Он должен был призвать на помощь всю свою ловкость, чтобы противостоять ее беспрестанным, бешеным нападениям. Словно богиня мести, как тигрица, бросалась она на Сади.

Около них образовался пустой круг, казалось, происходил кровавый турнир, где борьба шла не на жизнь, а на смерть.

Во время этого поединка появился со своим отрядом Зора, и с этой минуты участь арабов была уже решена. Они были внезапно окружены вновь прибывшими неприятелями; и хотя они ясно видели свое поражение, но не согласились с требованием Зоры сдаться.

Но вот одному из солдат Сади удалось овладеть знаменем, убив ятаганом несшего его воина.

Арабы испугались, они искали Кровавую Невесту, но свет луны был слишком слаб для того, чтобы можно было ясно видеть все, что происходило кругом: знамя было потеряно, Кровавой Невесты нигде не было видно…

И все оставшиеся в живых бедуины бросили оружие, когда Зора снова потребовал сдаться.

В ту же минуту смелому Сади, все еще сражавшемуся с Солией, удалось наконец обезоружить свою противницу, ранив ее в правую руку.

— Убей меня! — закричала Кровавая Невеста. — За мою голову назначена награда! Убей же меня!

— Нет, — отвечал Сади, — ты должна живой сдаться мне. Сдавайся же!

— Нет, никогда! — вскричала Солия и хотела левой рукой вонзить себе в сердце кинжал. Но Сади вовремя успел схватить ее за руку и, соскочив с седла, силой снял с лошади бешено сопротивлявшуюся Солию.

Кровавая Невеста походила на пойманную львицу. Она все еще делала отчаянные попытки убить себя, но все было тщетно; Сади приказал нескольким солдатам связать ее.

— Покорись своей участи! — закричал он ей. — Посмотри-ка туда: сейчас только остаток твоего племени сдался победителям!

С мрачно сверкающими глазами, не говоря ни слова, в невыразимом отчаянии стояла связанная Кровавая Невеста и видела, как маленькая кучка ее воинов, избежавших смерти, сложила оружие.

Побежденная Солия находилась теперь в руках ненавистных врагов, под властью того, кого она ненавидела больше всех остальных.

Она только выжидала удобного случая убить себя. Со связанными руками, окруженная караулом неприятелей, она стояла, подобно заключенной в неволе гиене, и мрачно и пристально смотрела на покрытое кровью и трупами поле битвы, где племя ее кончило свое существование.

Только Зора узнал о подвиге Сади, как немедленно поспешил к нему, оставив пленников под надзором своих солдат.

Торопливо соскочив с лошади, он бросился обнимать своего друга.

— Победа, Сади, победа! — радостно воскликнул он, горячо сжимая его в своих объятиях. — Я услышал выстрелы и поспешил сюда, но пришел только затем, чтобы быть свидетелем твоих подвигов! Ты взял в плен Кровавую Невесту! Большего торжества и желать нельзя!

— Мы у цели, друг мой, — отвечал Сади, — спасибо тебе за твое появление на поле битвы, без тебя победа не была бы одержана так быстро и решительно!

— Тебе следует получить награду победителя, Сади, ты с пленной Кровавой Невестой возвратишься в Стамбул, чтобы в триумфальном шествии отвести ее во дворец султана, я мог только довершить твою победу. Вы все, — обратился он к солдатам, — приветствуйте нашего храброго и победоносного Сади-бея!

С шумной радостью последовали солдаты приглашению Зоры, и обширное поле битвы далеко огласилось торжествующими криками победителей, прославлявших Сади.

— Да здравствует Сади-бей! — громко разнеслось по воздуху. В первый раз войска султана торжествовали такую блистательную победу среди этой пустыни.

— На коней! — скомандовали офицеры, когда пленные арабы были уже привязаны: Кровавая Невеста — к седлу своей лошади, а прочие воины — к лошадям солдат. — Пусть с рассветом пришлют из Бедра помощь раненым, а мертвым найдется здесь одна общая могила!

Затем шествие вместе с пленниками двинулось к отдаленному неприятельскому лагерю, чтобы прихватить в плен еще нескольких оставшихся там воинов. Это длинное шествие, в котором можно было видеть и ликующие, и печальные, удрученные горем и отчаянием лица, медленно продвигалось по песчаной пустыне, слабо освещенной бледным светом луны.

Только к утру добрались они до лагеря Бени-Кавасов, но он казался вымершим. Ни один звук, ни одно движение между палатками не нарушали его мертвой тишины.

При слабом утреннем свете Сади и Зора отправились в шатер эмира.

У входа в палатку они нашли престарелого эмира мертвым — он предпочел лучше умереть, чем пережить поражение. Возле пего лежали и воин, принесший известие о поражении, и старый слуга, последовавший примеру своего господина и, подобно ему, лишивший себя жизни.

— Он предпочел смерть позору, — сказал Сади, указывая на труп эмира, — в душе этого человека было много истинного величия. Отдадим же ему последний долг и на восходе солнца при пушечной пальбе предадим его прах земле. Затем двинемся в Бедр, а оттуда с пленниками и завоеванной добычей вернемся в Стамбул, куда гонцы еще раньше принесут известие о нашей победе. Племя Бени-Кавасов получило достойное наказание.

XIX. Новый фаворит

Вследствие пророчества Сирры и встречи с Мансуром-эфенди на террасе дворца султанша Валиде отказалась от своей вражды к нему. Она так верила в чудеса и знамения, что слова пророчицы были для нее законом.

Шейх-уль-Ислам заметил эту перемену и пустил в дело всю свою хитрость, чтобы усилить ее.

В один из следующих дней султанша Валиде приказала муширу Изету известить Мансура, что в назначенный час она желает встретить его в Айя-Софийской мечети.

Императрица-мать имела собственную мечеть в Скутари и часто являлась туда, чтобы в присутствии всего народа совершать свои молитвы. В окрестностях мечети, которая внутри была отделана мрамором и устлана коврами, у султанши Валиде было несколько академий, называемых медресе, квартиры для студентов, столовые для бедных, больница, бани и караван-сарай — убежище для путешественников. Все это делала она для того, чтобы быть любимой народом.

Но в назначенный день к вечеру она отправилась не в свою мечеть, а в большую, роскошную Айя-Софию, на паперти которой она желала на обратном пути встретить Шейха-уль-Ислама.

Прежде чем войти в мечеть, каждый магометанин производит омовение в находящемся перед дверью бассейне. В собственной мечети султанши Валиде для нее был устроен особый бассейн, здесь же, в Айя-Софии, был только один, общий. Слегка обмакнула она туда несколько пальцев и коснулась ими лба, как и глаза, незакрытого покрывалом.

Ни снаружи, ни внутри мечети не видно было ни образов, ни резьбы. Коран строго запрещает изображать людей и животных. Зато стенные украшения, состоящие из арабесок и изречений из Корана, украшают внутренность магометанских мечетей, стены которых ночью бывают освещены бесчисленным множеством ламп.

Богослужение на востоке не величественно и не торжественно, а состоит из одних механически произносимых молитв и чтения текстов из Корана.

В каждой мечети, в стороне, обращенной к Мекке, находится большой мраморный престол святого Пророка, и к нему должен быть обращен лицом каждый молящийся.

Константинопольские мечети делятся на два класса: императорские церкви, Джами-эс-Салатин, и молельни, известные под именем Меджидие. Первых — шестнадцать, последних — около ста пятидесяти. Кроме самой большой и прекрасной из всех мечетей, Айя-Софии, ежегодный доход которой составляет до полутора миллионов пиастров, к императорским мечетям принадлежит и множество других.

Айя-София была соборной церковью Константинополя, когда он был еще христианским городом. В 538 году, после неоднократных пожаров, император Юстиниан принялся вновь отстраивать собор с еще большим великолепием. Спустя двадцать лет обрушилась восточная половина большого купола, но Юстиниан восстановил поврежденную церковь, сделав ее еще прекраснее и прочнее. Чтобы дать хотя бы некоторое представление о величине и роскоши этого, теперь магометанского, храма, заметим, что для покрытия огромных издержек на его сооружение надо было увеличить налоги и вычеты из жалованья чиновников. Стены и своды были выложены из простых плит, но роскошь колонн превзошла собой все, до сих пор имевшее место. Тут были всевозможные сорта мрамора, гранита и порфира: фригийский белый мрамор с розоватыми полосками, зеленый — из Лаконии, голубой — из Ливии, черный с белыми жилками кельтийский и белый босфорский с черными, египетский звездчатый гранит и порфирные колонны, взятые Аврелием из Солнечного храма в Бальбеке, восемь зеленых колонн, привезенных из храма Дианы в Эфесе, и другие, взятые из Трои, Кизина, Афин и с Пикладских островов.