— Чернокожая девушка? — уточнил Полу-хадж.

— Ага…

Полу-хадж значительно посмотрел на меня и сказал:

— В таких делах я всегда демонстрирую особую проницательность.

Я рассмеялся. Фуад продолжил:

— Ага. Ну так вот, чернокожая девушка оказалась настоящей красоткой, я никогда ее не видел раньше, и она объяснила, что только первую ночь работает у Фатимы, и я ей рассказал, что тут довольно грубые люди, и лучше быть настороже из-за кучи народа, которая набивается в бар по вечерам, и она сказала, что очень-очень благодарна за мой совет, потому что городские все бесчувственные и холодные и думают только о себе, а я не такой, и еще сказала, что ей очень приятно познакомиться с парнем вроде меня. Она меня поцеловала в щеку и позволила обнять за талию, а потом начала… начала…

— Начала тебя щупать, — помог ему Жак. Фуад сразу стал пунцовым.

— Она спросила: «Можно мне заказать что-нибудь выпить?», а я сказал, что денег у меня в обрез — только чтобы протянуть две недели, и тогда она спросила: «Ну а сколько?», и я ответил, что не знаю точно. Тогда девушка сказала, что, дескать, она уверена, на одну выпивку для нее у меня точно хватит, а я ответил: «Давай так: если у меня сейчас окажется больше тридцатки, то куплю, а если меньше — нет», и она сказала, давай, так будет по-честному, и я вынул деньги; угадайте-ка, что случилось? У меня оказалось тридцать киамов, ни больше, ни меньше, а мы не договаривались, что делать, если ровно тридцать! И тогда она сказала, что, дескать, все в порядке, я не должен ничего покупать для нее. Я подумал, что она поступила очень порядочно. И пока мы сидели рядом, она постоянно меня целовала, обнимала и… и трогала, и я решил, что здорово ей понравился. Угадайте-ка, что случилось потом?

— Она стянула деньги, — сказал Махмуд. — Девка заставила тебя вытащить и пересчитать хрустики, чтобы узнать, где ты их держишь.

— Я понял, что произошло, только когда решил заказать что-нибудь покушать, но было уже поздно. Ни гроша не осталось, она залезла мне в карман и просто их своровала.

— Тебя ведь обчищали и раньше, — сказал я. — Ты не мог не знать, что она собирается сделать. Я думаю, тебе нравится, когда тебя обкрадывают. Ты от такого тащишься.

— Неправда, — защищался обиженный Богом Фуад. — Я просто решил, что приглянулся ей, и она мне тоже очень понравилась, и я подумал, может, позднее приглашу ее, и все такое, ну, после работы… Потом увидел, что денег нет, и понял, что виновата девушка. Я не дурак: знаю, что дважды два — четыре!

Мы одновременно кивнули, не говоря ни слова.

— Я сказал Фатиме, но она не стала ничего делать, и тогда я пошел к Жоа (так она себя называет, но имя не настоящее, она сама мне сказала), и она здорово разозлилась, и говорит: «Я в жизни ничего не украла!» Я сказал: «Но я знаю, что ты виновата», а она сердилась все сильнее и сильнее, потом вдруг вытащила из сумочки бритву, и тогда Фатима ей сказала: «Ну-ка, положи обратно, жалкий ишак того не стоит, нашла с кем связываться!» Но Жоа еще здорово злилась и стала наступать на меня со своей бритвой, и тогда я убежал оттуда и стал везде разыскивать вас, ребята.

Жак в изнеможении прикрыл глаза и потер веки.

— Сейчас угадаю: ты хочешь, чтобы мы заставили ее вернуть тридцать киамов. Какого черта мы обязаны помогать тебе, Фуад? Ты идиот, олигофрен. По-твоему, мы должны сейчас идти разбираться с психованной вопящей дикаркой, которая размахивает лезвием направо-налево, только потому, что ты не способен сам о себе позаботиться, да?

— Не пытайся объяснить ему, Жак, — сказал Махмуд. — Бесполезно: все равно, что стараться прошибить стену лбом! — На самом деле он употребил арабский эквивалент этого выражения «Ты говоришь повернувшись к востоку, он отвечает повернувшись к западу», что очень образно и точно выражает суть того, что происходило с Фуадом иль-Манхусом.

Однако Полу-хадж сегодня нацепил модик, превративший моего приятеля в героя пустынных улиц, человека действия, крутого и неустрашимого, как шериф в вестернах янки. Он покрутил усы и продемонстрировал потрясенному Фуаду ухмылку Одинокого Волка Сайеда.

— О'кей, парень, пошли. Покажешь мне твою Жоа.

— Ой, спасибо, спасибо тебе, Сайед. — Фуад суетился вокруг своего защитника и по-собачьи заглядывал в глаза. — Я хочу сказать… понимаешь, у меня не осталось ни гроша, она стянула последние деньги, то, что я накопил на…

— О Господи, хватит, заткнись, — сказал Жак. Мы встали и последовали за ними к «Красному фонарю». Я покачал головой: мне вовсе не хотелось быть втянутым, но ничего другого не оставалось. Ненавижу обедать в одиночестве! Терпение: потом мы вместе отправимся в «Кафе де ля Фи Бланш» и плотно перекусим. За исключением обиженного Богом, конечно. А пока я подкрепился парой треугольников.

У «Красного фонаря» дурная репутация, и каждый, кто решился навестить заведение, знает, что он рискует; если вас здесь ограбили или немного помяли, трудно найти сочувствующих. В полиции намекнут, что только дурак мог притащиться в такое место; фараоны просто рассмеются тебе в лицо, если обратишься к ним за помощью. Фатиму и Насира волнует только одно: сколько навара они получат с каждой проданной бутылки спиртного и как много их девочки вытянут из посетителей, выставив клиента на шампанское. Им совершенно наплевать, что делают шлюхи после того, как обогатили хозяев на несколько киамов. Хороший пример свободного предпринимательства и частной инициативы в чистейшем, не сдерживаемом никакими рамками виде.

Я очень не хотел появляться в баре, потому что плохо ладил с хозяевами заведения, и зашел внутрь последним. Мы выбрали столик подальше от стойки. Владельцам «Фонаря», как и Чири, нравится полумрак. Ноздри забивал резкий неприятный запах пролитого пива. На сцене извивалась рыжеволосая девица с топорным лицом и миниатюрным телом. Если сосредоточиться на том, что ниже шеи, впечатление очень неплохое. В основном она стремилась отвлечь зрителей от ее недостатков, сконцентрировав их внимание на многочисленных достоинствах. Да, вспомнил: это Фания. Ее еще прозвали «Полотер», потому что она обычно демонстрирует собственные прелести на сцене в горизонтальном положении, а не стоя, как принято у большинства танцовщиц.

Ночь только начиналась, так что мы заказали по кружке пива, однако Полу-хадж, подстрекаемый своим лихим модиком, потребовал еще и виски. Никто не потрудился спросить томящегося от жажды Фуада, хочет ли страдалец чего-нибудь выпить.

— Смотрите, она вон там, — сообщил он очень громким шепотом, указывая на коротконогую, довольно простенькую шлюху, обрабатывающую клиента-европейца, облаченного в костюм.

— Но девка не фема, — сказал Махмуд. — Фуад, она гетеросек.

— Ты думаешь, я не отличу мальчика от девочки? — взвился тот. Никто не захотел обсуждать подобный вопрос; лично я посчитал, то здесь слишком темно, чтобы сказать точно. Когда разгляжу Жоа получше, выясню, к какой разновидности она относится.

Сайед не подождал даже, пока принесут выпивку. Он поднялся и подошел к обидчице своего подопечного особой походкой супермена, напоминающей ритуальный танец, где каждое движение что-то сообщает зрителям. Полу-хадж как бы говорил окружающим: «Никто никогда не сможет со мной справиться, потому что на самом деле я не Сайед, а Аттила, неистовый гунн, а вы, черви несчастные, лучше не попадайтесь под ноги, а то раздавлю ненароком!» Полу-хадж завязал разговор с Жоа; они стояли далеко, я не разобрал ни слова, да, честно говоря, и не хотел. Фуад плелся следом за новоприобретенным защитником, как ягненок за пастухом, то и дело пронзительно пища что-то резким голосом, неистово поддерживая требования Сайеда и так же горячо отвергая версию шлюхи.

— Я в глаза не видела хрустиков этой макаки, — заявила Жоа.

— Деньги у нее, деньги у нее, посмотрите в сумочке, они внутри! — скрипел обойденный судьбой.

— Там намного больше тридцатки, несчастный ублюдок! — завопила шлюха. — Попробуй докажи, какие из них твои!