— Я столько не проживу, — я прикусила язык секунду спустя, уже после того, как сморозила эту бестактность.

— Проживете, — все тем-же млеющим голосом, словно рядом с ней лежала не потеющая от жары и постоянного страха женщина, а какой-нибудь черноокий красавец с обложки журнала мод, проворковала Паулина. — Обязательно проживете. Если будете умничкой и научитесь извлекать опыт из чужих ошибок.

— У меня серьезные проблемы с первым «если».

— Не обольщайтесь — со вторым тоже.

— Паулина, неужели вы всерьез рассчитываете вбить в меня все эти премудрости?

— Вы когда-нибудь хотели быть женой посла?

— Прежде всего, я бы хотела стать просто женой.

— Если бы действительно хотели, то непременно стали бы.

— Просто женой? Или женой посла?

— Сначала просто женой. А потом женой посла.

— Вы так в этом уверены?

— Положитесь на мой опыт, Валечка.

— А действительно, сколько вам лет, Паулина?

— А вот не скажу!

— Кокетничаете? Со мной?

— Видите ли Валечка… — Паулина поменяла позу для загара, легла на живот и повернула ко мне белую голову в страшных черных очках. — Мне важно добиться вашего полного доверия. А потому я не хочу показаться лгуньей…

— То есть?

— Ну, если я вам скажу, что мне почти семьдесят, вы же все равно мне не поверите.

— А вы предъявите документы. Ну, там, свидетельство о рождении…

— С документов, обычно, и начинается главная ложь.

— Вы очень циничны, да, Паулина? — Эта женщина с седой головой заведующей отделом сортировки публичной библиотеки и великолепным телом зрелой наяды действовала мне на нервы все больше и больше. — Холодны, умны, начитаны… И страшно нравитесь себе?

— К счастью, этот возрастной период я уже давно миновала.

— У вас есть муж, Паулина?

— Был. И не один.

— Сколько же мужей у вас было?

— Много, Валечка.

— А дети?

— Боже, вы еще совсем молоды, — вздохнула Паулина.

— Я же не спрашиваю, откуда они появляются на свет. Вопрос был сформулирован иначе: есть ли у вас дети?

— Сохранить такое тело, родив хоть раз?

— Вам безумно нравится ваше тело, да?

— Да, Валечка. Это единственное чудо природы, которое я могу созерцать когда угодно и где угодно.

— Вы, часом, не больны нарциссизмом?

— Скорее уж, нимфоманией.

— А как насчет души, Паулина?

— Это в воскресенье. В церкви.

— Посещаете храм Божий?

— Естественно, посещаю.

— Следовательно, вы верующая?

— Я же сказала вам, Валечка: в воскресенье.

— Вы странная женщина, Паулина.

— Любая уважающая себя женщина, использующая собственную голову не только для укладки перманента, должна быть хоть немножечко странной. Это придает ей пикантность. Вы не согласны со мной?

— Пикантность для чего?

— Просто пикантность. Разве этого мало?

— Значит, если хочешь вызвать доверие у другого человека и делаешь все, чтобы его оттолкнуть, это, по-вашему, пикантно?

— Вы о себе?

— Я о вас.

— Я вам не нравлюсь, Валечка?

— А вас это удивляет?

— Вы знаете, — Паулина вновь перевернулась на спину, — природа происхождения человека — великий процесс и самая непостижимая тайна на свете. Ни один американец никогда бы не понял ни вас, ни вашей души, ни, соответственно, тех глубинных, подсознательных мотивов, которые заставляют вас говорить и делать то, что вы, Валечка, говорите и делаете…

— А вы со своей русской душой, естественно, все понимаете?

— В том-то и дело, что понимаю я очень мало. Но ЧУВСТВУЮ почти все!

— В вашем роду, Паулина, были исключительно русские?

— Русской была только моя мать. Отец же происходил из очень древнего и богатого германского рода. Его предки были прусскими дворянами и даже имели отдаленное родство с Фридрихом Великим.

— И вы хотите сказать, что ваша генетическая способность чувствовать русскую душу, не понимая ее в принципе, помогает в работе?

— Еще как помогает!

— Я как-то очень смутно все это представляю.

— Напомню вам, Валя, что я психолог, причем, уверяю вас, психолог очень даже недурной, да еще, вдобавок ко всему, имеющий бесценный практический опыт. Для моей профессии почти тридцать лет работы в ЦРУ — это нечто!..

— А в ЦРУ вы занимаетесь исключительно русскими, — вставила я.

— Кто может сказать, чем он вообще занимается! Тем более в таких э-э-э специфических ведомствах! — Паулина легко приподняла свое загорелое тело с шезлонга и встала. — Так вот, для людей, выросших и сформировавшихся в России, или, точнее сказать, на том огромном пространстве, которое зовется ныне Союзом Советских Социалистических Республик, весьма характерно разительное, а с точки зрения продуктов западной цивилизации, патологическое, болезненное несоответствие между словами и поступками, между формой, в которую облекают мысли, намерения, инициативы и их конкретным содержанием…

— Если следовать вашей логике, Паулина, то советская женщина, признаваясь в любви мужчине, на самом деле ждет того момента, когда он уснет, чтобы залить ему глотку уксусной эссенцией или вскрыть ему яремную вену кухонным ножом?

— Не утрируйте, Валечка, — Паулина мягко улыбнулась, взяла с низкого стеклянного столика гигиеническую салфетку и бережно, словно прикоснулась к тончайшему фарфору, промокнула вспотевшее лицо. — Я говорю о поведении человека в экстремальной ситуации. Вы ведь, Валя, живете в зоне правового и нравственного произвола, в условиях автократического строя, сама система которого выстроена таким образом, что рядовая личность, не прикрытая номенклатурными связями, никак не защищена. То есть в экстремальных условиях вы боретесь за себя в одиночку. Мало того, вы прекрасно понимаете ОБРЕЧЕННОСТЬ этой борьбы, поскольку против вас — мощная система, которая практически не дает сбоев. И тогда вы уходите в себя. Но даже во внутреннем противоборстве с собой вы все равно склонны к самообману: понимая, что в одиночку вас непременно сомнут, вы ищите оправдание самой СИСТЕМЕ, оправдывая таким образом свой образ жизни.

— Ну и что? — я пожала плечами, мечтая только об одном — поскорее закончить этот бессмысленный разговор и очутиться под душем. — Чтобы понять это, по-вашему, надо обязательно быть профессиональным психологом и почти тридцать лет проработать в ЦРУ?

— Вы не дослушали меня, Валечка. Я давно уже не читала лекций в университетах, поскольку не занимаюсь обобщениями и теоретической базой, а исключительно конкретной работой.

— В данном случае, мною?

— Верно. Вами. И я должна быть на сто процентов уверена в том, КАК именно вы поведете себя в той или иной ситуации. Что вы не кинетесь на грудь СИСТЕМЕ, в надежде обрести там сочувствие, понимание и прощение. Вы сами вычеркнули себя из гигантской армии советских послушников. Стало быть, должны догадываться, что при ЕСТЕСТВЕННОМ развитии событий прощения вам не будет. Никогда!

— Вы считаете это реальным?

— Что именно? Предусмотреть все?

— Да.

— В рамках конкретного задания, которое будет вам поручено, вполне. Понимаете, Валечка, мы имеем дело с тем самым случаем, когда буквально все совпадает. Психологи определяют такие случаи, как «идеальную мотивацию». То есть затеянное предприятие равным образом выгодно как заказчику, так и исполнителю. Редкий случай, уж вы мне поверьте…

— Мы уже говорили об этом, Паулина… — Я тоже встала. — Правда, в общих чертах, но… Возможно, именно поэтому мне кажется сущей фантастикой, наркотическим миражом для потерявшей надежду неврастенички, все то, что вы мне обещаете.

— Вы имеете в виду ваше возвращение к нормальной жизни в Союзе?

— Да. После всего случившегося со мной, я даже вообразить не могу ситуацию, при которой мне разрешат оставаться на свободе, жить как нормальный человек и даже работать там, где я работала…

— Милочка, если бы вы знали, какую цель преследуем МЫ, право же, решение вашей проблемы показалась бы сущей безделицей, пустяком.