— Не дотащат. Вот вы, И., наверное дивитесь — зачем мы держим аразов. Казалось бы, пустил хец, коц — и зец! Ставь зет — вымарывай! Но аразы необходимы — они живая колючка, непомерная изгородь, заслоняющая от излучения Горелых Земель. Конечно, эти сучисты мечтают вырваться за ареал, но мы их за хвост, ну, за суффикс держим…

— И другие народы в следующих Снаружи тоже нужны. А то вот где-то сдуру истребили птиц — так расплодились жуки и пожрали посевы. А истребили жуков — тем самым развели ваньков, и далее по нисходящей. Экологъя! Биосилос! Природа как единый организм, фио, взаимосвязанная и сбалансированная система…

— Кстати, по Книге небо и земля были не созданы — это худой перевод — а вырезаны из Хаоса. Если вы устраните, вырежете кусок мира, скажем воспалившуюся Колымоскву — вы будете смеяться, но многое развалится. Да и не нам решать, кого вырезать…

— Ибо любым действием своим, каждым чихом мы создаем новую ветвящесть вселенной, расщепляем хью-Лучину — либо на рассказ настоятельницы, ино на рассказ о Его голубятне. Поэтому отринь мир. Отрежь это. Не тронь.

— Так я же говорю — гуманизм должен быть обращен вовнутрь, а внешнему суждено задуть свечку, прекратить существование. Отщепы летят! X-лучины! По договору с Богом пархи обязуются владеть всем, а остальные — всем остальным.

— Поди им объясни, поголовью безголовому, богословному, болезнетворному… Разговаривать на уровне: «Мы — умы, а вы — увы»? Куды!.. Близок локус… Вам — апоплексически предвидеть апокалипсис с блинами, а нам — вкушать…

— Эх, сынок, конус им в анус! Никакой вострый астральный рагин не спасет от москвалымских крупов… Мы еще поживем, это да. А они, ванье, — нет.

— Нам чего жалеть кого… Давно свое уже мы пайковое съели. И чужого ни пяди не оставили. Мы для ча избраны — а-а, не знаш, дрова горя, а вода не кипя… Чтоб одним остаться. Остальных — отсечь.

— Уединение и Откровение! В древности муку мололи примитивно, и лепешки получались с песчинками, с крупицами жерновов. Сколько веков уже мы жуем этот пресный хлеб с песком! А в Первом Буре в стены были вцементированы острые осколки щебня — чтобы не прислонялись.

— Но нужно же куда-то прийти, к чему-то прислониться — обрести БВР. Всегда было у нас много истории и мало географии. Вечно в закутке. Координаты с ноготок. Клочок от Чермного до Филистимского…

— Ось, бачь: «Пархи — оси истории». А наша киска Баст — тоже ось?

— Главная скрипка! Богиня-мурка! Осьмушка Вечности!

— Пархи издревле отложились от всего человечества, жизнь они себе избрали особую и с прочими людьми не делили ни застолий, ни возлияний, ни молитв, ни жертвоприношений. «Не соотнести сотню локтей с остротой перца», — внушают мидраши. В них же встречается идиома «пнул парашу». Разная ментальность, инейные сказки, свои зоны Оз…

— Зачем тебе остатний мир, вся эта малина? Она шухартит и даром путается под мозгами. Возьмутся десять разноязычных за полу парха и будут говорить: «Мы пойдем с тобою, ибо слышали, что с вами Бог». Та нах вы сдались!

— Поднимаясь по заветной лестнице, о восходящая душа, помни о сидящих на ступеньках паразитах — и не бери их с собой на себе!

— Они — излишни. Непархокопытны. Когда китовраса вели через Ерусалим, то перед ним ломали дома. Так что ж — мир для тебя важней Ерусалима?! Сломаем и мир, не сомневайся! Сунем лом в Бревнотаску!

— А мирок сам должен упасть к нашим ногам. Мы не завоевываем, а застываем в ожиданье — ибо милости хотим, а не жертвы.

— Ибо, ебо… Туба-риба-се! Сибаритство негожее… Жри поживу утром и вечерком ищи добычу, и ночью дели ложе — вот саулова рецептура!

— Знай базлай: «Ни сном ни духом ни рылом ни ухом ни рожей ни кожей ни молодицей прохожей — я не нарушу наружу таинство ложи!»

— Тьма покроет небо и мрак — народы, и зима прострется до концов земли… А мы себе воссияем!

— Есть такой термин — «свеча тьмы». Мы — она.

— Давно полетели мы в окошке и парим над миром, но плоскости все в пробоинах — вот и лезут нагло разные страннички с мерсиканьем из иного измерения — шестигранные гайки откручивать… Гои! Бои! Вонь войн с ними — удобрения со злением… Правила убоя…

— А по-вашему извиняться перед хлевелами прикажете?! «Апологию» сочинить?! Расшаркаться по струнке?! Мол, острупился ум?!

— Может, и гостюшка наш в кубовой келье чего-нито припишет кипяточком из москвалымского сказительства — пропевень о проросли мировой…

— Колымосква — как много в этом звяке!.. Какой простор для скулежа и жалоб! Вонизм основ! Вон из Колымосквы! Как будто в ейной есть покой! Опять и вновь! Зажеванный сипур, знакомая тмуна!

— Понимаете, Колымосква много лет лежит на антресолях нашего сознания, пылится — сложившаяся, слежавшаяся, этакая державка… И зима, забинтованная снегом — там же. Игрушки в вате.

— Посеяли дракона в себе — в смысле, потеряли, запихнули куда-то резиново, забыв… Не оставив ни корня, ни дупла…

— И тут приходит парнишка — однозвучный, союзный, и говорит — пожалуйста, отвяжи былое, забудь обиды, открой Шкаф, достань Книгу, подкинь обогрева. Самовар в номер! Подержи свечку! Подослали шкета…

— Ну, Кафедра, предположим… А они знают, сколько в проект «Теплая Стынь» фиников вбухано под сложный процент с оборота шнифера?!

— Да вынести Колымоскву в одну «калитку» — пусть потом на Кафедре комище, отмокая, расслаивают по голоценам навозным! На рать рефератов хватит! Там урывками такие братки хваткие, только что не в черных локонах…

— А то нас впутывают в свои опыты… Тоже роджеры!.. И что они думают, мы им на шканцах перебросим салфетку через руку — слшсс?.. Ща!

— Видел я, друзья, однажды на поверхности, когда вылез проанализировать — аразского мальчика, который ехал верхом на вислоухом, лупя того по тощему заду крепкой палкой. Вот вопрос — это необходимое условие движения, или животное и так само едет, а просто имеет место присущая аразам бестолковая жестокость? Надо ли подгонять мир палкой, горяча, или оставить все идти своим чередом? Погасить мир и зажечь новый или плюнуть и пойти спать? Почем знать…

— В рысь из грязи в грезы! Брысь из скучного арендованного мира! Ведь он не принадлежит нам, мы лишь временные жильцы. Жизнь на съем. А коли так, чего ж ты столь ревностно хлопочешь о чужом чулане, полном конного войска? Всадник, что ль, патриций? Ну, прорвет трубу, навалит снегу, отсыреет фатера — так это дело фатера, Отца, Мирового Яйца с Совечными. Дорого ко хридню, мерлихлюндия… Время пробежало, оно и я, хроносом махнуло — одни рудименты остались…

— Да, придут холода — упечь во льды, затихнет в корчах Колымосква, замрут стоны гибнущих и гибнуемых, и тогда мы появимся в небе летящей точкой с добычей — прообразом запятой «юд»!

— Обломать, глядь, чтоб сучья-то все эти с мира сшибить — тогды, пожалуй, своротило бы… Самое первое лекарство! А так на што оно то-ись которое ежели это колымосковичество? Умственность одна, перемогающаяся в несчастиях. Лыком шита, небом крыта, колышком подперта. Ярмо с гремушками. Ярлыки да эрлы. Ты бы хоть маленичко рассудил…

— Вернуться — значит вернуть. Снова взять в свои сны и нести за плечами это огромное заснеженное пространство с бесконечными дымовыми трубами — печи да угличи… И все наши просветленные писания о Лаге, Боге и Гершеле — грошовый зекамерон — сродни трудам трубочиста — как ни старайся, а все равно перемажешься. Серого не отмоешь!

— Все эта Колымосква — одна фантазия. И мы в Москвалыми — одна фантазия. Огласовки! Трёч в трёч — мефкировы ероглифы! Тебя ябет ерого горе?

— Да что там от Колымосквы осталось? Скокари да форточники? Кому шишку держать, когда мы откинулись?! Одна шелупонь портяночная — абреки, урюки, зауралы, косоглазая чукчань и чухна по мелочам… Петушня, прости, не знаю, как перевести…

— Как мы столько кишками обмотанными выдержали — непостижимо! Довелось пронести, хлебнуть — чачу пили, шурпу ели, нерпу носили, са светом спали, в акопах мерзли… Повсюду снег, по-тамошнему — белье. Слушайте, И., как там сейчас со снегом, туго?