— Какова минимальная цена? Самая низкая, Хаджар, понимаешь?

— Называй любую сумму, которую сочтешь справедливой.

— Три киама, — повторил я.

— Ну хорошо, только для тебя, — очень серьезно произнес он, — я отдам товар за бесценок: пять с половиной.

— Три с половиной. Не продашь ты, найду кого-нибудь другого.

— Аллах напитает меня. Желаю удачи.

— Что за черт, Хаджар? О'кей, четыре.

— Ты, видно, решил, что я хочу их тебе презентовать?

— Ничего себе подарок за такие деньги! Четыре с половиной. По рукам?

— Хорошо. Господь меня поддержит. Я ничего не выгадываю, но уж ладно, давай сюда свои киамы, и покончим с этим. — Вот как торгуются арабы в нашем городе, будь то базар или переднее сиденье патрульной машины.

Я дал ему сотню, он мне — двадцать три «солнышка». Пока добирались домой, он успел трижды напомнить, что одну пилюльку прибавил бесплатно, как бонус. Доехав до Будайина, Хаджар не сбавил ход: пулей пролетев Ворота, он помчался по Улице в полной уверенности, что каждый, кто окажется на пути, должен вовремя отскочить в сторону. Что ж, повезло почти всем. Наконец мы остановились у бара Френчи. Я стал вылезать из машины. — Эй, — произнес легавый таким тоном, словно его оскорбили в лучших чувствах, — ты не хочешь угостить меня стаканчиком?

Уже стоя на тротуаре, я захлопнул дверцу и наклонился, глядя на Хаджара сквозь стекло окошка.

— Рад бы, да не могу. Сам понимаешь, если друзья увидят, что я выпиваю с полицейским… Подумай, что случится с моей репутацией. Бизнес есть бизнес, Хаджар.

Он улыбнулся:

— А дело есть дело. Знаю, знаю, слышал раз сто. Ладно, еще увидимся. — Машина, гордо рыча, сорвалась с места и вскоре исчезла.

Я вспомнил про кровь на лице, руках и одежде, только когда устроился возле стойки. Слишком поздно: Ясмин уже меня заметила. Я застонал от досады. Мне срочно требовалось стимулирующее средство, чтобы выдержать предстоящую сцену. К счастью, я только что приобрел массу «солнышек»…

9

Утром меня опять разбудил телефон. На сей раз найти его оказалось гораздо проще: я лишился джинсов, к которым он раньше был пристегнут, и вдобавок рубашки. Ясмин решила, что гораздо легче просто выбросить их, чем попытаться отмыть кровавые пятна. Кроме того, она заявила, что не хочет каждый раз, проводя холеными ногтями по моим бедрам, вспоминать о Сонни. Рубашек у меня много, а вот с джинсами — проблема… В четверг первым делом нужно раздобыть новую пару.

Так, по крайней мере, я планировал начать день, но звонок внес свои коррективы.

Я поднес аппарат к уху.

— Да, слушаю.

— Алло! Приветствую тебя! Как здоровье?

— Слава Аллаху, нормально. Кто говорит?

— Прошу прощения, о проницательный друг мой, я думал, ты узнаешь мой голос. Это Хассан.

Я зажмурил глаза, снова открыл их.

— Привет, Хассан. Я слышал о том, что произошло с Абдуллой прошлой ночью, от Папы. Слава Богу, ты в порядке.

— Да благословит тебя Аллах, дорогой мой. Однако я должен передать тебе приглашение от Фридландер-Бея. Он желает, чтобы ты посетил его дом и разделил утреннюю трапезу. Он пришлет за тобой машину с водителем.

Мой любимый способ начинать день…

— Я думал, прошлой ночью сумел убедить его, что не виновен в убийстве.

Хассан рассмеялся:

— О, нет, тебе нечего бояться! Это просто дружеская встреча, Фридландер-Бей хочет возместить беспокойство, которое ты, возможно, испытал вчера. Кроме того, он, очевидно, попросит оказать ему одну услугу. Ты можешь заработать деньги, Марид, сын мой. Большие деньги.

Мне вовсе не хотелось брать Папины сребренники, но отказаться нельзя; в его городе такое не делается.

— Когда прибудет машина?

— Очень скоро. Приведи себя в порядок, а когда увидишься с Фридландер-Беем, хорошенько выслушай, что он тебе предложит. Если проявишь мудрость, получишь большую выгоду.

— Спасибо, Хассан.

— Не стоит благодарности, — ответил он и прервал разговор Я откинул голову на подушку и задумался Много лет назад я твердо обещал себе, что никогда не возьму денег из рук Папы, даже в виде законной платы за обычную работу, если в результате войду в число его «друзей и доверенных помощников». В общем, я свободный художник. Но, чтобы сохранить подобный статус, сегодня придется соблюдать предельную осторожность.

Ясмин, конечно, еще спала, и я не стал ее будить: пока длится пост, Френчи не откроет клуб до захода солнца. Я отправился в ванную, вымыл лицо, почистил зубы. Для визита следует надеть галабийю: Папа сочтет это за желание угодить ему и останется доволен. Кстати, надо обязательно захватить какой-нибудь небольшой подарок: нынешний визит будет разительно отличаться от предыдущего. Я быстро привел себя в порядок и оделся, натянув вместо кафии вязаную шапочку, которую принято носить у меня на родине.

Запихнув в сумку телефон, несколько банкнот, ключи, я окинул взглядом мои апартаменты и, охваченный предчувствием надвигающейся беды, вышел на улицу. Вообще-то, надо оставить записку, чтобы Ясмин знала, куда я пошел, но, если мне не суждено вернуться, такая бумажка ей просто не понадобится.

Воздух был теплым, как парное молоко; близился вечер, и город нежился, омытый освежающим, ласковым дождиком Я зашел в ближайший магазин и купил корзинку с разными фруктами, потом вернулся к своему подъезду. С наслаждением втянул в себя свежий, чистый запах озона. Длинный черный лимузин уже негромко рокотал у дома. Водитель роскошной машины, облаченный в форменную одежду, стоял на крыльце, чтобы не промокнуть. Он прикоснулся к фуражке, приветствуя меня, и открыл заднюю дверцу. Я залез внутрь, твердя про себя короткую молитву. Дверца захлопнулась, и мгновенье спустя мы уже мчались по улицам к великолепному особняку Фридландер-Бея.

Возле ворот в высокой, увитой плющом стене стоял охранник в форме. Он пропустил лимузин; мы поехали по посыпанной гравием дорожке, изящно опоясывавшей ухоженный сад. Изобилие ярких тропических цветов — настоящее буйство красок! Над ними возвышались финиковые пальмы и банановые деревья. В целом все здесь выглядело как-то естественней, радовало глаз и успокаивало душу гораздо больше, чем ровные ряды растений, расположенных вокруг жилища Сейполта согласно чуждому природе, жесткому плану. Мы двигались медленно; галька под шинами приятно поскрипывала. В этом оазисе, отгороженном от остального мира, царила безмятежная тишина, словно стены оберегали Папу не только от нежданных гостей, но и от городского шума и суеты. Сам дом состоял из двух этажей, но он построен в самом центре города на участке земли, который стоит целое состояние.

Над зданием возвышалось несколько башен — без сомнения, там находилась охрана; вдобавок, Фридландер-Бей имел собственный минарет. Интересно, держит ли Папа еще и своего муэдзина, чтобы поднимал его на молитву…

Шофер остановил машину перед широкими мраморными ступенями парадного входа. Мало того, что парень услужливо открыл дверцу лимузина, он еще проводил меня вверх по лестнице! Дабы не утруждать уважаемого посетителя, сам постучал по высокой двери полированного красного дерева. Привратник, или кто-то из прислуги низшего ранга, открыл нам. Водитель торжественно объявил: «Гость нашего господина», и вернулся к автомобилю; мне отвесили поклон и пригласили войти.

И вот я в доме Фридландер-Бея! Мое распаренное, потное лицо овеял ласковый прохладный воздух. По дому разносился легчайший аромат благовоний.

— Сюда, пожалуйста. Хозяин сейчас погружен в молитву. Вы можете подождать в этих покоях.

Я поблагодарил слугу, который в ответ с самым искренним видом попросил Аллаха сделать для меня массу приятных вещей. Затем он испарился, оставив меня в одиночестве в небольшой комнате. Я бродил по ней, восхищенно разглядывая драгоценные безделушки, собранные Папой за долгую, полную приключений жизнь. Наконец открылась дверь, и один из Говорящих Булыжников знаком подозвал меня. Я увидел Фридландер-Бея, который аккуратно складывал молитвенный коврик, чтобы положить в ящик стола. В его кабинете стоял имеющийся в любой мечети михраб, который указывал, где находится Мекка[18].