Валька делает вид, что не слышит его некультурную речь, этот парень с огромной червоточиной!
– Про снабженку, говорю, слыхала?
– Болтали.– Не «болтали», а правда! Мне сменщик Борька рассказал. Въехали они на территорию, а эта дурында перепутала двери: вместо конторы, где вольные, попала к зэкам в обжиговый цех, ну, и сильно «обожглась». С другого входа полумёртвую выкинули. Жива осталась, а лучше б насмерть…
Валька сдвигает коленки, при толчках разлетающиеся в стороны (сиденье жёсткое). Покосившись на Киряева, на его нагло выпирающий из небольшого лица острый нос, думает: «Пошёл нафиг со своими рассказами!» Догадался, наконец, включить радио.
«У микрофона Владимир Мифшиц…» …один передовик труда горел на работе, сильно обгорел, бедный (пожар случился на предприятии), и попал в больницу. «Срочно требуется донорская кровь!» Валька спешит на помощь пострадавшему. А это – Никита. Да-да, чуть не сгорел… Он узнаёт её, шепчет: «Валя, Валечка, спаси…» И она спасает. Вместе едут в панельный дом, где квартира, в которой станут жить вдвоём. Он спит, Валька видит его лицо (какое прекрасное!) Хочется запомнить навек…
Всё равно с этой стройки уйдёт. И бригада не коммунистическая, и дом лепят из кирпичей, а вся страна перешла на панели, их везут по дорогам (в каждой – готовое окошко), но только везут мимо их отсталой стройки. Валентина повидала жизнь…
Уволившись с фабрики, она каждый день бывала в шикарных кабинетах! Смелость в ней открылась, будто на собрании. Заходит она в Управление крупного завода… Ковры, зеркала, расфуфыренные тётеньки, важные дядьки в галстуках, один – в самом шикарном кабинете за огромным столом. «Мне к самому главному», – громко говорит Валя секретарше, и та пропускает испуганно, решив, что этот дяденька Вальке знакомый или ближайший родственник. «Тебе кого, девочка?» – нахмурясь и глядя за её спину с надеждой увидеть в дверях свою секретаршу с пояснением о «девочке», спрашивает начальник. «Вас, – отвечает она. – Вы тут главный? Я к вам». Голос у неё и всегда был громким. На уроках пения учительница «затыкала рот»: «Чего орёшь, перевирая все ноты?» «Кто тебя направил?» – теряется дядька. «Никто, я сама, уважаю главных». Начальник встаёт из-за стола, тихонечко приближается по ковровой дорожке, глядя сквозь очки. Она же пока стоит посреди кабинета, но высматривает кресло с золотистой обивкой. «Я на работу хочу устроиться…» «А какое у тебя образование?» «Восемь классов!» «А лет?» «Семнадцать и семь месяцев». «А когда ты восемь классов закончила?» «Этим летом». «Второгодницей была?» «Нет, то есть, да, я болела менингитом». «А теперь?» «Здорова я! Школу закончила с одними тройками, но поведение пять. Комсомолка я». Дядька улыбается: «Родители твои кто?» «Рабочие!» Они всё стоят посреди кабинета. «Мы только с профессиями принимаем. Хочешь пойти ученицей сверловщика?» «Нет, это грязная работа». «Ну, знаешь», – разводит руками дядька-директор.
Так побывала Валя любознательная на всех основных больших предприятиях города, обнаружив: или грязная работа, или никакой. Но ей нравилось к директорам прорываться, не дав опомниться секретаршам. С появлением на пороге Вальки у иных и челюсть отвиснет. Зима, а на ней курточка лёгонькая, юбочка дерматиновая, сапожки франтовские местной фабрики, с которой уволилась, а на голове – шапка детская цигейковая, зато уши не мёрзнут нисколько! Нравилось идти на прорыв. Секретарши проворонят, а после бегут следом, извиняясь перед своими руководителями, мол, прошла сама. Увлеклась Валька этой игрой: р-раз, – и в дамки! А главные люди не выгоняли почему-то. Посмотрят, заинтересуются, начнут спрашивать о доме, о семье, о возрасте, а уж о профессии и образовании, само собой… Одна солидная тётка даже чаем угостила с бутербродами: хлеб белый, сверху дефицитная докторская колбаса. Вальке понравилось рассказывать о себе, приукрашивая, но жаль: как заведёт речь о непыльной работёнке, начинается: «Уборщица нужна в заводоуправление, будешь кабинеты убирать?» Извините, но на это меня не подобьёте! И уйдёт, гордясь. Хотелось ей не просто устроиться куда-нибудь, где чисто, светло и тепло, а, прямо-таки, попасть в мир других людей…
Вот Капуста… Вроде, работает в чистом месте, ошиваясь в гостинице «Спорт», ездит не на грузовике, а на «Волге», но что, – избранница? Да, хуже Валерки Киряева с его толстомордой невестой… Сам Валерка тощий. Вот Никита не худой, он холёный (слово это подсказала мама, когда Валька поведала ей о Никите). А Капуста чуть от зависти не лопнула, узнав о том, что Валька проводит вечера в обществе врачей, «медиков». Так говорила о себе Диана с гордостью принадлежать к какому-то особому разряду избранников, Валя переняла у неё это слово. «Один, – хвалилась Валька, – мой самый добрый друг, психиатр, отца излечил…» Капустова слушала-слушала, сперва не верила, но анекдоты Олега о «психах» (из его работы), да упоминание о болезни отца, о чём и раньше знала, убедили её полностью. Попросила Капустова: «А меня не можешь познакомить с ними? Я бы с удовольствием вышла замуж за врача». Познакомить Капусту? Она – и эти настоящие строители общества будущего! Не обидевшись на отказ, та согласилась, что она не «этого круга», да и, всё равно, ещё нужен целый гардероб. Но, как выяснилось, её покровитель с машиной, деньгами и со связями будет поплоше начинающих врачей.
Вообще-то Олег не вылечил отца, а лишь уговорил его «зашиться» (можно считать это лечением?) Отец стал зашитым, то есть непьющим, а потом вскоре женился. Так узнала Валя-дочь, что с «белой горячкой» напрямую увозят в психдом. Отец расшумелся, раскричался от водки, соседи вызвали милицию, которая определила: в дурдоме остановят. Скатился отец за какие-то четыре месяца. А Валька? Тоже заскользила по наклонной, правда, вначале старалась делать всё, как мама: стирала, мыла, прибирала, штопала отцу выстиранные носки, засиживаясь допоздна. Однажды тяжёлое покрывало мучила в корыте. Отец, увидев, заплакал: «И за что моего папу, такого доброго в быту, расстреляли?»
Завязав с пьянкой, отец женился. Не на симпатичной тёте Люле, а на почтовой начальнице с небольшим сынком Димкой Надежде Григорьевне. «Тётей Надей» звать ни-ни: её и на работе полным именем и отчеством величают операторы, почтальоны, уборщица, сторож («У меня большой штат»). Отец зауважал Надежду Григорьевну, не шутил, как с тётей Люлей («Люля – мой баб»), ни женой, ни Надей не звал. Владимир Ильич свою великую жену Крупскую называл Наденькой! А тут – Григорьевной. И видно, что той нравится, лицо её некрасивое веселеет. Квартира Надежды Григорьевны из двух маленьких комнаток в удивительном панельном доме. Одна стена тёплая. Кто обогревает, неизвестно, но и снаружи греются голуби на трубе в мороз. Дома мачеха всё моет, пылесосит. Она не какая-то злая мачеха из сказки. Пирожков «с собой» завернёт… Но и она, как раньше мама, свою семью окружила прочным невидимым кольцом. Вальке внутри места не было.
Дома у Родынцевой было и холодно, и затхло (особняку шестьдесят лет). Перегороженная печкой на две комната с умывальником, а туалет в коридоре через два поворота. Соседей – несколько квартир, но большая семья только одна. Отец с мачехой затеяли, было, обмен, решив квартиру Надежды Григорьевны и Родынцевскую слить в одну. Вальку не спрашивали, но она не возражала. Отец привёл «меняльщиков», те осмотрели, согласившись.
Попутно он обошёл, как всегда, соседей. У него ключ от комнаты, да и прописан тут. К тому же, он притаскивает иногда «жизненно необходимые продукты»: картошку, капусту, лук, морковь. Варить ей некогда, да и не умеет, а потому она все эти овощи относит доброй соседке, у которой большая семья. Главное, отец у соседей всегда выспросит: кто бывает у дочки в гостях. Они докладывают (девчонка на виду, скрывать нечего). Купила то, купила это, занимала деньги, вернув. Пьянок нет. И это правда, так как пьянки могли происходить только от Капустовой. Но она перестала поддавать, стала беречь внешность для будущего брака.
Да и памятен подруге советский поступок Вальки, когда пришедшие с Капустой парни отказывались уходить. Валька пообещала: приведёт милицию. Те давай смеяться. Она же – шмыг за дверь (думали – в туалет). Вернулась комсомолка Валя с милиционерами (отделение рядом), и представители закона объяснили: «Если вас хозяйка гонит, надо уходить, ничего не поделаешь». Соседи, вышедшие на шум и стоявшие в раскрытых дверях, жалели гостей, называя Вальку «стукачкой». Вспомнили её деда, который, по их словам, был тоже стукачом, и хорошо, что сам потом загремел. На эту клевету она выкрикнула правдивые слова отца о «добром в быту» папе, и соседи исчезли в своих комнатах. Она – правильная девушка с комсомольским билетом в кармане и с комсомольским значком на юной груди нулевого размера. Парни потопали в компании милиционеров, Капуста полночи не спала, удивляясь: ну, ты выдала!