Хоть в спеси никому Осёл не уступал.

Ослу хотелось бы повеличаться:

Но чем? имея рост такой,

И в свете стыдно показаться.

Пристал к Юпитеру Осёл спесивый мой

И росту стал просить большого.

«Помилуй», говорит: «как можно это снесть?

Львам, барсам и слонам везде такая честь;

Притом, с великого и до меньшого,

Всё речь о них лишь да о них;

За что ж к Ослам ты столько лих,

Что им честей нет никаких,

И об Ослах никто ни слова?

А если б ростом я с телёнка только был,

То спеси бы со львов и с барсов я посбил,

И весь бы свет о мне заговорил».

Что день, то снова

Осёл мой то ж Зевесу пел;

И до того он надоел,

Что, наконец, моления ослова

Послушался Зевес:

И стал Осёл скотиной превеликой;

А сверх того ему такой дан голос дикой,

Что мой ушастый Геркулес

Пораспугал было весь лес.

«Что то за зверь? какого роду?

Чай, он зубаст? рогов, чай, нет числа?»

Ну только и речей пошло, что про Осла.

Но чем всё кончилось? Не минуло и году,

Как все узнали, кто Осёл:

Осёл мой глупостью в пословицу вошёл.

И на Осле уж возят воду.

___

В породе и в чинах высокость хороша;

Но что в ней прибыли, когда низка душа?

Мартышка и очки

Мартышка к старости слаба глазами стала;

А у людей она слыхала,

Что это зло ещё не так большой руки:

Лишь стоит завести Очки.

Очков с полдюжины себе она достала;

Вертит Очками так и сяк:

То к темю их прижмёт, то их на хвост нанижет,

То их понюхает, то их полижет;

Очки не действуют никак.

«Тьфу пропасть! — говорит она: — и тот дурак,

Кто слушает людских всех врак:

Всё про Очки лишь мне налгали;

А проку на́ волос нет в них».

Мартышка тут с досады и с печали

О камень так хватила их,

Что только брызги засверкали.

___

К несчастью, то ж бывает у людей:

Как ни полезна вещь, — цены не зная ей,

Невежда про неё свой толк всё к худу клонит;

А ежели невежда познатней,

Так он её ещё и гонит.

Безбожники

Был в древности народ, к стыду земных племён.

Который до того в сердцах ожесточился,

Что противу богов вооружился.

Мятежные толпы, за тысячью знамён,

Кто с луком, кто с пращей, шумя, несутся в поле.

Зачинщики, из удалых голов,

Чтобы поджечь в народе буйства боле,

Кричат, что суд небес и строг и бестолков;

Что боги или спят, иль правят безрассудно;

Что проучить пора их без чинов;

Что, впрочем, с ближних гор каменьями нетрудно

На небо дошвырнуть в богов

И заметать Олимп стрелами.

Смутяся дерзостью безумцев и хулами,

К Зевесу весь Олимп с мольбою приступил,

Чтобы беду он отвратил;

И даже весь совет богов тех мыслей был,

Что, к убеждению бунтующих, не худо

Явить хоть небольшое чудо:

Или потоп, иль с трусом гром,

Или хоть каменным ударить в них дождём.

«Пождём»,

Юпитер рёк: «а если не смирятся

И в буйстве прекоснят, бессмертных не боясь,

Они от дел своих казнятся».

Тут с шумом в воздухе взвилась

Тьма камней, туча стрел от войск богомятежных,

Но с тысячью смертей, и злых, и неизбежных,

На собственные их обрушились главы.

___

Плоды неверия ужасны таковы;

И ведайте, народы, вы,

Что мнимых мудрецов кощунства толки смелы,

Чем против божества вооружают вас,

Погибельный ваш приближают час,

И обратятся все в громовые вам стрелы.

Орёл и куры

Желая светлым днём вполне налюбоваться,

Орёл поднебесью летал

И там гулял,

Где молнии родятся.

Спустившись, наконец, из облачных вышин,

Царь-птица отдыхать садится на овин.

Хоть это для Орла насесток незавидный,

Но у Царей свои причуды есть:

Быть может, он хотел овину сделать честь,

Иль не было вблизи, ему по чину сесть,

Ни дуба, ни скалы гранитной;

Не знаю, что за мысль, но только что Орёл

Не много посидел

И тут же на другой овин перелетел.

Увидя то, хохлатая наседка

Толкует так с своей кумой:

«За что Орлы в чести такой?

Неужли за полёт, голубушка соседка?

Ну, право, если захочу,

С овина на овин и я перелечу.

Не будем же вперёд такие дуры,

Чтоб почитать Орлов знатнее нас.

Не больше нашего у них ни ног, ни глаз;

Да ты же видела сейчас,

Что понизу они летают так, как куры».

Орёл ответствует, наскуча вздором тем:

«Ты права, только не совсем.

Орлам случается и ниже кур спускаться;

Но курам никогда до облак не подняться!»

___

Когда таланты судишь ты, —

Считать их слабости трудов не трать напрасно;

Но, чувствуя, что в них и сильно, и прекрасно,

Умей различны их постигнуть высоты.

Бочка

Приятель своего приятеля просил,

Чтоб Бочкою его дни на три он ссудил.

Услуга в дружбе — вещь святая!

Вот, если б дело шло о деньгах, речь иная:

Тут дружба в сторону, и можно б отказать;

А Бочки для чего не дать?

Как возвратилася она, тогда опять

Возить в ней стали воду.

И всё бы хорошо, да худо только в том:

Та Бочка для вина брана откупщиком,

И настоялась так в два дни она вином,

Что винный дух пошёл от ней во всём:

Квас, пиво ли сварят, ну даже и в съестном.

Хозяин бился с ней близ году:

То выпарит, то ей проветриться даёт;

Но чем ту Бочку ни нальёт,

А винный дух всё вон нейдёт,

И с Бочкой, наконец, он принужден расстаться.

___

Старайтесь не забыть, отцы, вы басни сей:

Ученьем вредным с юных дней

Нам стоит раз лишь напитаться,

А там во всех твоих поступках и делах,

Каков ни будь ты на словах,

А всё им будешь отзываться.

Волк на псарне

Волк, ночью, думая залезть в овчарню,

Попал на псарню.

Поднялся вдруг весь псарный двор.

Почуя серого так близко забияку,

Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку;

Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!»

И вмиг ворота на запор;

В минуту псарня стала адом.

Бегут: иной с дубьём,

Иной с ружьём.

«Огня!» — кричат: «огня!» Пришли с огнем.

Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом.

Зубами щёлкая и ощетиня шерсть,

Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть;

Но, видя то, что тут не перед стадом,

И что приходит, наконец,

Ему рассчесться за овец, —

Пустился мой хитрец

В переговоры,

И начал так: «Друзья! К чему весь этот шум?

Я, ваш старинный сват и кум,

Пришёл мириться к вам, совсем не ради ссоры;

Забудем прошлое, уставим общий лад!

А я, не только впредь не трону здешних стад,

Но сам за них с другими грызться рад,

И волчьей клятвой утверждаю,

Что я…» — «Послушай-ка, сосед»,

Тут ловчий перервал в ответ:

«Ты сер, а я, приятель, сед,

И волчью вашу я давно натуру знаю;

А потому обычай мой:

С волками иначе не делать мировой,

Как снявши шкуру с них долой».

И тут же выпустил на Волка гончих стаю.

Ручей

Пастух у ручейка пел жалобно, в тоске,

Свою беду и свой урон невозвратимый:

Ягнёнок у него любимый

Недавно утонул в реке.

Услыша пастуха, Ручей журчит сердито:

«Река несытая! что, если б дно твоё

Так было, как моё

Для всех и ясно, и открыто,

И всякий видел бы на тинистом сём дне

Все жертвы, кои ты столь алчно поглотила?

Я, чай бы, со стыда ты землю сквозь прорыла