— Оставьте нас наедине с моей женой.

Голос Дамиана прозвучал сурово.

Слуги неохотно, с возобновившимся шушуканьем стали продвигаться к выходу.

— Что делать с этим? — мрачно спросил Эддингтон, кивая головой на гонца.

— Тащи в угловую приёмную, — ответил Дамиан. — Вы, там, помогите. — Он даже не повернул головы, но дворецкий и Фредерик тут же подскочили к офицеру. — И глаз с него не спускайте. Даже не вздумайте упустить.

Служанки оживились и зашагали к двери более резво, поняв, что спектакль не окончился, а лишь переносится в другое помещение.

— Давай, двигайся! — грубо обратился к гонцу Эддингтон. — Дать ему одеться?

Это он уже спросил у Дамиана.

— Да нет, зачем же? — бесстрастно ответил тот. — Пусть идёт так. Во всей красе.

Не знаю, какие чувства испытал в этой связи мой мнимый (или не мнимый?) любовник, но в этот момент они меня мало волновали. Мы с Дамианом остались в комнате вдвоём. Дверь закрылась, хлопнув, будто молоток оглашающего приговор судьи.

Я молчала и всё никак не решалась открыть рот, чтобы хоть что-то сказать в свою защиту. Дамиан посмотрел на меня, затем снова оглядел комнату и поднял с края кровати висевший там сиреневый чулок.

— Твоё? — осведомился он, изогнув бровь.

— Да откуда?! — возмущённо воскликнула я, вложив в этот возглас весь свой протест относительно сложившейся ситуации.

— Зря, — бесстрастно отозвался Дамиан. — Тебе бы пошло.

И, откинув чулок в сторону, сказал:

— Одевайся.

Он наклонился, поднял с пола платье и перебросил его мне. Для того, чтобы одеться, пришлось сначала вылезти из-под одеяла, но в сложившихся обстоятельствах было не до стеснений. Дамиан отвернулся вполоборота; я постаралась натянуть платье как можно быстрее. Встала с кровати, засунула ноги в валявшиеся рядом туфли.

— Идём.

Дамиан подождал меня у двери, распахнул её и вышел первым. Я последовала за ним. В коридоре было пусто: зрители уже переместились к месту второго действия. Я чувствовала, что объясняться бессмысленно, что наказание ждёт меня в любом случае, независимо от того, что я скажу, и от того, как всё происходило на самом деле. Я чувствовала это — и на место страха и смятения приходила злость.

— Прикажешь пороть меня плетью? — спросила я сквозь зубы.

Дамиан остановился, как вкопанный, так внезапно, что я врезалась ему в спину. Он обернулся, одновременно отстраняясь на шаг назад.

— Скажи, откуда у тебя берутся такие идеи? — осведомился он, качая головой так, словно находился под сильным впечатлением. — Сначала лошадиный хвост, теперь плеть? Признайся откровенно: в то время, как все нормальные девушки мечтали о принце на белом коне, ты рисовала в своём больном воображении мужа-садиста?

Дамиан снова зашагал по коридору. Я семенила за ним, мрачно бубня себе под нос. Моё-то воображение тут при чём? Про лошадиный хвост он сам тогда говорил, а про плеть нас в пансионе учили. Нам ведь подробно рассказывали, чем чревата супружеская измена и как она карается.

Мы почти уже подошли к угловой комнате, использовавшейся в качестве приёмной, но, не доходя до неё нескольких шагов, Дамиан неожиданно открыл другую дверь. И знаком предложил мне войти. Я послушалась — а разве у меня был выбор? В комнате оказалось темно, но Дамиан пересёк её уверенным шагом и отодвинул в сторону одну из висевших на стене картин. Затем нажал на какой-то рычаг. В комнату сразу же ворвался гомон голосов, и я быстро сообразила, что это собравшиеся в соседнем помещении слуги бурно обсуждают события сегодняшнего вечера. Дамиан, опять-таки жестом, подозвал меня подойти поближе. Как оказалось, за картиной было проделано небольшое окошко, ведущее в соседнюю комнату — ту самую угловую приёмную. Обычно оно было закрыто не только самой картиной, но и своего рода ставнем, сливавшимся со стеной. Поскольку здесь было темно, а с той стороны, наоборот, горели свечи, нас оттуда было не видно, в то время как приёмная, напротив, была, как на ладони.

— Наблюдай.

С этими словами Дамиан вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.

Я прильнула к окошку. От сердца отлегло, но лишь отчасти. Он мне поверил? Или просто пожалел? Да нет, если бы пожалел, зачем бы привёл меня сюда? А между тем ставший уже привычным гул голосов резко оборвался, и я поняла, что Дамиан вошёл в приёмную. Вскоре его фигура действительно оказалась в поле моего зрения.

— Все здесь? — жёстко прозвучал его голос. — Артур, закройте дверь.

Я знала, что Артуром звали Эддингтона. Громкий стук возвестил о том, что дверь действительно закрылась. И я отчётливо осознала, что в этот момент не только гонец, но и все остальные присутствующие должны были почувствовать себя грызунами, запертыми в захлопнувшейся мышеловке.

Дамиан остановился напротив гонца. Тот по-прежнему был абсолютно голым. Это заставляло меня сдвигать голову так, чтобы исключать из поля своего зрения некоторые детали. Дамиана же эти детали явно нисколько не смущали, поскольку он постоял напротив гонца ещё некоторое время, ни слова не говоря и лишь сверля его взглядом. Потом почти вежливо произнёс:

— Присаживайся.

В приёмной было достаточно стульев, но Дамиан специально указал гонцу на каменную скамью. Видимо, был не против, чтобы ответственные за предполагаемое преступление органы успели основательно пострадать за время разговора.

— Извини, поверхность немного холодная, — с издёвкой в голосе добавил он. — Лето выдалось нежаркое.

Взяв себе стул, Дамиан уселся напротив гонца.

— Ну что ж, рассказывай.

— А… э… что же рассказывать, — сокрушённо опустил голову гонец. — Вы же сами всё видели.

У меня зачесались руки открутить ему голову, а может быть, и кое-что ещё — чисто так, для последующего ознакомления с мужской анатомией в спокойной обстановке.

— А ты рассказывай подробнее, — подбадривающе кивнул виконт.

И что-то в его голосе заставило меня вспомнить, почему я так боялась его всего каких-нибудь несколько недель назад.

Гонец мялся, молчал, опустив голову, облизнул губы, поёрзал на сиденье — впрочем, последнее, возможно, от холода.

— Я помогу, — "по-доброму" предложил виконт. — Как часто это происходило?

У меня всё снова похолодело внутри. Значит, он всё-таки мне не поверил…

— Один раз, только один раз, клянусь вам! — вскричал гонец, и по его интонации даже мне самой захотелось сделать вывод: врёт. — Это произошло случайно, я не виноват, правда, то есть я, конечно, виноват, но я не хотел! Не знаю, как оно вышло… Мы просто разговорились, слово за слово… Виконтесса рассказывала про свою непростую судьбу, что она вышла замуж по принуждению… Я её пожалел. Но это никогда больше не повторится, даю слово чести!

Я хотела закричать, а ещё лучше — запустить чем-нибудь ему в лицо. Да, один раз, с Эдмондом, я совершила ошибку. Но чтобы сейчас я стала трепаться на подобные темы с первым встречным, ещё и подставляя при этом Дамиана?! Пришлось зажать рот рукой, чтобы не выдать своего присутствия.

— Жалостливый, значит? — По ровной глади голоса Дамиана пробегали круги закипающей в глубине ярости. — Артур, — сказал он, не отводя взгляда от гонца, — пускай готовят верёвку. Вздёрнем этого гада прямо сейчас.

— Так ведь виселицы готовой нет, — подсказал Эддингтон.

— А зачем нам виселица? — отозвался Дамиан, по-прежнему сверля глазами совершенно ошарашенного таким поворотом гонца. — Дело домашнее, можно сказать, семейное. Перекинем верёвку через какую-нибудь балку прямо здесь, в замке, и вздёрнем его за милую душу.

— Но… таких наказаний не существует, — попытался протестовать гонец. — За прелюбодеяние не вешают. Особенно когда в первый раз… Дают полдюжины плетей, ну десяток…

— Какая завидная подкованность, — недобро усмехнулся Дамиан. — Будто ты специально это проверял. Допустим, ты прав. И что с того? Кто, по-твоему, сможет призвать меня к ответу?

— Шериф. Я обращусь к шерифу, — нашёлся гонец, но, впрочем, его голос звучал крайне неуверенно.