— Они готовят жилье для леди, — сказал Чи, появившийся около его локтя.

О Небеса, подумал Вейни, избавь нас от этого. И вслух: — Чи, Брон, я надеюсь на вас, присмотрите, чтобы лошади были привязаны рядом с нами. И все наши вещи пускай будут около нас.

— Да, конечно, — согласился Чи.

Вейни повернулся и пошел вслед за Моргейн и женщиной, который шли от света костра к теням леса, а тем временем крики вокруг пламени стали какими-то необузданными и дикими.

Пока они шли к плохо пахнувшей маленькой хижине, образованной согнутыми молодыми деревьями, суматоха только нарастала. Сплетенные циновки лежали внутри, прямо на земле. Женщины предложили одеяла, воду, хлеб и мех с ликером. — Нет, — коротко сказал он и, отбросив в сторону шерстяной клапан, вошел в хижину, где его ждала Моргейн. Свет костра сочился через дыры в тростниковых стенах. Через два вздоха его глаза привыкли к полутьме, и он разглядел бледные волосы, серебряной волной упавшие на ее плечи, когда она сбросила плащ, очертания лица и глаза, глядевшие на него.

— Я убью его, — сказал Вейни. Напряжение схлынуло, его всего трясло.

Моргейн подошла и обняла его, ее щека на мгновение прижалась к его, руки легли на выпирающие ребра, потом она охватила ладонями его лицо. — Ты был восхитителен, — улыбаясь сказала она и коснулась губами его губ, сбив его с толку тем, как она это сделала. Возможно виноват ликер с наркотиком, которые все еще бродил внутри. Но он не воспринял это как обычный вежливый жест, обнял ее, впился губами в ее полные губы, и — он не был уверен — она сама тоже прижалась к нему посильнее, и он хотел только одного: чтобы она не отстранялась, была рядом, не прогоняла его, и это мгновение длилось вечно, пока мир крутится.

— Вейни, — голос Чи пришел из-за соломенных стен хижины, и Вейни, резко выдохнув, отшатнулся от нее с приглушенным ругательством; рука Моргейн нашла его руку и слегка коснулась ее, потом скользнула к пальцам—

— Что случилось? — спросил он, быть может слишком грубо, откидывая дверь-клапан.

Возможно в его глазах было убийство; возможно его бурное дыхание что-то сказало Чи; а возможно свет костра падал на него не под тем углом, но выражение лицо юноши мгновенно изменилось: удивление перешло в страх.

— Я хочу сказать, — пробормотал Чи, голосом, едва слышным из-за шума, доносившегося от костра, — что я сказал им привязать ваших лошадей вот там. Я сейчас вернусь обратно к огню, если вы — я думаю, что должен — Брон и я… О, простите, — внезапно сказал Чи и бросился прочь, не осмеливаясь даже посмотреть назад; секунда, еще несколько, он схватился за дерево и исчез в тенях леса.

Вейни пришел в себя, дыхание успокоилось, но в голове по-прежнему была полная неразбериха, что-то среднее между гневом и замешательством. Он дал упасть двери-клапану.

Моргейн положила руки к нему на плечи, а головой уткнулась в шею. — Самое лучшее, что мы можем сделать — пойти спать, — прошептала она, его волосы на затылке шевельнулись под ее вздохом.

— Да, — с усилием пробормотал он, думая о том, что заснуть будет не так-то просто, несмотря на ликер, наркотик и истощение. — Они все дураки. По меньшей мере девяносто девять из ста. Я не верю, что Чи такой же дурак как и большинство их…

— Я тоже не думаю, что он такой, — сказала Моргейн. — Он нашел своего брата, вот и все. Пускай празднует.

Огонь и звон оружия, один его брат лежит, убитый его рукой, и второй брат лежит, острый длинный меч почти полностью отрубил ему кисть — потом ссылка, илин, и все его родственники против него. Старый кошмар опять обрушился на него, годы жизни незаконного сына рядом с законными, годы мучений, прежде чем в один день он, испуганный — нет, обозленный! — расплатился за все.

Нхи Кандрис не собирался убивать его. Он собирался и дальше развлекаться, мучая Вейни — но это был плохой день и плохой час, а незаконный брат Кандриса стал более умелым и отчаянным, чем думал сам Кандрис.

А Вейни всегда хотел только одно: чтобы Кандрис простил ему то, что он жив и у них общий отец.

Он вздохнул, отчаянный, внезапный вздох, как если бы холодный могильный ветер вырвал его из сна.

— Вейни?

— Проклятый ликер, — прошептал он. — Пускай Чи сам разбирается со всеми этими делами — меня нет, мои мысли бродят неизвестно где. Я голоден, но так устал, что нет сил идти за едой. Ты что-нибудь пила?

— Не больше, чем была должна.

— Они должны были дать нам что-нибудь побольше, чем эту хижину. Что за дураки подняли такой шум? Что это за люди? А еще этот священник…

Она опять склонила голову к нему. — Это не Эндар-Карш. И они стали такими дурными только потому, что слишком долго воюют. Год за годом они сражаются, терпят поражение за поражением, но надеются. И они действительно дураки, если не думают, как предать нас и, одновременно, навредить Гаулту. Как ты думаешь, насколько далеко мы можем доверять Чи? Еще несколько лиг?

— Не знаю, — ответил Вейни. Он повернулся и скользнул в ее объятия, от костра доносились совершенно сумасшедшие крики и смех. — Он может сдержать свою клятву. А у этих людей нет чести. Чи слишком хорош для них. Это настоящая помойка, лио, и Арунден может удержать их только тем, что снаружи, у костра. Этот пограничный лорд играет в опасные игры. И сам погряз в них по уши. И только Небеса знают, кто такой этот брат Чи.

— О Броне Небеса знают то же самое, что и Чи, — сказала Моргейн. — Что б он пропал, это он завел нас сюда, в эту неразбериху; я не говорю, что его самого не застали врасплох, я не знаю, этого ли он хотел с самого начала, но это место проклято, несчастье поджидает здесь на каждом шагу. Смотри, вот здесь они оставили нам хлеб и мясо; на вид достаточно съедобные; мы возьмем всю еду, которую сможем, и уговорим Чи и его брата вывести нас на Дорогу. Это все, что нам надо от них, и закончим с ними.

— Да, — безнадежно сказал он, а потом с гневом, — Это пустыня, лио, все это место — пустыня. Небеса знают, можем ли мы сделать его хоть немного лучше.

— Или намного хуже, — сказала она.

— Да.

Она схватила его за руку и какое-то время не отпускала. Возможно ее острые глаза могли видеть его в темноте. Для него ее лицо оставалось смутным силуэтом. — Он слишком крепко привязал себя к нам — забудут ли они ему это? Если он останется здесь, будет ли он, или его брат, в безопасности, когда ворота умрут и сила начнет исчезать. А если мы возьмем их с собой — куда? Ты можем предложить им что-то получше? Я тебе говорю, самое лучше — дать им уйти. Те восемь в долине — только первая ласточка. Потом будет намного больше. Когда сила уйдет, здесь начнется ад.

— Лорд в Небесах, лио…

— Это правда, нхи Вейни, горькая правда. Я скрываю все, что делаю, но ты-то знаешь, хорошо знаешь, что у меня нет выбора получше — только оставить его рядом с этим огромным дураком, который будет хвастаться даже тогда, когда на него обрушится катастрофа такой силы, какой он себе и представить не может; и Чи, если он останется здесь, либо сбежит от этого пограничного лорда — либо займет его место. Вот лучший дар, который мы можем сделать ему: оставить среди собственного народа и сородичей.

Вейни несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. — Да, — опять сказал он, обдумав ее слова. — Я знаю это, сердцем.

— Тогда будь его другом. Дай ему уйти.

— Неужели у тебя нет сомнений?

— Вейни, Вейни… — На мгновение она замолчала, невысказанные слова умерли в горле. — Разве я не говорила тебе, что ты в любой момент можешь уйти, оставить меня? Я предупреждала тебя. Почему ты не слушаешь?

Какое-то мгновение Вейни не говорил нечего, растерянный, сильная боль пронзила его глубоко внутри. Он несколько раз повторил мысленно ее слова, пытаясь понять, как она от Чи перешла к этому, и что такого он сказал или сделал для того, чтобы опять услышать это предложение.

И тут, наконец, он понял ее — не его! — самую глубокую рану — сомнение, неуверенность в нем, от которой она никак не могла избавиться.