Доктор Рыжиков провел ладонью по ежику волос, уже почти скрывшему шрамик. Дело шло к выписке. Но машина прошла на красный свет, и с этим надо было что-то делать. Так этого оставлять было нельзя. Серьезный инспектор размышлял. Нарушений безнаказанных не должно быть – это был его краеугольный камень. Доктор его сдвинул на глазах. После этого просто взять девочку и увести инспектор был не вправе.

– Да зачем же на собаке? – терпеливо, как в самый первый раз, сказал доктор Рыжиков. – Кто вам это сказал?

Серьезный авар только открыл рот, – может, в этот раз он и сказал бы, кто каждый раз лишал его спокойствия, с которым он отсюда уходил, и снова посылал сюда за собакой.

Но еще быстрее открылась входная дверь, впустив сюда тревогу, а вместе с ней – человек десять испуганных и дрожащих взрослых вокруг одного застывшего и немигающего маленького.

Неизвестно, что больше поразило доктора Петровича: что этот маленький двигался сам, правда, поддерживаемый под локти, или что из обоих висков, правого и левого, у него торчало по железяке…

Или, наконец, что это был лично Женька Рязанцев собственной персоной.

Капли пота, крови, слез пробороздили его закопченную рожу. Женьку осторожно посадили на приемную кушетку.

– Здоров, братец кролик, – сел перед ним доктор Рыжиков, боясь даже дотронуться. – Попался?

Женька что-то проворчал языком.

– Молчи, – сказал доктор Рыжиков. – Сам вижу. Посиди на шампуре, если попался. А то убегать…

Женька в последний раз сбежал от него без предупреждения. Не вынесла душа поэта позора Анькистанькиных придирок. Каждое слово с ошибкой она заставляла переписывать по двадцать раз. Когда доктор Рыжиков пошел за ним, Женькина мать отвела глаза и фальшиво завздыхала, что Женька отбился от рук и носится по подвалам, где его не найти и в помине. Следов падишаха уже не было. Женькина мать смотрела и выражалась странно, как будто доктор Рыжиков пришел за долгом. Она суетилась, то сажала его, то пересаживала, то что-то подставляла, то убирала. Доктор Рыжиков попытался подождать Женьку, но Женькина мать сделала вид, что куда-то собирается. Вроде Женьку от него прятали.

Теперь и она была здесь, за спиной школьного врача, директора школы, завуча и бригады «скорой помощи». И ревела, затыкая рот мокрым рукавом пальто, пока под спину Женьки повыше подкладывали подушки.

– Переложил, значит, спичек? – заключил внешний осмотр доктор Рыжиков. – Молчи… Конечно, переложил. А если бы в глаз? Вот так торчало бы из глаза…

Сзади раздался громкий всхлип Женькиной матери.

– Молчи… – остановил Женькину попытку оправдаться доктор Рыжиков. – И молодец, что отвернулся. И правильно зажмурился. Да еще пороха добавил, правда? Из малокалиберных патрончиков. Молчи… Противостолбнячку ввели?

Женька все-таки произвел испытания своей царь-пушки. Шомпол-боек блестяще выполнил свою функцию, произведя мощный взрыв пугача и вырвавшись от удара наружу, где воткнулся в Женькин подставленный висок. Притом тупым загнутым концом, который проткнул голову, как гвоздь яблоко, и торчал себе теперь снаружи. Сквозное проволочное ранение.

– Сделали… – робко сказала бригада.

– А рентген?

– Нет… – испугалась она.

– Вот тебе и на… – нахмурился доктор Петрович. – Зачем же сюда потащили? Рентгена у нас нет… А без рентгена порвешь что-нибудь… Сослепу…

– Ой, помрет Женька! – взвыла Женькина мать.

– Тише… – сжал ей кто-то локоть очень мягкой рукой. – Вы не волнуйтесь, доктор Рыжиков замечательный врач, он спасет.

Женькина мать обернулась и ойкнула, как от привидения. С ней рядом стоял сосед Чикин в больничном халате и протягивал стакан кипяченой больничной воды.

– Ну, ВВС – страна чудес… – пробормотал доктор Рыжиков. – Все равно делать нечего… кроме запасных цепей. На фронте был похожий случай. В одного рядового целая мина попала немецкого ротного миномета. У немецких мин взрыватель на двух шариках, первый выскакивает при выстреле, а второй – при ударе. О землю или стену. Тогда и мина взрывается… Ну что, я ее трону… Больно?

Из Женькиного глаза скатилась слеза страдания.

– Солдатское плечо, конечно, твердое… Чтобы Родину поддержать. Но для взрывателя все-таки недостаточно. Мина воткнулась в солдата, а шарик не выскочил. И торчит, не взрывается. Здесь, из плеча, под ключицей. Сверху такое симпатичное оперение… А снизу такой симпатичненький носик… Хорошо бы нам твою голову отвинтить, зажать в большие тиски и…

Женька скорчил слабую гримасу, выражая отношение к тискам. Может, хотел презрительно улыбнуться.

– И вот несут солдата на носилках… – негромко и задумчиво пропел доктор Петрович. – А плоскогубцы есть у нас? Надо найти и сварить…

Сильва Сидоровна, выдавив, как поршень, всех лишних из кабинета, исчезла.

– Бывают же такие чудеса! – не переставал удивляться доктор Рыжиков. – Неужели нервные волокна не зацепило? Тогда капитан медицинской службы Лившиц велел занести его в землянку, а всем отойти на сто пятьдесят метров. Все отошли и ждут, когда она шарахнет. А бывают два чуда подряд, интересно? Чтобы на обратном пути тоже не порвало?

Он призадумался. Вернулась Сильва Сидоровна и сердитым шепотом сказала, что клещей в инструменталке нет.

– Не клещей, а плоскогубцев, – поправил доктор Рыжиков. – А спросите у Чикина. Или у каких-нибудь электриков… А капитан медслужбы Лившиц один, без ассистентов, стал разрезать воину плечо…

– У Чикина свои! – с торжеством вернулась Сильва Сидоровна. – Клещи!

– В кипятильник! – скомандовал доктор Петрович, не думая, какой это имеет смысл, если внутри Женькиной головы сидит кусок ржавой проволоки. – Только не клещи, а плоскогубцы. А может, у него наждачная бумага еще есть?

Когда Женьку перекатили в операционную, он сказал:

– Перед этим он вылил на рану пол-литра спирта и предупредил: «Дернешься или крикнешь – взорвемся, понял?»

Осторожно втиснувшийся Чикин с наждачным листком испуганно вздрогнул. Но в коридоре, оправившись, шепнул Женькиной матери: «Все очень благополучно…» Что может быть благополучнее опухшей рожицы, измазанной йодом, с торчащими возле ушей рожками шампура…

– Как хорошо сидит, жалко вытаскивать. – Доктор Рыжиков стал воздушными движениями оттирать стержень ваткой от ржавчины. Ватка брала мало, и он пустил в ход наждачный листок. Женька задрожал всем телом. – Спокойно… Еще новокаин… Вот взял бы и перед стрельбой сам бы очистил. Облегчил наш труд и свою участь… В следующий раз не забудь предварительно прокипятить пугач, понял? Чтобы сразу стерильным… вбить в щеку… Ну вот, солдат стиснул зубы и молчит…

В этот момент Женькина мать обезумела и стала из коридора рваться в операционную. Ей показалось, что Женька уже умер, а ей ничего не говорят. Ее держали Чикин, директор школы, завуч, участковый милиционер и подоспевший из своей зубодерни Сулейман. Да и то еле справились, оттеснив ее к стенке на стул. Там она ослабела.

Рядом из двери слышался какой-то странный счет: раз-два-три-четыре… Раз-два-три-четыре… Там мальчик из балетной студии тренировал Жанну Исакову. Он приходил каждый день. Никакой шум не мог заставить его отвлечься и хотя бы выглянуть в коридор. Для этого не хватило бы даже землетрясения.

…Женька уже совсем утонул в вате, марле, простынях, йоде, зеленке. Из этого уютного гнездышка смотрели расширенные Женькины глаза, которые он упорно боялся закрыть.

– Еще новокаинчика, – сказал доктор Петрович.

Женьке воткнули иглу в скулу.

– Не напрягайся, – сказал доктор Петрович. – Это легче, чем рвать зуб.

– Извините… – услышал он тут же возле себя. – Это смотря кто рвет. Если, например, Лев Христофорович…

Доктор Рыжиков ощутил в пропитанном медпрепаратами воздухе мягкую улыбку Сулеймана.

– Капитан Лившиц сделал скальпелем разрез, чтобы мина шла легче. Солдат молчит… Капитан Лившиц заткнул разрез марлевым тампоном, так как даже кровь останавливать было некогда. – Он протянул руку и несколько раз сжал пальцы.