Овечка Бамби куда-то запропастилась. Ей было почти столько же лет, сколько самому Андреасу. Но она была с норовом и ночью всегда удирала. Андреас нашел ее в дебрях постели, сильно примятую.

Андреас призвал Бамби к порядку, положил ее к остальным зверям и укрыл до самого подбородка. Потом начал искать обезьянку, которая умеет высовывать язык. Тоже небось заблудилась где-нибудь в дебрях!

Поскольку поверхностные поиски не дали результата, Андреас начал действовать решительно. Он выбросил из кровати всех: Мишку, пса Авава, Старичка, овечку Бамби, Трубочиста… Потом побоксировал с подушкой и, накрыв голову одеялом, пошарил под простыней. Из-под одеяла доносилась песня:

В кровати обезьянки не было. Андреас поискал на столе. Он пересчитал все ученые предметы. Всего их было семнадцать. Обезьянки среди них не оказалось. Искать ему порядком надоело — скука! Андреас сел и стал играть в «Бременских музыкантов». Самым нижним он поставил Мишку — Мишка играл Осла. На него взобрался Авав. На Авава — Старичок, на самом верху кричала «ку-ка-ре-ку» овечка Бамби — она играла Петуха. Но Бамби была размазня. У нее давно уже не было мускулов. Она свесила голову и полетела вниз — голова перетянула. Андреас погладил Бамби по спине: «Бедная старая Бамби…»

— Мы уходим, Андреас! Ты спускаешься? — крикнула мама из кухни.

Андреас все еще был не умыт. Он подскочил к двери:

— Мама, куда ты девала мою обезьянку?

— Я ее не брала!

— Ты растяпа, Андреас! — крикнул отец. — Обезьянка висит на лампе!

И правда висит! Отец, как всегда, оказался прав. Ну, на то он и отец. Андреас бегом спустился по лестнице. Он попрощался с родителями. Он хотел было раз сто сказать: «До свиданья!» — но родители очень спешили. Они уже открывали дверь.

— Не выходи — ты ведь раздет! — крикнула мама. — Там в записке все написано!

Они помахали ему рукой и побежали к остановке.

Немного погодя Андреас уже катил через Вайнахтсберг по изрытым полям к стройке. Он доехал до того места, где самосвалы сгрузили обломки бункера. Гора чуть ли не в сто метров длиной. Не все камни лежали в куче — некоторые валялись где попало, словно вещи у Андреаса в комнате. Андреас стал наводить порядок — все равно, когда ждешь, делать нечего. Он носил камни к горе. Самые тяжелые он прижимал к груди — тогда их вес распределялся более равномерно.

Он таскал и таскал камни, а самосвалов все не было.

Наконец они показались вдали. Развернулись, остановились и откинули кузов. С грохотом посыпались камни.

Андреас видел, как Томас, сгрузив камни, отвел свой самосвал в сторону. Потом выскочил из кабины и пошел вместе с другими водителями к зеленому киоску, вокруг которого громоздились ящики. Тут они купили сардельки и фруктовую воду и, став вокруг высокого ящика, словно вокруг стола, начали завтракать.

Андреас был разочарован. Ему хотелось поговорить с Томасом наедине, как вчера. Перерыв близился к концу, и Андреас заставил себя выйти из-за стены ящиков. Он подошел к Томасу и, протянув ему деньги, сказал:

— Я принес деньги. Почему ты вчера уехал?

Томас сперва повел себя как-то не очень дружелюбно. Он скривился, взглянув на монеты, лежащие на ладони Андреаса, потом окинул взглядом самого Андреаса и сказал:

— Где это ты так вывозился?

— Камни носил. — Андреас все еще протягивал ему деньги. — Я думал… Ты ведь хотел байдарку купить…

Томас скривился еще больше, но тут вмешался бригадир:

— Если это тот самый художник, ты мог бы с ним и поприветливей! Парнишка тебе благодарен за эти самые плюшки.

— А тебе до всего дело, ничего не упустишь, — усмехнулся Томас. — Приучишь его — будет каждый день ходить! А тогда… Ну ладно, потом…

— Ну, ну, что «тогда»? — спросил бригадир.

— Тогда мне, пожалуй, еще рубашки ему стирать придется, — пробормотал Томас. Он взял Андреаса за руку и, сжав ее вместе с деньгами в кулак, сказал: — Дарю. Купи себе сардельки. Или ты собираешь?

Андреас обрадовался:

— Ясное дело, собираю… Только не для себя.

— А для кого же? — спросил Томас, пережевывая сардельку.

— Да я… Ну, в общем, там одна книга порвалась. Я должен отдать одной девочке из нашего класса десять марок. Ты бы ведь тоже так сделал?

Томас рассмеялся с полным ртом:

— Для девочки? Ничего бы не пожалел! Сколько ты уже собрал!

— Две марки сорок пфеннигов. С этими три шестьдесят. Почему мне больше не приходить? Мои рубашки тебе стирать не придется. Я хотел у тебя еще спросить…

— Э, нет! — отмахнулся Томас. Он взял Андреаса за подбородок, рука его пахла сардельками и бензином. — Ты и так меня доконал своими вопросами. Все! Баста! Ни одного вопроса.

Бригадир бросил бумажный стаканчик с остатками горчицы в ящик и сказал Андреасу:

— У него ведь от вопросов мозги сохнут. Такой молодой, а в голове сено. Ну разве это дело для водителя самосвала? — Он похлопал Томаса по плечу: — Давай, старик, допивай. Шеф сегодня утром сказал мне, что в сентябре по шоссе уже пустят машины.

Все четверо, точно как вчера перед магазином, поднесли бутылки ко рту, запрокинули головы и уставились в небо.

Теперь Андреас знал, как настоящие мужчины пьют из бутылки. Не то что некоторые, будто курица, клюнут — головку кверху, клюнут — головку кверху… Да еще «ах!» или там «ох!» И рот рукавом вытирают. Андреас все стоял бы да смотрел, как они пьют!

Но бригадир и двое других сдали свои бутылки и попрощались с Андреасом. Когда они ушли, Томас сказал:

— Поди-ка сюда!

Он завел Андреаса за ящики и спросил:

— Хочешь, дам намек, как тебе мигом собрать десять марок?

— Как это — намек?

— Ну, идею. Дружеская услуга. И ты будешь обо мне хорошего мнения. Ведь я о тебе хорошего мнения. Ясно?

— Ясно.

— Так вот. На стройке здесь повсюду валяются пустые бутылки. Они ничьи. Строители их тут позабыли. Кто их знает, почему… Может, еще где строят, а тогда магазин был закрыт… Ну вот, понятно?

— Всякому дураку понятно. Мы ведь сами собираем пустые бутылки от школы. Многие их не сдают.

— Ну вот, порядок! Значит, ты в курсе. Наведывайся сюда через день, собирай бутылки и сдавай. Только в дождь не приходи — вряд ли чего найдешь. — Томас протянул Андреасу руку: — Ну, привет! Дружба!

— Угу… — сказал Андреас, держа руку в кармане. — А если поймают? Ведь здесь «Вход запрещен».

— Тогда скажешь, что водитель самосвала Томас велел тебе тут навести порядок. Понятно?

— Понятно.

— А вообще-то это действительно безобразие. В пивные иногда пива не привозят, потому что бутылок не хватает. А они тут валяются без толку. Я как-нибудь выступлю на собрании, скажу про это, когда к слову придется. Если, например, речь зайдет о наших недостатках или там о прогрессе… Какой уж тут прогресс, когда такое безобразие!.. Здесь недолго и самосвалу на стекло наехать. Да, надо поставить об этом вопрос. Теперь я тебе покажу места, где больше всего бутылок валяется. Ты только не бегай напрямик по участку, а знаешь так — в обход. Это уж кто клад ищет, тот всегда — в обход.

Они взобрались на пригорок, который еще не успели сровнять бульдозеры. Томас показал рукой на ровные поля, где работа была уже закончена. Теперь там не было ни холмов, ни пещер — только одна глина.

— Вот там и начинай. Денег тут — навалом, под ногами валяются. — Он попрощался с Андреасом, похлопав его по плечу: — Ну, брат, счастливо! Может, еще когда увидимся. Твой нос мне никогда не забыть.

Томас побежал догонять своих товарищей. Но Андреас крикнул ему вслед:

— У меня нос не кривой! Просто он так двигается!

Томас помахал рукой:

— И еще как двигается!

Андреас долго стоял на этом месте — смотрел, как Томас бежит. На голове ледокол, ноги длинные, тонкие, ботинки огромные — скачет, как кузнечик. Андреас рассмеялся и тут же обернулся — как странно, что он стоит тут совсем один и смеется… И никто не смеется вместе с ним… Он поглядел вдаль на развороченное поле, где работали бульдозеры и землечерпалки. И вдруг почувствовал себя тут лишним, никому не нужным. Он быстро побежал по гусеничной колее к тому месту, где уже издали заметил две бутылки. Потом нашел еще одну и отнес все три в зеленый киоск. Ему дали девяносто пфеннигов.