— Я поубиваю вас тут сейчас! — заорал водитель на ходу, потрясая импровизированным оружием.
— Нам поговорить надо! — выкрикнула в ответ Оля, выставив при этом руку перед собой, словно защищаясь. Однако в голову сразу пришла другая мысль, и она подняла обе руки на уровень плеч, демонстрируя тем самым, что сдается, сопротивляться не собирается, готова отдаться на милость победителя.
То ли этот жест покорности и одновременно доброй воли возымел действие, то ли мужчина из маршрутки понял наконец, что лупить женщин монтировкой не стоит, — так или иначе, но он опустил руку. Хотя продолжал пылать гневом.
— Слышь, девки, что тут за игрушки у вас?
— Извините! — быстро проговорила Оля. — Простите нас, но такие обстоятельства… Так получилось… — Что у вас там получилось? Дуры вы, я так себе вижу!
— Нам срочно нужно поговорить с двумя вашими пассажирками.
— Я здесь каким боком?
— Никаким, — признала Ольга и дальше ляпнула совершенно, как ей показалось, глупую в своей простоте фразу: — Вы их просто везете.
— Везу, — согласился водитель. — А вы мне мешаете работать! — И лишь после паузы, прокрутив что-то в голове, спросил наконец с долей подозрительности: — Кого это я везу такого важного, интересно?
— Можно, мы сами с ними поговорим? — вступила Агнешка.
Услышав иностранный акцент, водитель чуть снизил градус собственной агрессии. Даже зачем-то спрятал руку с монтировкой за спину.
— У меня график вообще-то. Начальство штрафует…
Агнешка сунула руку в задний карман джинсов, вытащила несколько сложенных розовых купюр («По двести гривен», — машинально отметила Оля) и протянула водителю.
— Компенсация.
Тот, не мешкая ни секунды, даже не дав себе времени обдумать ситуацию, просто взял деньги. Сунул в боковой карман своей потертой джинсовой куртки, зачем-то оглянулся по сторонам, словно подозревая за собой слежку, причем, похоже, с воздуха. И только потом пожал плечами, сделав шаг в сторону:
— Ладно. Если сильно надо. Только это… времени все равно мало… Как-то там шустрее разбирайтесь…
Войдя в салон, Оля сразу же увидела обеих Онищук: мать и дочь сидели в третьем ряду, плечом к плечу, разве что Люда чуть опустилась вниз, будто стараясь спрятаться от посторонних глаз. Татьяна же встретила взгляд Ольги прямо, смотрела на нее вызывающе, даже выдержала ее взгляд, но, как и дочь, промолчала.
— Чего случилось? — поинтересовался кто-то, перекрикивая голоса одесситки тети Песи и ее великовозрастного сына-толстяка Эмика — пассажирам в качестве лекарства от дорожной скуки включили известный сериал «Ликвидация».
— Сейчас поедете дальше, — успокоила их Жуковская, сделала несколько шагов по узкому проходу, приблизившись к матери и дочери, и укоризненно произнесла:
— Зачем же так, Татьяна? Мы договаривались…
— Ни о чем мы не договаривались! — огрызнулась та в ответ. — Оставьте нас в покое, я еще вчера просила.
— Люда… — обратилась Оля к притихшей девушке, но мать, словно хищная птица, защищающая гнездо, подалась влево, закрывая дочь своим телом и отгораживая ее от посторонних.
— Не надо девочку трогать! Со мной говорите!
— Люди смотрят, — как можно спокойнее сказала Жуковская. — И слушают.
— Пускай все слышат, как вы мне надоели! Как достали нас и нашу семью своими…
— Хватит! — теперь Оля чуть повысила голос. — Мы в самом деле задерживаем людей, других пассажиров. И наши дела никому не интересны. Давайте выйдем, поговорим… Ровно пять минут, обещаю.
— Никуда я с вами не пойду! — отрезала Татьяна.
— Напомнить, почему мы здесь?
Вздохнув, Татьяна обреченно выбралась в проход, двинулась к выходу. Агнешка вышла первой, пропуская ее. Ольга, еще раз бросив полный жалости взгляд на Люду Онищук, проговорила, обращаясь к остальным пассажирам:
— Извините нас, — и добавила, сама не зная зачем: — Такие дела… Личные…
— Так решайте! — послышался с заднего сиденья мужской голос. — У меня поезд вообще-то!
Когда все трое вышли из маршрутки, Агнешка легонько взяла Татьяну за локоть, отводя к обочине. Та агрессивно вырвала руку. На своих собеседниц смотрела с неприкрытой враждебностью.
— Мы не будем сейчас выяснять отношения, — начала Жуковская. — У нас нет отношений. Не хотите общаться — дело ваше. И мы с Агнешкой вас прекрасно понимаем. Вы отказались, как и остальные. Сперва согласились, потом — передумали. Бывает.
— Бывает, — охотно кивнула Татьяна, почувствовав, что ее готовы понять и даже простить. — Для чего гонки устраивать?
— Вы деньги взяли, — отчеканила полячка. — Вам заплатили, сколько вы захотели.
— Мало! — не сдержалась Татьяна.
— Может быть, — легко согласилась Агнешка. — Только вы, пани, назвали именно такую сумму. И получили ее. Кто может гарантировать, что, если бы вам дали больше денег, вы так же не сбежали бы с ними? Это — нечестная игра, пани Онищук.
Помолчав, Татьяна ухмыльнулась.
— Слушайте, тетки, а кто видел, что я у вас деньги брала? Может, я расписку вам дала? Или вы с собой юристов приводили? Не докажете! Понятно? Не дока-же-те!
— Никто не собирается доказывать. Передумали говорить — просто верните деньги.
— Какие деньги? — Татьяна сделала круглые глаза. — Какие деньги? Откуда они у меня? Мы все потратили, за участие в конкурсе красоты нас чуть ли не догола раздели! Вы были у нас дома, видели, как мы живем! Муж безработный…
— Стоп! — Оля жестом прервала ее словесный поток. — Хватит. Агнешка, мы станем требовать с нее деньги?
— Не вижу теперь смысла, — покачала полячка головой.
— Вот, правильно! — Татьяна радостно потерла руки. — Теперь оставите нас в покое?
— Да, — кивнула Агнешка. — Претензий никаких. Скажите только, зачем вы взяли деньги и решили сбежать.
— Какие…
— Вы взяли деньги, пани, — жестко повторила Агнешка, перебив ее. — Мы не собираемся у вас их отнимать. Почему вы сбежали с деньгами?
— Давно хотели, — сдалась Татьяна, с лица которой сползла улыбка, — давно думали выехать из Луцка хоть на время. У нас родня под Черниговом. Часть денег мужу оставила, часть с собой беру. Пускай Люда посидит там хотя бы месяц, пока все забудется.
— Думаете, забудется?
— Очень на это надеюсь.
— И что, тысячи долларов хватит на все про все?
— Других денег все равно нет, — женщина развела руками. — Только предупреждаю сразу, в следующий раз я этого нигде уже и никому не скажу. Вы не обеднеете, а у нас другого шанса не будет.
Агнешка вздохнула.
— Я не вижу смысла продолжать разговор, Оля.
— Я тоже, — согласилась Жуковская. — Езжайте дальше, езжайте, куда хотите. Только вам придется вернуться обратно, рано или поздно. Или вы совсем собрались бежать из Луцка?
— То уже не ваше дело! — вызывающе сказала Татьяна Онищук.
Больше говорить было и впрямь не о чем. Ольга и Агнешка, не сговариваясь и даже не попрощавшись, повернулись и двинулись обратно к своей машине. В салон уселись молча, подождали, пока маршрутка проедет мимо них дальше, Юранд даже махнул ей вслед.После этого завел мотор, добрался до первого знака поворота, развернулся и направил автомобиль обратно в Луцк.
— Спасибо, — рука устроившейся напротив девушки потянулась к предложенной пачке сигарет, но быстро отдернулась.
— Что? — спросила Агнешка. — Пани не курит дамские? Пани любит крепкие, мужские?
— Пани нравится все. Просто пани бросает курить, — последовал ответ.
Жуковской не очень нравилось, как ее польская коллега с самого начала повела разговор с новой знакомой. Понятно, ее уже один раз обманули. Как говорится, кинули на деньги. Однако это совсем не значит, что с другими девушками, внезапно давшими согласие побеседовать, надо держаться холодно, строго, даже иронично. Учитывая непростые обстоятельства, вокруг которых клубился густой туман тайн, новая знакомая могла решить: к ней относятся с определенной долей пренебрежения.
Конечно, может рассуждать девушка, кто они, а кто она в их глазах. Они ухоженные, даже успешные каждая в своей профессии тетки , хотя, по прикидкам Ольги, собеседница всего-то лет на десять-двенадцать моложе ее и годится в младшие сестры. Но Жуковская опять поставила себя на место этой девушки. И вновь увидела за столиком в кафе, расположенном на одной из городских окраин, трех женщин разного возраста. Одна из которых — лучанка, загнуздавшая Киев, другая — варшавская пани, которая даже выглядит иначе, чем киевская, но все равно обе столичные жительницы чем-то похожи. Третья — девчонка из древнего, однако провинциального города, у которой теперь, после всего , нет будущего.