписчика периоды, кажется, кое-где длинноваты и темноваты от длинноты, частое повторение одних слов, всё это я заметил в рукописи и проч.; пожалуйста, Лев Николаевич, по мере исправлений присылайте ко мне тетради. Через несколько дней надо будет начать печатать. Преданный Вам Панаев. Среда».²⁴⁹