— Нет! — вскричал кади. — Не из общественной казны! Твоя вина, ты и в ответе, вот мой приговор!

— Ну, так я готов каждый день давать ему по двадцать кусков золота, довольно будет этого?

Архитектор удовольствовался этим вознаграждением, и тяжба была прекращена.

Тут только воздал кади должное почтение султану.

— О, судья, счастье твое, что ты беспристрастно решил это дело, если бы ты, из уважения к моему сану, вынес приговор не в пользу архитектора, я убил бы тебя вот из этого бердыша! — сказал тогда султан.

Замечательны еще и странные названия некоторых мечетей, которыми они обязаны своему происхождению. Одна из них называется Тадки-Джедим (прими, я съел бы это). Она лежит недалеко от Псаматийских ворот и, должно быть, была воздвигнута кутилой, который, внезапно раскаявшись в своем чрезмерном обжорстве, стал ежедневно откладывать в шкатулку те деньги, которые использовал прежде на еду, скопив таким образом значительную сумму, и на эти деньги построил мечеть. Когда слуга подавал ему меню, он, вместо того, чтобы заказывать блюда, бросал деньги в шкатулку со словами: «Прими, я съел бы это».

Другая мечеть носит название Лити-Богадата (шесть пирожков). Она была основана придворным булочником султана Магомета II, обязанным ежедневно доставлять к его столу шесть горячих пирожков и за то получившим монополию на торговлю мукой. Он сильно нажился за счет бедняков и в старости для облегчения своей нечистой совести построил мечеть.

Рассказывают, однако, что жертва эта нисколько не помогла лихоимцу: после окончания стройки взбешенный народ ворвался в булочную и потопил его в квашне.

После этого беглого очерка турецких церквей вернемся к султанше Валиде. Как мы уже знаем, она отправилась в Айя-Софию и там, совершив свою молитву на женской галерее, пошла на паперть.

Невдалеке в тени колонн стоял Шейх-уль-Ислам.

Императрица-мать направилась к нему. Заметив это, Мансур со всеми знаками глубокой преданности тоже пошел к ней навстречу.

— Я вижу, что ты пришел на мой зов, мудрый шейх, — заговорила императрица-мать, — проводи меня немного по улице, мне нужно задать тебе один вопрос.

— Кажется, светлейшая государыня хочет удостоить меня своим доверием. Это такая честь для меня, что я прежде всего спешу изъявить ей свою благодарность, — отвечал хитрый Шейх-уль-Ислам, для исполнения замыслов которого надо было сделать императрицу-мать своей союзницей.

— Да, я хочу довериться тебе, мудрый шейх! В первый раз после продолжительного молчания я снова обращаюсь к тебе. Придворные интриги разъединили нас, — говорила султанша Валиде, возвращаясь в сопровождении Мансура-эфенди в сераль, — я очень рада, что наступила наконец перемена в наших отношениях!

— Может ли кто-нибудь, кроме меня, оценить твою благосклонность, светлейшая государыня, я всеми силами постараюсь доказать тебе свою преданность!

— Ты сейчас узнаешь, зачем я позвала тебя, — продолжала императрица-мать. — Я пришла в интересах нашего могущественного султана или, лучше сказать, меня привлекла сюда забота о престолонаследии! Ты не хуже меня знаешь о недостатках нашего законодательства в этом отношении, и мое единственное желание — изменить существующие у нас по этому вопросу постановления и тем успокоить моего державного сына. Ты молчишь, мудрый шейх?

— Я слушаю. Говори все, светлейшая государыня!

— От одного твоего слова, от твоего толкования закона зависит многое. Ты можешь внести в закон изменения, если докажешь их необходимость. Будем действовать сообща, и нам нетрудно будет придать вес этим нововведениям.

— Ты думаешь, светлейшая государыня, что будет возможно отменить древние законодательства императорского дома?

— Если и нет, то все-таки я бы хотела, чтобы для принца Юссуфа было сделано исключение!

— Ты желаешь, чтобы после кончины султана вместо законного наследника вступил на престол принц Юссуф?

— Ты угадал! Впрочем, ты еще раньше знал об этом желании.

— Подобный переворот в существующем порядке вещей должен быть тщательно взвешен, — уклончиво отвечал Шейх-уль-Ислам.

— Будем действовать сообща!

— Своим предложением, светлейшая султанша, ты делаешь мне большую честь!

— Согласен ли ты принять его?

— Я пересмотрю все законы и тогда увижу, возможно ли это.

— Этот ответ я уже вторично слышу от тебя.

— Ты должна извинить меня, но никто без известных гарантий и выгод не решится на такой важный и рискованный шаг!

— Ты желаешь вознаграждения, понимаю!

— Не вознаграждения, а только работы, светлейшая султанша, участия в государственных делах, одним словом, опекунства!

— Вступив на престол, принц Юссуф будет слишком велик для опеки.

— Ну, тогда назови это местом первого тайного советника.

— Ты рассчитываешь занять место возле меня?

— С неограниченными правами!

— Об этом надо еще поговорить и посоветоваться, мудрый шейх, но сначала я хочу выслушать от тебя, какого рода место желаешь ты иметь: возле меня или надо мной?

— Возле меня не должно быть никого, светлейшая султанша.

— Понимаю, — сказала императрица-мать, — но прежде чем согласиться на такие условия, я должна еще подумать, через несколько дней ты узнаешь мое решение.

Этими словами она дала понять Шейху-уль-Исламу, что разговор окончен.

— Да защитит и сохранит тебя Аллах, светлейшая султанша! — ответил Мансур и с низким поклоном оставил двор сераля.

Султанша же отправилась в свои покои, чтобы закончить некоторые дела, прежде чем вернуться в свой летний дворец.

— Я понимаю твои планы, ты хочешь повелевать, хочешь захватить в свои руки бразды правления, — пробормотала она, — но я вместе с тобой скажу: «Надо мной — никто!» Даже и ты думаешь, что я переживу султана! По крайней мере, не рассчитываешь на мою смерть! Я думаю, мы еще увидимся с тобой, великий муфтий! Я сделаю тебе уступки, ты получишь достаточные выгоды, но надо мной — никто!

Несколько дней спустя во дворце принца Мурада произошел случай, стоивший муширу Изету жизни, а в тот вечер, когда смертельно занемог сам принц, султан в сопровождении Гассана ездил в дом софта.

На другой день рано утром Гассан появился в приемной султана.

Флигель-адъютанты и весь придворный штат были крайне удивлены неожиданным появлением впавшего в немилость и даже осужденного на смерть адъютанта принца, казнь которого все считали уже делом решенным.

Но Гассан и сам не мог найти никакого объяснения внезапной благосклонности султана к нему. Он и сам не знал, что все это значило и что ждало его впереди, и все еще думал пожертвовать своей жизнью за принца.

Он заметил, как шептались придворные при его появлении. Никто не отважился подойти к впавшему в немилость, никто не хотел говорить с осужденным на смерть.

Но Гассан был не такой человек, чтобы чем-нибудь смущаться. Он без малейшего замешательства обратился к дежурному камергеру с просьбой передать гофмаршалу, что он явился по приказанию его величества и просит аудиенции.

Всеобщее удивление возросло еще больше, когда Гассан, впавший в немилость и даже осужденный на смерть, был удостоен аудиенции.

Среди прислуги разнеслась уже весть, что накануне поздно вечером он был проведен к султану и никто не видел, как вышел он из его покоев. Все это было крайне непостижимо.

Некоторое время спустя все удостоенные в тот день аудиенции высшие сановники находились уже в приемной и с нетерпением ожидали минуты, когда явится гофмаршал отвести их к султану. Некоторые же в полной уверенности, что их позовут первыми, с презрением смотрели на остальных. Но каково же было их удивление, когда вошедший гофмаршал объявил, что его величество желает видеть адъютанта принца Юссуфа, Гассана-бея. С гордыми недоумевающими лицами смотрели они на молодого офицера, которому султан оказал предпочтение пред всеми ними.

Это было непостижимо! Какая нужда была ему в этом адъютанте? По какому случаю он был принят первым?