…– Спросим, спросим… – постучал лейтенант пальцами по стеклу, под которым распластались инструкции. – Все спросим. Всех, кого надо. Что-то я никогда не видел, чтобы палец к животу пришивали…

– Извините… – мягко улыбнулся Сулейман. – А вот варолиев мост вы, например, когда-нибудь видели?

– Что?! – удивился лейтенант.

…В милицию они пришли уже на третьем часу поиска, после того как прочесали город по квадратам на всем городском транспорте, сунулись во все дворы и подворотни. Конечно, напрасно.

– Я мостов всяких видел, – почему-то с угрозой сказал лейтенант. – И, между прочим, этот ваш «Мост Ватерлоо» раза три только у нас в клубе. Только при чем этот мост – не пойму. Что-то вы мне мозги пудрите. Вот напишите на бумаге все подробно, тогда поговорим. И про ваши беспорядки, между прочим. Почему больные люди убегают, вместо того чтобы лечиться… Кто это так за ними смотрит…

– Понимаете, – как можно терпеливей сказал доктор Рыжиков, – пока мы писать будем, пусть его начинают искать. Человека кормить надо, он замерзнуть может…

– Ишь какие заботливые, – посочувствовал лейтенант. – А где вы раньше были? Садитесь и пишите про ваши эксперименты.

– Лучше мы тоже пойдем искать! – взмолился доктор Рыжиков.

– Как же, сыщики! Знаем мы вас! Вот документики ваши проверим, личность удостоверим, потом и думать будем, отпускать вас или нет.

Доктору Рыжикову показалось, что над городом пронесся тоскливый вой проклинающей себя Сильвы Сидоровны. Если Туркутюков провалился в какую-то яму… Попал под автобус… Потерял сознание… Нарвался на хулигана…

– Извините, товарищ лейтенант… – мягко сказал Сулейман. – Этот больной – не простой больной. Это герой военных лет, скоро его вызовут в Москву вручать награду, к этому времени мы его вылечим. А вот не дай бог что-нибудь…

– Да? – Лейтенант стал задумчивым. – А может быть, он к вам не хочет возвращаться?

– Но куда-то он должен вернуться, – мягко улыбнулся Сулейман. – С улицы…

Лейтенант еще полминуты подумал, потом неохотно взялся за телефонную трубку.

– Вы пишите, пишите. Подробно фамилию, адрес, место работы, обстоятельства происшествия… Цель пришивания пальца к животу… – И в трубку: – Евстифеев! Зайди-ка!

Появился сержант Евстифеев.

– Вот, Евстифеев, пусть товарищи послушают, правильно или нет. «Сего числа и года, в одиннадцать часов пятнадцать минут, наблюдая способом патрулирования за порученным отведенным участком от угла улиц Рылеева и Свердлова до угла Свердлова и Толстого, обнаружил неизвестного гражданина, по виду похожего на ориентировку сбежавшего четыре дня назад больного психбольницы, в больничном халате и туфлях, с перевязанной головой. При близком рассмотрении и попытке проверить документы было обнаружено прирастание у задержанного большого пальца правой руки к середине живота, в то время как документов не обнаружено…»

Доктор Рыжиков и Сулейман бросились на сержанта.

Впоследствии, когда бурная часть страстей улеглась, лейтенант сказал сержанту:

– Видишь, Евстифеев, я тебе сразу сказал, что это не из психиатрической больницы. Я туда позвонил, там сказали, что у ихнего с пальцами все в порядке. А ты не верил…

– А где он?! – закричали доктор Рыжиков и Сулейман.

– В изоляторе, где же? – спокойно сказал Евстифеев. – Где же еще быть? Не в вытрезвителе, потому как трезвый… Привести, что ли?

– Веди! – сказал дежурный.

Но самым потрясающим был довольный и миролюбивый вид Туркутюкова.

– Ну что, товарищ? – почти почтительно на всякий случай спросил его дежурный. – Вот товарищи прибыли за вами. Согласны к ним вернуться?

Туркутюков легко согласился и был как будто рад.

– Да вы не беспокойтесь, – с гордостью за фирму сказал лейтенант. – У нас тут не хуже больницы. Приводов пока нет, никто ему не мешал, в камере тепло, дезинфекцию два раза в неделю делают. Обедом накормили…

– Извините, каким обедом? – погасил искру в глазах Сулейман.

– Ну каким… Не бифштексом, конечно, но… Суп гороховый, тушеная картошка…

– И вы ели? – с ужасом спросили они у Туркутюкова.

– А почему нет? – пожал плечами Евстифеев. – Умял за милую душу…

Счастье советской милиции, что Сильва Сидоровна еще где-то блуждала по подворотням. Зубов-то у него почти не было.

Обратно их, конечно, подвезли. Туркутюков с живым интересом поглядывал в заднее окно патрульной машины, послушно дал себе массировать филатовский стебель и сразу ответил, куда и зачем он ушел:

– К Чикину…

Это у него прозвучало так просто и естественно, что доктор Сулейман мягко улыбнулся им обоим и сержанту Евстифееву:

– Извините…

В его глазах прыгнули и утонули золотистые искры.

– Один бедный пришел в милицию с золотыми зубами, – еще успел он рассказать до больничных ворот. – И заявление написал, что золото украли, он чувствует, что коронки меньше, чем он золота давал. Ему говорят: так ведь надо теперь обратно все вырывать – и мосты, и коронки – и взвешивать. Он говорит: мне правда дороже, пусть дам снова вырвать, но за свои граммы воров посажу. Ему коронки посрывали, взвесили, смотрят – все правильно, грамм в грамм. Показали ему акт экспертизы, говорят: снова вставлять будет? Он говорит: они успели подменить, у них руки ловкие. Ему говорят: ну, давай эти вставим, правильные. Он говорит: а потом снова подмените, когда вставлять будете. Я языком чувствую, что несколько граммов не хватает… Они говорят: ну давай прямо с весов тебе в рот… Он говорит: только пусть инспектор ОБХСС присутствует и контролирует лично. А в ОБХСС говорят: такого в инструкции нет, чтобы работник милиции раньше воровства приходил и следил за производственным процессом. Так мы работников не напасемся. Это дело производственного ОТК. И так полгода спорили…

Доктор Рыжиков в какой-то момент подумал о Чикине и так и не уловил, вставил бедный клиент себе к сегодняшнему дню золотые зубы или нет. Только увидел, как смеются сержант Евстифеев и Туркутюков и как удивленно-мягко улыбается Сулейман, как бы не зная, верить или не верить тому, что сам рассказал.

Собственно, до него еще не очень дошло, что после двадцатилетних пряток летчик Туркутюков спокойно вышел на улицу и отправился искать своего приятеля. Когда ему сшили филатовский стебель, не кто иной, как Чикин, сидел возле него по нескольку часов и массировал этот странный жгут, соединяющий палец с животом. Ему объяснили, что от Туркутюкова сейчас нельзя отходить ни на минуту. Чикин нес вахту, пока его не сняли с поста внешние обстоятельства. И без тихого разговора с ним на тему женского коварства и особенностей разных инженерных сооружений Туркутюков затосковал. Сейчас он улыбался и смотрел в окошечко, как в интересном кино. Иногда он вынимал из кармана карманное зеркальце и смотрел, уменьшились ли швы, как ему было обещано при снятии повязки с лица. Когда снимали повязку, доктор Рыжиков принес торт и бутылку шампанского. По глотку сделали все – Коля Козлов, Сильва Сидоровна, рыжая кошка Лариска, Сулейман, Чикин, Лев Христофорович, Аве Мария, посмотревшая на Колю Козлова, когда он глотал, трагическим взглядом. Кроме доктора Рыжикова и Туркутюкова, который последние лет двадцать не брал в рот спиртного. Ну, а доктор Рыжиков – известный контуженный. Торт в основном достался детям.

Вечером доктор Рыжиков сказал Сулейману:

– Вам придется съездить в Москву, Сулейман…

– Извините… – мягко улыбнулся Сулейман. – Лучше пусть едет Лариса Сергеевна. Это ее приглашали.

– Нет, это надо вам, – мягко улыбнулся доктор Рыжиков. – Покрутитесь там как следует. В косметике и у челюстников. А то мы самодеятельность развели… Вы когда-нибудь были в Москве?

– Никогда, – сказал Сулейман. – Хотели ехать после свадьбы в путешествие, у родственников денег заняли, но я был студент, бедный. Все деньги истратились…

– А хотите? – помолчав, спросил доктор Рыжиков.

– Хочу, – сказал Сулейман. – Только мне надо дома воду носить, печку топить…

– Натаскаем, – сказал доктор Рыжиков, – и натопим. Я вам еще в Бурденко записку напишу. Там есть один хороший парень. Он вам все покажет. Может, на операцию к Арутюнову проведет. Если еще повезет. Учитесь у гигантов, пока они живы. Потом будут цениться и те, кто видел великих. Хоть раз в жизни. А Ларису Сергеевну мы потом тоже направим.