Ах ты Боже мой! Да неужели! Хаджар? А мы и не знали!

Я грустно покачал головой. Легавых всех стран мира объединяют две вещи: во-первых, они жаждут разбить тебе дубинкой башку под любым, самым ничтожным предлогом, а то и вовсе без причины, и во-вторых, не способны, фигурально выражаясь, познать правду, даже когда эта голая правда лежит у них перед носом, призывно расставив ноги. Полиция не следит за исполнением законов; фараон никогда не оторвет от стула свою толстую задницу, пока не удостоверится в нарушении какой-нибудь уголовной статьи. Они раскрывают ничтожное количество преступлений. По сути, их огромное ведомство — просто разновидность статистического бюро, регистрирующего имена жертв и показания свидетелей. Как только проходит определенное инструкциями время, они спокойно убирают информацию подальше, чтобы освободить место для новой.

Да, чуть не забыл: полицейские помогают беспомощным старушкам перейти улицу. По крайней мере, так принято думать…

Одно за другим я скормил компьютеру имена тех, кто хоть как-то связан с Никки, начиная с ее (его) дяди Богатырева. Высветившиеся на дисплее данные в точности соответствовали рассказу Оккинга. Я решил, что если лейтенант способен подчистить свою биографию, он вполне мог «откорректировать» и остальное. Если мне что-нибудь удастся раскопать, то либо по чистой случайности, либо из-за того, что он допустил оплошность. Я продолжил работу, хотя надежда найти хоть какую-то зацепку таяла с каждой минутой.

К сожалению, мои опасения подтвердились. В конце концов, раз уж выдалась такая возможность, я решил заглянуть в досье Ясмин, Папы, Чири, Черных Вдов, Сейполта и Абдуллы. Компьютер поведал мне, что Хассан, похоже, большой ханжа, потому что по религиозным соображениям не прибегает к помощи училок как другие, для вящего успеха бизнеса, и в то же время не скрывает, что он педераст. Тоже мне, новости! Когда-нибудь я посоветую Шииту использовать мальчишку-американца, который, кстати, оборудовал мозги по последнему слову техники, в качестве администратора-бухгалтера, а не как живую статую на стуле вместо пьедестала, восседающую в пустом помещении.

Мое неуемное любопытство не распространялось лишь на одного жителя нашего квартала — Марида Одрана. Я решил, что не желаю знать, что обо мне думают. Зачем расстраивать себя понапрасну?

Порывшись в грязном белье друзей и знакомых, я пожелал ознакомиться со счетами телефонной компании, представленными полицейскому участку. И тут ничего; но, конечно, Оккинг не такой дурак, чтобы звонить своему Бонду прямо из кабинета. Я стоял на перекрестке множества дорог, и каждая заканчивалась тупиком.

В результате, я получил пищу для размышлений, но не новые факты. На самом деле, мне было интересно увидеть подноготную Хаджара и других жителей Будайина, а скудость данных об Оккинге — и, что вполне понятно, о Фридландер-Бее — давала почву для определенных предположений, а может, даже выводов… Так я рассуждал, шагая по улице, и не заметил, как оказался дома.

Какого черта я сюда пришел? Ну, вообще-то меня вовсе не привлекала перспектива провести еще одну ночь в номере отеля. По крайней мере один из убийц знает, где я остановился; мне нужна новая ставка, по крайней мере, на пару дней… Я все больше свыкался с училками, мои решения не зависели от разных эмоций, и я принимал их намного быстрее, чем раньше. Меня не покидало чувство уверенности в собственных силах и хладнокровие. Надо связаться с Папой, а затем подыскать другое место для ночлега.

В комнате ничего не изменилось, словно я никуда не уходил. На самом деле я отсутствовал недолго, но мне казалось, что прошла целая вечность: я потерял ощущение времени. Бросив сумку на матрас, я сел и пробурчал код Хассана в трубку. Три долгих гудка; наконец Шиит отозвался.

— Мархаба, — произнес он устало.

— Привет, говорит Одран. Мне нужно поговорить с Фридландер-Беем; я надеюсь, ты организуешь нашу встречу.

— Он будет доволен тем, что ты стремишься действовать разумно, мой племянник. Разумеется, он захочет увидеть тебя и узнать, как обстоят дела, из твоих уст. Что, если сегодня, во второй половине дня?

— Как можно раньше, Хассан.

— Я постараюсь, о мой проницательный друг, и перезвоню, чтобы сообщить точное время.

— Спасибо. Подожди, я хочу задать тебе один вопрос. Скажи, существует ли какая-то связь между Папой и Сейполтом?

Хассан надолго замолчал, очевидно обдумывал, как лучше сформулировать ответ.

— Уже нет, о мой племянник. Ведь, если я не ошибаюсь, немец мертв?

— Знаю, — нетерпеливо бросил я.

— Сейполт занимался только незначительными операциями по импорту и экспорту; такие дела не интересовали Бея.

— Значит, по-твоему, Папа не пытался наложить руку на часть его бизнеса?

— О мой племянник, «бизнес», о котором ты говоришь, настолько мал, что даже недостоин называться таковым. Сейполт просто мелкий делец, как и я.

— Но ведь он, как и ты, чтобы не прогореть, решил найти дополнительный заработок. Ты работаешь на Фридландер-Бея, он — на немцев.

— Клянусь светом моих глаз! Невероятно! Сейполт — шпион?

— Могу поспорить, это для тебя не новость. Неважно. Ты когда-нибудь с ним контактировал?

— Что ты имеешь в виду? — Голос Шиита сразу стал жестким.

— Бизнес. Импорт-экспорт. Здесь у вас общие интересы.

— О, понятно. Да, время от времени я приобретал кое-что, если Сейполт предлагал хорошие европейские товары, но не припомню, чтобы он хоть раз делал закупки у меня.

Он не сообщил мне ничего существенного. По просьбе Хассана я быстро рассказал, что произошло с тех пор, как обнаружили убитого Сейполта. Когда я закончил, Шиит был здорово напуган. Попутно я сообщил об Оккинге и явно отредактированных им полицейских досье.

— Вот почему мне надо увидеть Фридландер-Бея.

— Ты подозреваешь кого-то?

— Проблема не только в исчезнувших данных, или в том, что Оккинг иностранный агент. Я просто отказываюсь верить, что, бросив весь свой отдел на расследование серии убийств, он так и не нашел ни единой зацепки, чтобы поделиться со мной. Я уверен, лейтенанту известно намного больше, чем он мне сообщает. Папа обещал, что заставит Оккинга разговориться. Мне необходима информация.

— Ну разумеется, мой племянник, не беспокойся. Иншалла, все будет сделано. Как я понял, ты не выяснил точно, как много знает Оккинг?

— Таковы приемы полицейских, Хассан. То ли лейтенант распутал дело до последней мелочи, то ли преуспел не больше меня. Трудно сказать… Они мастера пудрить мозги.

— Он не посмеет «пудрить мозги» Фридландер-Бею.

— Попытается.

— Ничего не выйдет. Тебе нужны еще деньги, о мой проницательный друг?

Черт, вообще-то хрустики никогда не помешают…

— Нет, Хассан, с финансами у меня порядок. Папа более чем щедр со мной.

— Если тебе понадобятся наличные, чтобы продвинуть вперед расследование, дай мне знать. Ты прекрасно справляешься, сын мой.

— Что ж, по крайней мере, до сих пор еще жив.

— Ты красноречив и остроумен, как поэт, дорогой мой! Но прости, сейчас я должен идти. Сам знаешь, бизнес есть бизнес…

— Да, точно, Хассан. Позвони мне, как только переговоришь с Папой.

— Хвала Аллаху, пусть Он оградит тебя от бед.

— Аллах йисаллимак. — Я встал, спрятал телефон. Затем принялся рыскать по комнате в поисках маленькой вещицы, которую вытащил из сумочки мертвой Никки: скарабея, украденного моей подругой из коллекции Сейполта. Древний кусочек меди, как и кольцо, которое я заметил во время первого визита к немцу, напрямую связывал его с Никки. Конечно, теперь, когда Сейполт присоединился к бесчисленной армии усопших, ценность обеих улик довольно сомнительна. Кстати, у доктора Еникнани остался самодельный модик; вероятно, он станет важным вещественным доказательством. Пожалуй, наступило время как-то обобщить то, что мне удалось узнать, чтобы со временем передать властям. Не Оккингу, конечно, и не Хаджару. Пока я смутно представлял себе, кого конкретно имею в виду, однако не сомневался, что существуют честные представители правосудия. В Европе мало трех улик для вынесения обвинительного приговора, но по исламским законам и обычаям их более чем достаточно, чтобы опустить карающий меч на шею убийцы.