— Я и сам не знаю.

После фрау Вармут дежурство по летнему лагерю принял учитель рисования. В эту неделю в школу на один день зашла фрау Линден. Директор вызвал ее к себе, чтобы поговорить с ней об одной волнующей новости.

Он рассказал фрау Линден, что по новому указу во всех школах ГДР первая ступень будет кончаться третьим классом. А с четвертого пойдет уже преподавание многих новых предметов, в том числе и русского языка. Четвертый класс будет теперь считаться второй ступенью. А это значит, что фрау Линден придется расстаться с классным руководством в бывшем третьем «А» и снова взять первоклассников.

Для фрау Линден это было печальное известие. Но протестовать было бесполезно. Кроме того, она не могла не согласиться с тем, что для ребят так гораздо лучше — начинать специальные предметы на класс раньше. И она сказала директору:

— Ну что ж, раз это дело решенное, придется уж мне проглотить пилюлю.

Огорченная предстоящей разлукой с классом, фрау Линден тут же пошла домой. Проходя по школьному двору, она взглянула на то место, где обычно строился ее класс. Крупными белыми буквами на дощечке было написано: «4 «А». Здесь, значит, в новом учебном году ее ребята будут встречаться с другим учителем и идти за ним в класс.

Ее ребята?.. До сих пор они были ее ребятами…

Фрау Линден, задумавшись, пошла дальше.

Она увидела учителя рисования, сидевшего на каменном шаре у входа в физкультурный зал. Греясь на солнце, он наблюдал за мальчишками, играющими в футбол. Фрау Линден очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими переживаниями. Поэтому она пошла не к воротам, а в сторону физкультурного зала — к учителю рисования.

Однако учитель рисования не понял ее огорчения. У него было немало своих неприятностей, и они казались ему куда более серьезными. Ему предстоял экзамен, но готовиться к нему он не мог — жена лежала в больнице, а двое маленьких детей не давали ему ни на минуту сосредоточиться. Вид у него был переутомленный, лицо бледное. Ему было сейчас не до школы и не до учеников. Он сел на шар, чтобы хоть немного передохнуть. И он стал расспрашивать фрау Линден о том, как она отдыхала на берегу моря. А фрау Линден была сейчас не прочь об этом вспомнить. Это немного отвлекло ее от грустных мыслей. Рассказывая, она поглядывала в тот угол двора, где ребята играли в футбол. Наконец она спросила:

— А Андреас Гопе посещает летний лагерь?

— Ого, еще как! Вы что же, не слышите его голоса?

— А что? Он чересчур заметен?

— Спросите лучше, бывает ли он хоть когда-нибудь незаметен. Воспитательницы рассказывают о нем всякие ужасы. Он тут буквально на стены лезет…

Андреасу стало не по себе, когда он увидел, что учителя, разговаривая о чем-то за углом физкультурного зала, поглядывают в его сторону. Он сделал вид, что не замечает их. Он повел мяч, отбиваясь от нападающих, не подпуская к себе никого из игроков. На футбольном поле поднялся шум. И все-таки он услышал, как она его позвала:

— Андреас!

«Андреас»? Не «Гопе»? Это было что-то совсем новое. Он бросил мяч, подошел к ней и спросил:

— Что?

Учитель рисования снова сел на каменный шар. Андреас остался наедине с фрау Линден. И хотя у него на рубашке были не иголки, а только деготь и угольная пыль, он все равно казался колючим, как еж, которого только что потрогали.

— Если бы сейчас наступал Новый год, — сказала она, — я загадала бы одно желание. Про нас с тобой.

Андреас с интересом разглядывал сложенные здесь бревна.

— Как это — Новый год?

— Ведь на Новый год всегда желают мира. Всем людям и всей земле. Ты об этом слыхал?

— Я спрошу у отца…

— Спроси. Передай ему от меня привет и расскажи, как мы с тобой в разгар лета вспомнили про Новый год. И еще у меня есть к тебе одно пожелание…

Андреас был смущен. Он пробормотал что-то вроде: «А я чего? А я ничего!..»

— Мне хотелось бы, чтобы ту неделю, когда я буду дежурить, ты ходил в чистой рубашке.

— Ну, это еще не так страшно…

— Теперь можешь ты что-нибудь пожелать. Твоя очередь.

— Я? Как это — я?

— А у тебя разве нет ни одного желания?

— Не-е, у меня нет.

— Тогда я тебе сейчас что-то скажу. Когда мое дежурство кончится, я, если все будет хорошо, расскажу тебе одну новость, которой еще никто из вас пока не знает. Ты тут один из нашего класса?

— Да. А какую новость? Хорошую?

— Для меня совсем не хорошую.

— Ой, как долго ждать!..

— Ничего, время пройдет быстро. Только уж старайся, чтобы я могла всюду появляться вместе с тобой. Мне нужен хоть один человек, на которого можно положиться.

— А когда вы придете дежурить?

— В начале августа.

В привычки фрау Линден не входило подавать руку ученикам. Но она протянула Андреасу руку и сказала:

— Бывает, что люди, которые раньше доставляли друг другу одни огорчения, в конце концов становятся друзьями. До свиданья, Андреас.

— До свиданья.

Он побежал обратно на футбольное поле.

И вдруг ему пришла в голову одна мысль… Раньше он часто не знал, как она к нему относится: хорошо или плохо? А сейчас он почувствовал это очень ясно. Он повернулся и побежал вслед за ней. Догнав ее, он остановился и, кивнув головой, сказал:

— На меня вы можете положиться.

XIV. Судья

Июль подходил к концу. Чем дольше друзья не возвращались, тем больше Андреас привыкал временно обходиться без них. Он знал, что они вернутся, и настоящая тоска не просыпалась.

И вот в один прекрасный день он их увидел. Сначала Райнера Шнека — тот шел с бидоном из магазина. Длинный, загорелые ноги, а ухо — как ручка от чайника. Потом Детлева Тана — в переднике. Он стоял на крыльце своего дома и чистил ботинки для всей семьи. И Гано Блумгольда он тоже увидел — тот шел, нагнув голову и вытянув шею. Наверно, заглядывал в глубь земли. А в другой раз он нес со своим отцом высокую стремянку — видно, у них еще не все вишни сняты. Может, об этом с ним заговорить? Ладно, пусть сам заговаривает, если хочет. Вот с Детлевом можно бы заговорить, но он от этих своих дурацких ботинок никак глаз не оторвет. А потом, он так вырос — какой-то совсем другой стал… Что ему скажешь? Рассказать, что мы тут вытворяли, так он еще, пожалуй, скорчит такую рожу… А про фрау Линден все равно ни с кем не поговоришь…

По-настоящему они встретились друг с другом в летнем лагере. Это случилось утром, когда они оказались все вместе в комнате для игр. Но и теперь дело обошлось без всяких выкриков вроде: «Привет! Вот ты и снова здесь!» Они спрашивали довольно спокойно: «Ну, чего там было?» А потом играли, — не то чтобы каждый сам по себе, но и не все вместе… А потом ели «обед — гвоздь программы». А после обеда пошли в кукольный театр. Представление — во! Смеху!..

А дружба?

Но ведь в кукольном театре только одна мысль: «Хоть бы подольше не кончилось!»

Дружба началась снова, когда день в летнем лагере закончился и все встретились во дворе у сарая. Здесь, когда они выводили велосипеды, нашлась наконец тема, которая всех заинтересовала и втянула в разговор: новый велосипед Андреаса. Они стояли, окружив его тесным кольцом. Каждый опирался на свою «лошадку».

— Законная машина, — высказался Детлев Тан.

Остальные только чуть кивнули — так сказать, из вежливости. Они изо всех сил старались не прельщаться блеском красного лака. Что лак? Не на лаке же едешь. Едешь на технике. И если какая заковыка, то тоже из-за техники.

— Он точно такой же, как у вас, — сказал Андреас.

Они чуть кивнули.

— Свободный ход — «Ракета»? — спросил Райнер Шнек.

— Такого не бывает.

— Болтай, — сказал Райнер Шнек.

— На «Ракете» кто летит, у того в ушах свистит, — выдал Детлев Тан.

— Не бывает, точно говорю, — настаивал Андреас.