И вот теперь он стремится объединить в своих руках всю добычу алмазов. К 1887-му его компания стала в районе Де Беерс уже единственной. Остальные девять она сумела поглотить. Родсу удалось снизить себестоимость добычи с 1882 года до 1888-го в два с лишним раза, повысить дивиденды в восемь раз, а капитал компании — почти в двенадцать: с 200 тысяч фунтов до 2 332 тысяч. Это достигалось механизацией и ужесточением мер борьбы против кражи алмазов. Одновременно вводилась система компаундов — лагерей, обнесенных железной оградой или колючей проволокой, где стали держать рабочих-африканцев. За пределы компаундов африканцы не могли выходить, их жизнь строго контролировалась, а в последнюю неделю им давали слабительное, чтобы они не утаили алмаз, проглотив его.
«Амальгамацией» занимались не только Родс и его компаньоны. Появились и другие крупные компании. Добыча росла, цена алмазов на мировом рынке падала. Только за пять лет она упала на тридцать процентов, и Родс видел, что это только начало.
Рынок был, по мнению Родса, довольно ограничен. Рассуждал он так: крупные покупки совершаются не часто, а массовый потребитель — это женихи, которые перед свадьбой по традиции дарят невестам кольцо с маленьким бриллиантом. Таких свадеб в Европе и Америке бывает ежегодно около четырех миллионов. Значит, четыре миллиона бриллиантов. Далее Родс исходил из того, что зачастую бриллиант покупался недорогой, в один карат. Стоил он один фунт стерлингов. Значит, делал вывод Родс, четыре миллиона фунтов — это и есть ежегодная емкость мирового бриллиантового рынка. Повысь цены — будут покупать меньше, понизь — больше, все равно предел — четыре миллиона фунтов.
У человека, который за всю жизнь, кажется, так и не подарил ни одной женщине кольца с бриллиантом, рассуждения о психологии жениха выглядели, может быть, не слишком убедительно, но все-таки рациональное зерно в них было. Алмазный рынок оказался далеко не беспределен. А это означало, что только монополизация добычи даст гарантию от падения цен.
В 1887 году Родс начал последнюю, решающую схватку за алмазы — схватку за объединение под своей властью уже всех алмазных полей. К этому времени у него остался только один серьезный соперник — Барни Барнато, глава Компании кимберлийских копей. В распоряжении Барнато были самые богатые копи, да и капитал его превышал все, что имелось у Де Беерс.
Яркое, хотя и не во всем точное описание карьеры Барнато появилось через десять лет в петербургском журнале «Русское богатство» — в корреспонденции из Лондона уже упомянутого выше Шкловского-Дионео.
«Барней Барнато мог бы составить центральную фигуру в романе „Золото“. Двадцать лет тому назад по улицам Уайтчепеля бродил клоун и акробат, который тут же на тротуаре, на дырявой попоне, показывал оборванной публике свое искусство. Но уайтчепельские нищие плохо оплачивали „искусство“, а клоун был молод и честолюбив. Тогда он решил переехать в Южную Африку, попытать там счастья. В то время только что еще пронесся слух о… бриллиантовых полях. Когда клоун высадился в Кейптауне, в кармане у него было пять шиллингов; но Барней Барнато, так звали акробата, не унывал. Он тотчас пристал к партии приискателей. Ей повезло, и через десять лет Барнея Барнато ценили уже в миллион».
На самом деле, конечно, все было не так просто и легко, как это получилось у Шкловского-Дионео. Разве просто «повезло»? Ведь кроме Родса только один такой Барнато и появился среди тысяч старателей. Сколько, должно быть, заложила в него природа такого, чему его соперники люто завидовали как величайшим талантам. Дионео и сам признавал это:
«Как ни успешны были тогда пашни алмазов, но молодой человек жаждал еще более быстрой наживы. И вот он становится во главе акционерной компании. Тут он очутился в своей сфере. Как полководец посылает на бой батальоны солдат, так Барней посылал на рынок тучи акций. В его руках они делали чудеса.
…На лондонской бирже до сих пор помнят появление Барнея Барнато в первый раз после того, как он оставил столицу. Это было появление князя; нет, слово „князь“ слишком слабо: то явилось своему народу индийское божество. И экзальтированные поклонники готовы были броситься под колесницу бурхана. Да на одной ли бирже произвел такое впечатление Барней Барнато! В роскошный дворец его близ Грин-парка считали за честь попасть на бал герцогини, насчитывавшие еще больше дюжин предков, чем тетушка мамзель Кунигунды („Кандид“)».[31]
Конечно, десятью годами раньше, во время схватки с Родсом, Барнато не добился еще всего этого, но все же и тогда, в 1887-м, он считался на южноафриканском горизонте одним из самых богатых людей.
Ожесточенная борьба с ним заняла у Родса почти целый год. Как писал Шкловский-Дионео в другом своем очерке,[32] лондонские биржевики долго потом вспоминали о ней «с таким восторгом, с каким, вероятно, солдаты наполеоновской гвардии рассказывали внукам о битвах при Йене, Аустерлице и Ваграме».
В этой схватке у Родса особенно явно проявились те черты, которые признает даже преклонявшийся перед ним биограф Бэзил Уильямс: «он умел быть безжалостным», «не церемонился с теми, кто становился ему поперек пути».
Родс атаковал, играл на повышение и понижение курса акций, запугивал соперников и подчинял одну за другой еще сохранявшие самостоятельность компании, даже в Кимберли, цитадели могущества Барнато. Путем сложной биржевой игры Родс ставил эти компании перед дилеммой: разориться или подчиниться Де Беерс.
Родс выбирал направления ударов, а методы ему подсказывал Альфред Бейт, выходец из Германии, которого в Южной Африке считали непревзойденным финансистом, финансовым гением. Сказалось и тут умение Родса находить и использовать нужных людей. Бейт был для Родса неоценим. Как только возникала очередная трудная проблема, Родс говорил:
— Надо обратиться к маленькому Альфреду.
Считается, что от Бейта Сесиль Родс получил самый ценный совет в жизни, совет, который помог ему заручиться поддержкой одной из самых влиятельных сил тогдашней Европы, и поддержкой не разовой, не однократной, а такой, которая стала ему постоянной опорой. Бейт посоветовал Родсу обратиться к английским Ротшильдам, крупнейшему банкирскому дому.
Дело было так. Родс хотел скупить акции компании, которая в Кимберли была второй по значению — она уступала только компании Барни Барнато. Если бы Родсу это удалось, он стал бы победителем в борьбе с Барнато. Но владельцы этой компании — она называлась Французской компанией капских алмазных копей — потребовали за акции почти полтора миллиона фунтов.
Тогда-то Родс и обратился к лорду Натаниэлю Ротшильду. О встрече, сыгравшей громадную роль в жизни Родса, сказано во многих книгах. Подчеркивают, что Родс был приятно удивлен радушным приемом и что собеседники произвели друг на друга хорошее впечатление. А Ротшильд увидел не того неотесанного старателя с дурными манерами и необузданным нравом, какие обычно приезжали с алмазных копей. Пригодилась Родсу оксфордская выучка.
Но дело, конечно, не в манерах. Английский историк писал позднее: «Теперь уже мы знаем, что в те времена дом Ротшильдов зорко следил за добычей алмазов». Ротшильд, «безусловно, не раз испытывал искушение вмешаться в дело амальгамации» и, чтобы не упустить удобного момента, послал своего наблюдателя на алмазные россыпи.[33] Так что он был хорошо осведомлен о ситуации на копях и знал, с кем имеет дело.
Кроме того, Родс поделился со своим собеседником идеями о расширении влияния Англии по всему миру. Это должно было импонировать Ротшильду. Недаром его называли банкиром Британской империи. Отец Натаниэля, Лайонел Ротшильд, в 1875 году, даже отказавшись от процентов, дал четыре миллиона фунтов премьер-министру Дизраэли на покупку акций компании Суэцкого канала. Если бы Ротшильд этого не сделал, Дизраэли пришлось бы просить денег у парламента. Процедура оказалась бы такой долгой, что весь план Дизраэли мог рухнуть.