Я сунул телефон в сумку и закрыл глаза. Поездка была долгой, пыльной и душной. Я бы добавил — тихой и комфортабельной, если бы не бесконечное бормотание Билла и прединфарктное состояние его такси. Я размышлял о Сейполте и Рейнхарте, Никки и Сестрах, неизвестном убийце Деви, о маньяке, замучившем Тамико… Никакой логики; нет даже намека на причину и цель преступлений.

Именно это пытался только что втолковать мне Оккинг: события последних дней выглядят хаотичным нагромождением жестокостей, потому что так оно и есть! Нельзя найти мотив для немотивированного убийства. До меня вдруг дошло реальное значение в нашей жизни бессмысленного насилия, среди которого я существую, составляющего неотъемлемую часть быта. Я игнорировал его, воображая, что у меня природный иммунитет. Мой разум вопреки логике пытался объединить никак не связанные между собой события, составить из них общую картину, — словно увидеть в рассыпанных по небу звездах очертания мифических животных и воинов. Бессмысленное, дурацкое занятие; но человеческий мозг ищет причину любого явления. Он жаждет упорядочить все и вся, и только сильнодействующее зелье типа РПМ или соннеина способно унять или, по крайней мере, немного отвлечь серые клетки.

Кстати, отличная идея! Я вытащил коробочку с пилюльками и проглотил четыре «солнышка». Биллу я не стал предлагать: он получил за свое удовольствие авансом и не нуждался в дополнительных развлечениях.

Я велел безумному американцу остановить машину у Восточных ворот. Плата за проезд составила тридцать киамов, я дал ему сорок. Он долго не отрываясь смотрел на деньги, пока я не засунул хрустики в карман его куртки. Билл поднял на меня взгляд, прищурился, словно впервые увидел.

— Тебе легко говорить, — прошептал он.

Я хотел выяснить еще кое-что и сразу отправился на Четвертую улицу в магазин, торгующий модиками (улично-жаргонное — модшоп). Им владела чудная, вечно дергающаяся старуха, которая одной из первых вставила в свою башку розетку. Думаю, хирурги, промахнулись на миллиметр-другой — она всегда возбуждала горячее желание поскорее убраться подальше от нее. Лайла не могла ни с кем говорить не скуля и не хныкая: пожилая дама склоняла голову набок и смотрела на собеседника так, словно она — маленькая улитка в саду, а он вот-вот на нее наступит. Иногда очень хотелось сделать это, но старуха была слишком шустрой… Вот вам ее портрет: длинные нечесаные белые волосы, густые седые брови, бескровная сморщенная полоска губ, зубы давно покинули насиженные места; кожа почти черная, сухая и будто покрытая коростой, длинные скрюченные пальцы идеально соответствуют расхожим представлениям о ведьмах. На башке у нее круглые сутки красовался какой-нибудь модик, но ее собственная яркая личность — к слову сказать, не очень приятная, — пробивалась сквозь любые искусственные преграды. Не знаю, то ли модик воздействовал не на те участки мозга или влиял недостаточно сильно, то ли он охватывал меньше серых клеточек, чем положено, но факт остается фактом. Получалась нелепая и одновременно довольно забавная картина: Дженис Джоплин[12] с вкраплениями характера Лайлы, маркиза Жозефина Кеннеди, то и дело разражавшаяся совсем нехарактерными для изысканной леди гнусавыми взвизгами-всхлипами. Что ж, модшоп принадлежит Лайле, и тот, кто не в силах ее выносить, просто делает покупки в другом месте.

Я пошел к Лайле, потому что хозяйка любезно позволяла мне использовать любые поступавшие в ее заведение модики и училки, вставляя их в собственную розетку. Когда срочно требовалось обогатиться знаниями, я всегда отправлялся к Лайле, каждый раз надеясь, что, пройдя через ее мозг, искомые сведения не исказятся настолько, чтобы стать причиной моей преждевременной смерти.

Сегодня вечером она решила побыть собой и носила лишь училки по ведению документации и учетно-хозяйственной работе. Боже мой, значит, уже прошел год: как незаметно летит время для усердных пользователей пилюлек вроде меня!

— Лайла, — произнес я негромко.

Она так похожа на ведьму из «Белоснежки и семи гномов», что трудно подобрать подходящие слова для разговора: Лайла принадлежит к тому типу людей, с которыми избегают вести задушевные беседы, даже если нуждаются в помощи.

Она оторвала взгляд от накладных, но губы еще беззвучно шевелились, а стимулируемый училкой мозг продолжал подсчитывать, проверять, перепроверять… Наконец она кивнула.

— Что ты знаешь о Джеймсе Бонде? — спросил я.

Лайла отложила микрокалькулятор и выключила его, потом несколько секунд молча меня разглядывала. Глаза ее сначала расширились, потом сузились до узких щелочек. Наконец, она с трудом проскулила:

— Марид!

— Что ты знаешь о Джеймсе Бонде?

— Фильмы, книги; эскапистская литература двадцатого века, с помощью которой находила выход жажда силы и власти. Супер-шпионы, секретные службы, в общем, приключения подобного рода… Он неотразим; ни одна женщина не способна устоять перед Бондом. Хочешь стать неотразимым, Марид? — призывно проскулила она.

— Спасибо, я стараюсь обходится собственными возможностями. Просто вспомни, покупал кто-нибудь у тебя в последнее время его модик?

— Нет, могу сказать тебе совершенно точно. Я давненько не получала такого товара. Образ тайного агента с правом на убийство безнадежно устарел, Марид. Люди ищут чего-то новенького. Рыцарь плаща и кинжала не очень подходящая личность для интересного времяпрепровождения… — Она умолкла. Губы снова зашевелились, словно она пережевывала цифры доходов и расходов.

Я знал, кто такой Бонд, потому что читал книги Флеминга, — да, да, настоящие, с бумажными листами и переплетом. Ну, по крайней мере, четыре-пять его романов. Бонд — часть американо-европейской мифологической традиции, вроде Тарзана или Джонни Карсона.

Жаль, что у Лайлы не нашлось его модика: он помог бы мне понять ход мыслей убийцы. Я потряс головой: снова что-то не давало покоя, словно щекотало мозг…

Выходя из модшопа, я невольно бросил взгляд на 3-D рекламу рядом с витриной. Невозможно просто пройти мимо — два с лишним метра экрана заполняла собой Хони Пилар. Она была абсолютно обнаженной: для такой женщины это самый естественный способ показываться на людях. Она скользила изящными нежными руками по самому сексуальному телу в мире. Гигантская Хони совсем по-девичьи потрясла головой, чтобы убрать пряди золотистых волос с прозрачных изумрудных глаз, и пристально посмотрела на меня. Провела влажным розовым языком по неестественно пухлым, словно набухшим от страсти, губам.

Забыв обо всем на свете, я застыл на месте, задрав голову. Как раз на такую реакцию и рассчитывают создатели 3-D порнухи, а они зря деньги не получают. Какая-то часть моего мозга сознавала, что другие мужчины и женщины тоже остановились, выбросили заботы из головы, и не отрываются от экрана. И тут Хони заговорила. Ее голос, чью магию электроника многократно усилила, чтобы заставить дрожать в лихорадке страсти мое и так уже томимое желанием тело, воскресил давным-давно забытые тайные мечты подростка. Во рту пересохло, сердце колотилось как бешеное.

Она рекламировала свое очередное воплощение, тот самый товар, который предложила мне обновить Чирига. Если я куплю его для Ясмин…

«Мой модик далёко-далёко…» — выдохнула Хони Пилар, а тем временем ее руки медленно скользили по упругим яблокам великолепных грудей…

«Мой модик уплыл за моря». — Она сжала соски, ущипнула их, пальцы опустились ниже, прошлись по нежной коже на склонах вздымающихся холмов плоти, и продолжали путешествовать по телу…

«Вот кто-то ласкает мой модик». — Огненно-красные ногти коснулись гладкого живота, пока еще не насытившись, продолжая поиски центра наслаждения…

«Я чувствую — любят меня!» — Ее глаза полузакрыты в экстазе; слова перешли в мучительно-сладкий стон — мольбу о том, чтобы испытанное удовольствие повторилось, повторилось снова и снова… В миг, когда ее руки наконец-то нашли желанную цель, исчезнув между золотистых загорелых ляжек, она умоляла меня, и только меня, подарить ей счастье.