Фридландер-Бей посмотрел на свои пальцы, снова вертевшие чашку. Он знаком подозвал второго Булыжника, и тот налил ему кофе. Слуга вопросительно взглянул на меня; я кивнул.

— Где ты был сегодня, — спросил Папа, — в десять часов вечера?

— Сидел за картами в «Кафе Солас» с друзьями.

— Так. Когда игра началась?

— Приблизительно в половине девятого.

— И ты оставался там до полуночи?

Я постарался вспомнить точно.

— Примерно через четыре часа мы отправились в «Красный фонарь». Сонни пырнули ножом в час — пол-второго.

— Старик Ибрахим из «Соласа» подтвердит то, что ты сказал?

— Да.

Папа повернулся и кивнул Булыжнику, стоявшему за его спиной. Слуга подошел к телефону; вскоре он вернулся к хозяину и что-то прошептал ему на ухо. Папа вздохнул:

— Я очень рад за тебя, мой племянник. Хорошо, что ты можешь доказать, где находился. Абдулла скончался между десятью и одиннадцатью вечера. Я верю, что ты невиновен в его гибели.

— Хвала Аллаху, Ограждающему от зла, — тихо произнес я.

— Поэтому я скажу тебе, как он умер. Его, уже бездыханного, обнаружил мой доверенный служитель, Хассан-Шиит. То, что сделали с Абдуллой абу-Зайдом, ужасно и унизительно, мой племянник. Я боюсь рассказать подробности, дабы какой-нибудь злой дух не подслушал мои слова, чтобы затем приготовить и мне подобную участь.

Я произнес формулу, отвращающую зло, которую позаимствовал у Ясмин, что явно понравилось старцу.

— Да оградит тебя Аллах, мой дорогой племянник, — произнес он. — Абдулла лежал в переулке за магазином Хассана с перерезанным горлом, весь залитый кровью. Однако на земле ее оказалось немного, следовательно, его убили в другом месте, а затем перенесли туда, где его нашел Хассан. На теле обнаружены страшные следы, говорящие о том, что его пытали огнем: на груди, руках, ногах, даже на детородных органах, мой племянник! Когда полиция осмотрела труп, Хассан выяснил, что презренный пес перед тем, как прикончить Абдуллу, поступил с ним, как поступают с женщиной, осквернив ему рот и запретное место содомитов. Хассан был настолько ошеломлен увиденным, что ему пришлось дать успокоительное. — Бей тоже выглядел не на шутку потрясенным, словно впервые в жизни узнал о подобных вещах, хотя хорошо представлял себе, что такое смерть. Одних казнили по его приказу, другие погибли из-за того, что работали на него. Однако случай с Абдуллой глубоко задел Папу. Дело не в самом факте убийства — неизвестный попрал элементарные моральные принципы, которые соблюдаются даже последними негодяями. Руки Фридландер-Бея дрожали сильнее, чем раньше.

— Точно так же он расправился с Тамико, — заметил я. Папа взглянул на меня; несколько мгновений он не мог найти слов.

— Откуда ты знаешь? — наконец спросил он.

Я понял, что старца снова охватили сомнения. Действительно, где мог раздобыть такие сведения тот, кто не замешан в происходящем?

— Ее труп обнаружил я. Я сообщил о преступлении лейтенанту Оккингу.

Папа кивнул и снова опустил глаза.

— Не могу передать тебе, как сильны во мне ярость и бешенство, как они переполняют душу. Это тревожит и печалит меня, ибо я старался сдерживать подобные чувства, жить достойно, наслаждаясь богатством, коль скоро Аллах решил наделить меня, и возносить Ему хвалу, не выказывая ни гнева, ни жадности либо зависти. Но, увы, судьба каждый раз вынуждает меня поднимать меч; снова и снова люди пытаются проверить, не ослаб ли я, дабы погубить. Я должен безжалостно пресекать их попытки, иначе потеряю все, что приобрел в результате тяжких трудов. Я желаю лишь мира и спокойствия, а награда за мои труды — ненависть! Я заставлю негодяя испить кубок смерти, опущу карающий меч на голову нечестивого мясника, о мой племянник! Безумец из безумцев, палач, оскверняющий мир, бросающий вызов священной воле Аллаха, умрет! Клянусь бородой Пророка, я исполню долг отмщения!

Я подождал, пока он немного успокоился.

— О шейх, — произнес я, — два человека убиты свинцовыми пулями; двоих пытали, замучив одним и тем же способом. Скорее всего, появятся новые жертвы. Я разыскиваю пропавшую подругу. Она жила у Тамико и послала мне записку, по которой видно, что она очень напугана. Я опасаюсь за ее жизнь.

Папа нахмурился:

— Мне сейчас не до твоих забот, — проворчал он. Фридландер-Бей еще не оправился от ужасного события. С точки зрения старика, содеянное с Абдуллой в чем-то гораздо страшнее чем то, что неизвестный сотворил с Тами. — Я был готов поверить, что злодей ты, мой племянник; не докажи ты сейчас свою непричастность, умер бы здесь ужасной медленной смертью. Хвала Аллаху, который не дал свершиться подобной несправедливости. Ты казался самым подходящим объектом для моего мщения, но теперь я должен найти настоящего виновника, чтобы обрушить на него свой гнев. Это просто вопрос времени. — Его бескровные губы растянулись в безжалостной улыбке. — Ты сказал, что играл в карты с приятелями в «Кафе Солас». Значит те, кто тогда проводили с тобой время, тоже имеют алиби. Назови их.

Я перечислил имена друзей, довольный, что избавил их от допроса с пристрастием, который пришлось претерпеть мне.

— Выпьешь еще кофе? — устало спросил Фридландер-Бей.

— Да направит нас Аллах, я утолил жажду.

— Пусть дни твои текут в богатстве и изобилии, — сказал Папа. Он тяжело вздохнул. — Иди с миром.

— С твоего позволения, — произнес я, вставая.

— Да проснешься ты утром в добром здравии.

Я вспомнил Абдуллу.

— Иншалла.

Говорящий Булыжник уже распахнул дверь; покидая комнату, я почувствовал великое облегчение, словно приговоренный к смерти, с которого в последний момент сняли петлю. Снаружи, под расшитым яркими блестками звезд ясным ночным небом, стоял сержант Хаджар, прислонившись к патрульной машине. Я удивился: думал, он давным-давно уже вернулся в город, чтобы продолжить дежурство.

— Вижу, ты оказался чистым, — сказал он мне. — Залезай с той стороны.

— Что, на переднее сидение?

— Ага. — Мы забрались внутрь. Никогда не сидел рядом с водителем полицейского авто. Если бы только меня могли видеть друзья…

— Закуришь? — спросил Хаджар, вытащив пачку французских сигарет.

— Нет, эту отраву не употребляю.

Он завел мотор, объехал вокруг мотеля и направился к центру города, включив мигалки, распугивая местных котов завыванием сирен.

— Купишь немного «солнышек»? — снова предложил он. — Знаю, такую отраву ты точно употребляешь.

Я очень хотел пополнить запас соннеина, но брать наркотики у него было как-то неловко. Вообще-то на торговлю зельем, как и на другие безвредные шалости обитателей Будайине, у нас смотрят сквозь пальцы. Немало легавых следит за исполнением только тех законов, которые не вредят здешнему бизнесу; у многих можно без опаски покупать пилюльки. Я просто не доверял сержанту.

— Почему ты вдруг воспылал ко мне такой симпатией, Хаджар?

Он повернул голову и криво усмехнулся:

— Я не ожидал, что ты выйдешь из мотеля живой и невредимый, — сказал он. — Но ты выкарабкался, а значит, Папа поставил тебе на лбу печать: «С парнем все о'кей». Что хорошо для него, хорошо для меня. Дошло?

Да, теперь дошло. Я думал, что Хаджар работает на лейтенанта Оккинга и местную службу охраны правопорядка, но оказывается, сержант перешел в собственность Фридландер-Бея.

— Подбросишь меня к заведению Френчи? — спросил я.

— Френчи? А, там работает твоя девочка, правильно?

— Ты как всегда в курсе событий.

Он снова посмотрел на меня и ухмыльнулся:

— Шесть киамов за штуку: я говорю о «солнышках».

— Шесть? — отозвался я. — Таких цен не бывает! Я могу без проблем достать их за две с половиной.

— Ты что, спятил? Нигде в городе не найдешь дешевле, чем за четыре, а ты такого места не знаешь!

— Ладно, — сказал я. — Даю три киама за каждую.

Хаджар закатил глаза.

— Не трать понапрасну слов, — сказал он презрительно. — С помощью Аллаха я заработаю на пропитание и без твоих грошей.