Потом часа полтора Новожилова отвечала на вопросы. Каждый раз, когда в зале кто-то поднимался и обращался к ней, Лиля, судорожно вцепившись пальцами в кафедру, подавалась вперед, боясь не понять вопрос. Но вот лицо ее светлело, она выпрямлялась — все понятно — и давала ответ.

Так как сдачи кандидатского минимума в ГДР не было, то вопросы могли задавать и по философии, политике, искусству, выявляя эрудированность соискателя. Но к Лиле шли вопросы только по диссертации, видно, увлекла ее новизна.

Спрашивали: какие добавки она вводила для улучшения процесса вспучивания, каким образом достигается равномерное перемешивание в шлаковом распылителе, и еще, и еще. И чем больше она отвечала, тем спокойнее становилась, и совершенно исчезло опасение, что забудет нужное слово.

Встал по виду рабочий человек, высокий, косая сажень в плечах:

— Я хочу задать вопрос присутствующему здесь директору Института чугуна и стали: скоро ли будут внедрять такие отличные предложения фрау Новожиловой на заводе в Айзенхюттенштадте?

С передней скамьи амфитеатра поднялся солидный господин и ответил, что метод фрау Новожиловой внедрят скоро, только понадобится несколько перестроить бассейн…

Потом снова на сцену вышел профессор Лоренц и объявил фамилии двадцати самых авторитетных ученых и производственников, которые приглашались участвовать в обсуждении и голосовании в аудитории рядом.

Все они потянулись из зала, а остальные остались ждать результат.

Уже прошло полчаса, час. Лицо Лили от волнения покрылось красными пятнами: «Провалилась, провалилась».

Наконец в зал возвратились все, кто выходил, и профессор Лоренц, подняв руку, призвал к вниманию:

— Господа, товарищи, вы, наверно, удивляетесь, почему мы так долго совещались. Дело в том, что подобные рекомендации, для получения пемзы с заданными свойствами, сделаны впервые в мире. Работа соискательницы фундаментальна, имеет большое практическое значение. До сей поры мы брали за основу, как вам известно, английский патент Галлай-Хатгардта, модернизировав его. Пемза получалась невысокого качества, с рваной пористостью, приводила к перерасходу цемента в бетоне, удорожала и утяжеляла его.

Коллега Новожилова ввела тугоплавкую, тонкомолотую добавку каолиновой глины. Она всегда есть на металлургических заводах для закупорки летка домны. Пемза сделалась легкой, прочной, с закрытыми порами.

Мало того, фрау Новожилова спроектировала, смонтировала, опробовала и внедрила на заводе экспериментальную бассейновую установку. Эталоны соискательницы приняты безоговорочно, как и методы комплексной оценки качества шлаковой пемзы. Поэтому мы решили поставить фрау Новожиловой не только высший балл — единицу, но единицу с плюсом. Подобного прецедента у нас еще не было, однако полагаю, что ошибки мы не допустим.

На ужин к фрау Данникер Лиля пригласила своего руководителя профессора Гюнтера Козицки, одутловатого весельчака со шрамом через весь лоб, профессора Лоренца и того рабочего — Уве Ротгаммеля, что задавал вопрос директору института. Лиля попросила профессора Козицки привести его с собой. Козицки пришел в некоторое замешательство: тактичнее, было бы пригласить директора института, но желание Лили объяснил «избытком демократизма»..

Еще до защиты, ночью, Лиля приготовила «все по-русски»: винегрет, холодец, салат, пельмени, пирог и даже сделала мороженое.

К моменту прихода гостей фрау Данникер извлекла из старинного буфета черного дуба старинную посуду, старинные салфетки и зажгла в своей квартире витые свечи в старинных подсвечниках, а затем критически оглядела новый наряд квартирантки. Лиля надела черное, закрытое, плотно облегающее платье с широкими, собранными внизу рукавами, на ноги черные лодочки, прикрепила на груди янтарную брошь («все мамино богатство»). Фрау Данникер подумала: «Оказывается, у этих большевиков иногда проявляется вкус» — и поплыла навстречу звонку гостей.

Ужин получился на славу, немцы напористо подчистили все, что было на столе, произносили тосты за «коллегу Лилию», а Уве Ротгаммель, оказавшийся славным парнем, двинул неплохую речь о том, что труд Новожиловой — «это часть строительного материала в нашем здании дружбы».

На этом месте Макс Лоренц и вовсе расчувствовался, встал:

— Я прошел ад концлагерей и, как мне думается, знаю цену жизни, человечности. Хочу поцеловать вас, фрау Лилия, а в вашем лице всех прекрасных советских женщин.

— Не слишком ли много для тебя одного?! — раздувая щеки, шутливо воскликнул Гюнтер и тоже встал.

Фрау Данникер, спасая свою квартирантку, завела граммофон и предложила потанцевать под песенку о Лили.

Наутро местная и берлинская газеты очень одобрительно писали о «первой женщине и первой иностранке, защитившей диссертацию в Веймаре».

Приехал с поздравлениями секретарь горкома партии — совсем молодой человек с густой каштановой шевелюрой. Пожимая Лиле руку, сказал, что ее защита — «и политическая акция».

Через четыре дня Новожиловой вручили диплом, напечатанный в типографии специально для нее. Диплом был внушительного размера, в серой матерчатой обложке с золотым тиснением, с круглой печатью на листе, куда вписали, кроме фамилии, год и место ее рождения, место и время защиты и звание — доктор-инженер.

Странное звание. Лиле объяснили, что оно соответствует званию кандидата наук, и что еще один диплом она получит в Москве.

Глава пятнадцатая

Тарас встретил Лилю в аэропорту на своей служебной машине. Обнял, ткнулся губами в подставленную щеку, посмотрел испытующе:

— Ну, как?

— Все в порядке…

— Поздравляю, поздравляю, — произнес натянуто, — а Клавдия Евгеньевна с Вовкой уже приехали.

— Здоровы ли? — с тревогой спросила Лиля.

— А чего им сделается?

На Тарасе длинное пальто, темная шляпа старательно надвинута на лоб. В дороге он мрачно думал: «Ошибся я, выбрав в жены Лильку… Слишком много у нее претензий».

…При виде матери Шмелек закричал от радости и сразу же сообщил о главном:

— Мама, еж вылечился! — толстые губы его расплылись в улыбке. — А соцсоревнование проверим?..

Когда Вовка пошел в школу, Лиля написала ему из Москвы: «Теперь мы будем вместе учиться. Давай соревноваться». И в каждый приезд домой мальчишка показывал свой дневник, требовал отчета от нее.

Клавдия Евгеньевна всплакнула от избытка чувств, выставила на стол любимый дочкой яблочный пирог с розовато-коричневой блестящей коркой. Рядом с ним Лиля положила два своих диплома и объявила:

— А теперь буду раздавать подарки.

Она усадила всех рядком на диван, а сама вышла в соседнюю комнату. Выдача подарков была любимым ее ритуалом. Сначала Лиля вынесла белье маме, и Клавдия Евгеньевна, восхищенно рассматривая тончайшие кружева, смущенно спросила:

— Да куда же мне такая роскошь?

Тарас принял две нейлоновые рубашки со снисходительной улыбкой:

— Не забыла обо мне, ученая степень?

Шмелек поднял визг, когда заводной маленький гоночный автомобиль, сверкая фарами, помчался по полу, натыкаясь на ножки стола и стульев.

Потом Клавдия Евгеньевна, требуя подробностей, расспрашивала, как проходила защита, и рассказала о ростовских новостях:

— Улица Энгельса, можно сказать, совсем новая; набережную протянули — там теперь такая красота, по вечерам народу полно…

И шепотом, озираясь на дверь в соседнюю комнату:

— Трудно мне с Тарасом… Груб, нелюдим… Не сердись, уеду в Ростов… На могилу папы тянет…

— Ну, побудь хоть немного со мной, — попросила Лиля.

— Немного побуду.

В институте были поздравления, расспросы, серьезные и Райкины, вроде: «Нырнула в моду?», «Много шмоток купила?» — а потом дни покатились своим чередом.

Кандидату наук Новожиловой определили должность старшего научного сотрудника, назначили заведующей лабораторией физико-химических исследований. Профессор Глухов одобрил это: «Без физхимий, — сказал он ей по телефону, — в вашей области хорошего ученого, с заглядом на будущее, получиться не может».