И Чи, в отчаянии, подхватил.

— Он просто устал. Я займусь лошадьми, и серым, тоже, если он меня подпустит…

— Сегодня мы дальше не поедем, — сказал Вейни, коснувшись плеча Брона, встал и положил руку на плечо Чи, дружески тряхнув его. — У миледи есть на это причины. Сколько еще?

— Завтра, — сказал Чи. Сердце билось как сумасшедшее. Легкие горели, воздуха не хватало. — Мы будем там завтра.

— Миледи будет очень благодарна. На самом деле.

— Что еще она хочет от нас? — потерянно спросил он, не веря, что леди сказала такое: наоборот, леди злилась на них с тех пор, как пришлось бежать из того лагеря, и по ее виду было ясно, что все не так, как надо. А теперь Вейни подошел к ним, без приказа леди, по своим причинам, застав их врасплох, и на Чи обрушился страх — беспричинный, потому что сейчас они вообще не могли ехать, ни дальше, ни быстрее, и даже леди на своем железном сером не могла, потому что без них она не нашла бы дорогу.

Но честь — это все, что осталось у человека, когда нет ни клана ни родных, а леди обругала и пристыдила их, даже Брона; он сам впутал брата во все это, а леди обругала его за ошибки, которые он делал и пристыдила Брона за то, что Брон не делал.

— Мы сделаем это, — сказал Вейни. — Чи…

— Да, — сказал он, освободил плечо от руки Вейни и опять принялся за работу.

— Чи, послушай меня. — Вейни положил руку на шею лошади с другой стороны и встал совсем рядом с ним. — У нее одна манера обращения со всеми. И со мной, тоже. Она думает, делает, опять думает, но говорит нам не она, а ее настроение. Это все, что я хотел тебе сказать.

Чи слушал, наливаясь гневом, пока, наконец, холодный усик страха не скользнул ему в сердце. И тогда он вспомнил, что поклялся в верности не просто кел, но ведьме. Он дернул плечами, гнев угас, но родился страх, за ним неуверенность: как должен поступать человек чести в таком положении?

— Она никогда не помнит своего настроения, — продолжал Вейни. — Делай то, что ты должен делать, делай изо всех сил. Когда она поймет, что и как ты сделал, она будет благодарна тебе. И я буду благодарен. Уверяю тебя, она хочет, чтобы я сказал тебе — выведи нас на Дорогу, и, если ты передумал, уйди в сторону, спрячься: а мы встретимся с Гаултом.

— Мант, — сказала Чи. — Мы пойдем в Мант.

— Ты знаешь, что это такое? Ты знаешь, с чем мы собираемся сразиться?

Чи покачал головой. Он не знал и не хотел знать. — Ворота, — сказал он. — Просто ворота, где-то еще.

— Может быть в намного худшем месте.

— Может быть и нет. Для нас — точно нет. — Он схватил Вейни за руку и поволок его в сторону, под деревья, в темноту и ветер. — Вейни, мой брат — он великий человек, он будет им: сам Ичандрен как-то сказал, что никогда не видел молодого человека, который так много обещает.

— Так ты все это делаешь ради него? Для него? Тогда расстанься с нами на дороге.

— Я так не говорил!

— Там ты ничего не сможешь дать нам. И мы ничего не сможет дать тебе. Ты слишком хорошо о нас думаешь. Мы идем сами не знаем куда. И ты охотишься за тем, что не существует.

— Мы не хотим возвращаться и жить как бандиты! Нам не найти другой клан. Мы все делаем для себя — мы — Брон и я. Нам нечего стыдиться.

Какое-то миг Вейни молчал. — Я только стараюсь предостеречь тебя. Ты не может просить у ней слишком много. Я не разрешу тебе.

— Ты — ее любовник.

Глубокий вздох. — Кто я — мои заботы.

— Я имел в виду, что я знаю. И мы точно знаем, что ты ее правая рука. Мы не спорим с тобой. Только не дай ей так говорить с моим братом.

— Миледи будет говорить так, как она захочет — со мной, с Броном, и с тобой! Но я поговорю с ним.

— Сделай, пожалуйста, — сказал Чи. Налетел порыв ветра, он вздрогнул. Получил меньше, чем хотел. Но и так зашел слишком далеко.

Вейни отошел от него. Чи стоял, сжав кулаки, с плащом Брона на плечах, и ждал, пока Вейни не подошел к Брону, который уже встал и стоял рядом с лошадьми, мокрый, без плаща, но по-прежнему упрямый.

Они обменялись парой слов. Недолго поговорили, и, дружески толкнув друг друга плечами, разошлись, и Вейни занялся своими двумя лошадьми, а леди осталась в хижине.

— Я, — сказал Чи Брону, опять подойдя к брату. Он снял плащ и набросил его на плечи Брона. — Пошли внутрь, там нет ветра. Что он тебе сказал?

Брон пожал плечами. — Обыкновенная любезность. Предложил лекарство кел. Я сказал, что у меня есть свое. Не дави на него, Чи.

Утро принесло с собой туман: было так темно, что Вейни даже не понял, кончилась ли ночь и начался ли день; но он заставил себя поднять болевшие кости, когда света набралось столько, что, по его внутреннему чувству времени, настала его стража. — Отдыхай, — сказал он Моргейн: это была последняя стража — от ночи осталось совсем немного, и Чи с Броном лучше было бы поспать, ведь и они дежурили ночью, поэтому он оставил ей и им еще несколько мгновений сна, а сам нашел их оружие и стал седлать лошадей.

Но Чи быстро вскочил, вышел наружу, в мокрый серый рассвет и подошел к лошадям.

— Я хотел дать вам возможность поспать, — коротко сказал Вейни.

Все они устали и измучены, и в таких условиях люди скорее обижаются на друзей, чем на кого-то совершенно незнакомого. Вот и у него щеки вспыхнули, когда он вспомнил вчерашние слова Чи, и то, что юноша думает, будто что-то знает о его делах.

Илин и его госпожа — он даже не знал, что должен делать, чтобы защитить их честь. Но Чи…

Потому что Чи, будучи Чи, перешел прямо к сути, и он не может бросить ему вызов, ничего не объясняя, как поступил бы с человеком из Эндар-Карша.

Потому что Чи, будучи Чи, ничего не понимает, во всяком случае не больше, чем он сам в делах и мыслях этих людей. Брон, похоже, испугался, когда он подошел к нему, чтобы извиниться, и растерялся, если не сказать больше. — Чи не должен был поступать так, — только и сказал он. — Прости его.

А сейчас Брон вышел наружу, прохромал несколько шагов и, чтобы скрыть хромоту, ухватился за один из столбов, поддерживающих хижину.

Вейни сделал вид, что не заметил и не стал предлагать помощь. Больше он не хотел недоразумений. Он накинул на Сиптаха седло и закрепил подпругу.

— Поедим в дороге, — сказал Вейни когда Чи шел мимо; тот кивнул, не сказав ни слова. Возможно, что ему просто не удалось открыть челюсти, сведенные холодом.

Или это реакция человека, чувствующего себя преданным.

Вышла Моргейн, завернувшись в плащ, темной стороной наружу, ее бледное лицо было одного цвета с туманом.

— Сегодня вечером мы будем на Дороге, — спокойно сказала она, беря поводья Сиптаха. — Нет необходимости гнать лошадей.

— Да, — согласился Вейни, благодаря Небеса за то, что хотя бы один из них еще может мыслить здраво.

Они поскакали, держа в руке завтрак: дорожные хлебцы и вода из фляжек, наклоняя головы перед наполненными водой ветвями деревьев, низко висевшими над тропой. Лучи солнце начали пробиваться сквозь туман, воздух немного нагрелся, ветер прекратился. Хоть какие-то удобства.

— Сюда, — сказал Джестрин, направляя свою лошадь вниз, по еле заметной тропинке, не заслуживающей даже названия «тропа», узкая и грязная щель между соснами, отчаянно цеплявшимися за каменистый потрескавшийся склон. Некоторые из людей недовольно заворчали, но Гаулт спокойно поехал следом, потому что Дорога проходила где-то неподалеку, около деревни, прямая голая полоса под холмом со срезанной верхушкой: древние срезали горы, не желая прокладывать Дорогу в обход них; и тем не менее на равнине она резко поворачивала на запад, и никто из ныне живущих кел не знал почему.

Наследники строителей ехали не торопясь, хотя и достаточно быстро, полагаясь на человеческие воспоминания Джестрина-Пиверна и на память Арундена, который помнил и священника и нож Джестрина.

— Клянусь вам, — кричал Арунден после смерти священника, — клянусь чем угодно, я поведу вас! Я вам друг—