Он словно вспомнил о племяннике, чинно сидящем рядом с Лилей:

— А Рольф — директор спортшколы. Надеюсь, на своей машине он отвезет вас в Унтервелленборн. Не правда ли, Рольф?

— Только так! — с готовностью ответил «викинг». — И буду, если разрешите, в дни последующие вашим бетреуером.

«Кажется, это означает — гидом, опекуном, товарищем», — подумала Новожилова и поблагодарила.

У Рольфа жесткие, вьющиеся каштановые волосы. Прекрасно сшитый серый, в мелкую клетку костюм изящно облегает сильную фигуру спортсмена.

Людвиг разлил вино по бокалам и поднял свой:

— Хочу выпить за новую Германию Рольфа и за вашу выстоявшую Россию, Лилия Владимировна.

…Уже к полуночи они мчались пустынной, припорошенной снегом автострадой, и деревья вдоль нее шарахались, словно падая навзничь.

«Викинг» вел машину властно и нежно. Руки его в белесом пушке спокойно лежали на руле.

Лиля чувствовала, как от выпитого вина горит ее лицо, как бьется о щеку завиток волос. Она нет-нет да поглядывала с любопытством на высокую шею «викинга», на его маленькое ухо.

«По возрасту он не мог участвовать в войне», — думала она, и эта мысль еще больше расположила ее к Рольфу.

Бег по ночному шоссе мимо падающих навзничь деревьев убаюкивал, говорить не хотелось. Вдали показалось зарево над металлургическим заводом Унтервелленборна.

Они подъехали к домику под красной черепицей, где квартировала Лиля. Рольф вышел из машины и предупредительно открыл дверцу.

— Надеюсь, до свидания, Лилия Владимировна, — он взял ее руку в свою, — не поехать ли нам завтра в Лейпциг — город моего детства? Покажу вам нашего Деда Мороза — Санта-Клауса…

— С удовольствием, милый бетреуер…

— Можно, я заеду за вами в десять утра?

— Буду ждать…

— Спокойной ночи…

Рольф приехал с букетом роз, неожиданным в эту пору года. Он был в черной кожаной куртке на меху, кожаной фуражке.

На этот раз Рольф рассказывал о своих питомцах, Лиля — о своей диссертации. В разговорах незаметно доехали до мрачноватого, по первому впечатлению, Лейпцига.

Рольф показал ей двухэтажное здание гимназии, где учился, маленький дом с верандой, в котором жил в детстве с родителями.

— Все погибли в Дрездене при налете американской авиации 13 февраля 1945 гада, — мрачно сказал он.

В кафе с окнами из цветных стекол они подкрепились. Фрау в белой наколке на волосах и белом фартуке поверх синего платья подала им бульон в чашках, каждому по ломтику колбасы, крутому яйцу. К черному кофе она принесла два кубика сахара и два «наперстка» молока. На столе лежали бумажные кружки́ для стаканов.

Оставив машину на стоянке возле изрядно облупленного отеля «Астория», они пошли по городу. Рольф показал ей небольшой дом Шиллера, дом, где родился Либкнехт, типографию, печатавшую первый номер ленинской «Искры», дом Клары Цеткин у входа в парк, названного ее именем. Он понимал, что Лиле особенно приятно и интересно было это видеть.

Какими-то кратчайшими путями привел он ее к храму Александра Невского, а потом к величественному памятнику — пирамиде из гранита, — возведенному в честь Битвы народов.

— Здесь есть земля, привезенная из России, — сказал он.

Возле церкви святого Фомы, где похоронен Иоганн Себастьян Бах, они постояли у позеленевшего от времени памятника. Бах был изображен органистом с вывернутым левым карманом (нет денег!) и, от небрежности, с незастегнутой пуговицей камзола..

— В Томаскирхе он был двадцать семь лет регентом, — сказал Рольф, хотя Лиля это и сама знала, — и сочинил здесь большую часть своих произведений.

В три часа дня они подошли к старому зданию ратуши, с балкончика которой держал речь бородатый Санта-Клаус, в одежде из алого бархата, отороченного белым мехом.

— Ваш Дед Мороз, — сказал Рольф.

Свое шествие по городу Санта-Клаус начал с площади — старой ярмарки, от Торговой палаты. Крутились карусели, сильные порывы ветра раскачивали игрушки на елке. Под фонарями на тонких высоких столбиках зеленели круги из веточек ели. Заиграли музыканты в синих плащах и фуражках.

— Если бы вы знали, как любил я в детстве этот день, — тихо, приближая губы к уху Лили, сказал Рольф и ласково сжал ее руку.

По коридору, отгороженному на мостовой белым шнуром, прошли шесть музыкантов в коричневых сутанах, квадратных коричневых шапочках, разрисованных желтыми зубцами. Музыканты весело играли на сверкающих трубах, а за ними шествовали плюшевый мишка и дети с приставными острыми длинными носами, окрашенными желтой краской.

Похожая на Эмму немка посадила себе на плечо маленького мальчика в голубом костюме на меху. Заросший мужчина с непокрытой головой, в меховой женской шубе протискивался поближе к шествию. Санта-Клаус заговорил с детьми.

— А знаете, как у нас встречают Новый год? — тоже почему-то на ухо Рольфу прошептала Лиля и начала рассказывать о Снегурочке, о Деде Морозе на санях, о елках на площадях городов, о детях…

«Викинг» нравился Лиле, каждое его прикосновение волновало ее. Но она и сердилась на себя: вот новости!

Поздно вечером у ее дома Рольф пытался притянуть Лилю к себе, она отклонилась:

— Всего доброго, Рольф.

Вошла в дом и уже знала, что больше с ним не встретится никогда, не хотела изменять себе.

На защиту в Веймар Лиля приехала из Москвы осенью. Предстоял решающий бой. Она, конечно, волновалась, но была уверенность, как когда-то в институте перед экзаменами по предмету, который знала безупречно. Ее установку уже внедрили, и здесь, и на Урале были хорошие результаты. Но не подведет ли немецкий язык? Поймет ли она вопросы, которые будут задавать? Съедутся ученые со всей страны. И станут спрашивать на всех диалектах… Страшно!

Поселилась Новожилова неподалеку от парка, посаженного когда-то Гете, в доме фрау Данникер — «нафталинной аристократки», как она ее про себя назвала. Фрау Данникер была церемонна, деликатна и никак не могла забыть, что происходила из знатного рода. Но, растеряв почти все, кроме манер и воспоминаний, отнеслась к своей гостье, в общем, неплохо, и уж во всяком случае — с повышенным любопытством: что это за русская появилась на их небосводе? Фрау Данникер была приятно поражена ее знанием немецкого языка, вдвойне — узнав, что Новожилова собирается стать ученой, и даже пообещала Лиле устроить после защиты небольшой домашний прием на три-четыре персоны.

…На второй день после приезда Новожиловой в Веймар за ней прислали машину из посольства и отвезли отдохнуть, — собраться с мыслями на остров Рюген в Балтийском море.

Сентябрь выдался холодным. Лиля в купальнике сидела на берегу в плетеном, похожем на раковину, кресле, защищающем со всех сторон от ветра. Только впереди скупо пригревало солнце. У ног бесстрашно прогуливалась желтоглазая чайка.

Лиля вздремнула. Все же пути жизни неисповедимы… Могла ли она предполагать после всего перенесенного, что будет здесь… И эти встречи с Людвигом, Рольфом, новой Германией, с ее заводами и Санта-Клаусом, учеными и детьми в коконах… Кем станут они, когда вырастут? Она верит, что не такими, как те, что бесчинствовали в Ростове…

Защита проходила в Институте строительных материалов. Зал — амфитеатр с высокими зашторенными окнами — был переполнен. Как позже узнала Лиля, съехались не только ученые-специалисты, но и производственники. На острове Рюген ей рисовалось: длинный стол, а за ним восседает комиссия. В действительности все выглядело совсем иначе.

На сцену вышел седовласый, молодящийся профессор Макс-Лоренц — декан строительного факультета. Стоя рядом с кафедрой, он представил Новожилову и передал ей слово. Доклад Новожиловой, сопровождаемый показом графики через эпидиоскоп, кадрами двух короткометражных фильмов, длился час. При выключенном свете промелькнули кадры: соискательница в рабочем комбинезоне, косынке, у производственной бассейновой установки собственной конструкции. Женщина в косынке, завязанной впереди «шишаком», мало походила на ту, что стояла сейчас у кафедры в изящном темно-зеленом костюме.