Так этот необычный экипаж добрался до того места на берегу Босфора, где постоянно был наготове большой паром для перевозки маленьких экипажей, животных и прочего.

Повозку вкатили на паром, и гребцы принялись за работу.

Будимир видел, что нельзя терять ни минуты. Ему показалось, что муэдзины возвестили уже о наступающем закате.

Сирра сидела неподвижно, словно птичка в клетке. Она забилась в угол и пристально смотрела вперед. Теперь, казалось, она не могла больше рассчитывать на помощь и спасение. Не нашлось никого, кто бы помог ей обличить Шейха-уль-Ислама. Еще немного — и она будет уже на месте казни, вблизи которого она нашла труп доброй, старой Ганнифы.

Сирра не сомневалась, что бедная старуха стала жертвой Мансура и грека, будучи убитой вместо нее. Она была уверена, что смерть предназначалась именно ей, Ганнифа же вместо нее случайно попалась в руки подстерегающего свою жертву убийцы.

Достигнув противоположного берега, повозку выкатили с парома, и Будимир снова погнал мула, чтобы скорее добраться до места казни.

В это время Гассан был вдвоем с султаном в его кабинете. Ои знал, что через несколько часов совершится казнь пророчицы и что с ней погибнет возможность низвержения Шейха-уль-Ислама.

С каждым часом влияние Гассана на Абдула-Азиса возрастало, и он мог позволить себе больше, чем кто-либо другой.

Но вот в кабинет явился камергер и объявил Гассану, что. Шейх-уль-Ислам во дворце и настоятельно просит султана об аудиенции.

Гассан поручил камергеру продержать Шейха-уль-Ислама до тех пор, пока он не придет звать его в кабинет султана.

— Что там такое? — спросил султан, когда камергер безмолвно удалился.

— Мансур-эфенди просит аудиенции у вашего величества, — отвечал Гассан, сразу угадавший, что тог пришел доложить султану о бегстве Зоры.

— Что ты хотел сообщить мне сегодня утром о великом муфтии и о приговоренной к смерти лжепророчице? — спросил султан.

— Я хотел открыть вашему величеству, что пророчица эта была орудием Мансура-эфенди!

— Орудием Мансура? Для чего?

— Для того, чтобы с помощью ее усилить свою власть, свое могущество и, прежде всего, расположить в свою пользу светлейшую султаншу Валиде!

— Это тяжкое обвинение, Гассан-бей, — сказал Абдул-Азис.

— Я никогда не решился бы легкомысленно рисковать доверием и благосклонностью вашего величества, — отвечал Гассан, — я говорю правду! Мансур-эфенди пользовался для своих целей тем уродом, которому он Дал название чуда и сделал пророчицей, она сама призналась мне в этом. Еще не ушло время допросить ее, однако надо торопиться, Мансур-эфенди очень проворен, он хочет устранить эту соучастницу своих тайн, которая кажется ему теперь опасной, и сегодня же вечером совершится ее казнь!

— Ведь пророчица обвинена в убийстве!

— Это ложное обвинение, сделанное для того, чтобы скорее и под прикрытием закона совершить ее казнь!

— Кавассы нашли ее на трупе!

— Убитая была дружна с ней! Убить хотели пророчицу, и только случай спас ее! Ее вызвали ложным известием из дома софта в это отдаленное место! Вместо нее пошла та, которая через несколько часов была найдена убитой!

— Кого же ты подозреваешь, Гассан?

— Пока еще я не могу ответить на это вашему величеству, но клянусь моим вечным спасением, что пророчица не совершала этого преступления!

— Позови ко мне великого муфтия! — приказал султан, когда Гассан возбудил в нем более важные подозрения. Ему снова пришло в голову, что Мансур-эфенди все еще не дал ответа по поводу вопроса о престолонаследии! Это замедление, это молчание были все равно, что отказ. Итак, все милости, которыми осыпал Абдул-Азис Шейха-уль-Ислама, пропали даром, он понял это. В ту же минуту ему впервые показалось подозрительным, что мать его, султанша Валиде, в последнее время совсем перестала враждовать с Шейхом-уль-Исламом и недоверчиво относиться к нему, по-видимому, заключив с ним мир! Уж не заговор ли это? Не прав ли Гассан? Этот Мансур не один ли из тех врагов, которых он должен опасаться при своем дворе?

Абдул-Азис вполне доверял Гассану. Его обвинение имело в эту минуту на султана такое действие, от которого можно было ожидать самых лучших результатов. Но султан, казалось, хотел поставить Шейха-уль-Ислама лицом к лицу с предъявленными ему обвинениями. Гассан ввел Мансура в кабинет. Тот сразу почуял беду, как только его заставили ждать, особенно когда его ненавистный враг пришел проводить его к султану. Однако он ничем не выдал своей ненависти и недоверия, а с гордой, величественной осанкой прошел в кабинет султана.

Он низко поклонился султану и сделал недовольный вид, когда Гассан встал возле своего повелителя.

— Ты пришел доложить мне, что пророчица будет казнена? — спросил Абдул-Азис.

— Я пришел к вашему величеству с другой вестью, — отвечал Мансур-эфенди, не удостоив Гассана даже взглядом, — с вестью, которая привела меня в крайнее изумление и которую я немедленно должен довести до сведения вашего величества!

— Ты возбуждаешь мое внимание, великий муфтий. Что это за известие?

— Убийца Магомета-бея, начальника твоих телохранителей, в прошлую ночь бежал из тюрьмы сераля!

— Офицер, который содержался там под арестом? — с досадой спросил султан.

— Зора-бей, ваше величество, бежал ночью, и все попытки догнать и задержать его были тщетны.

— Убежал? Как это могло случиться?

— Двери тюрьмы открылись перед Зорой-беем, — отвечал Мансур-эфенди с иронической улыбкой.

— Двери открылись?

— Обстоятельство это кажется удивительным, — продолжал Шейх-уль-Ислам, злобно улыбаясь, — но с дозволения вашего величества я сейчас же разрешу загадку!

— Говори!

— Молодой офицер, который стоит возле вашего величества, приказал открыть двери и вручил беглецу необходимые бумаги!

Султан вопросительно взглянул на Гассана.

— Что такое? Что все это значит? — строго спросил он.

— Его светлость мудрый и правосудный Шейх-уль-Ислам изволит говорить правду, ваше величество! — невозмутимо отвечал Гассан. — Зоре-бею был прислан приказ из министерства иностранных дел! Он был назначен военным атташе в Лондон и этой же ночью немедленно уехал к месту своего назначения, где он, вероятно, добьется таких же успехов, как и в борьбе с мятежными арабами!

— И ты, Гассан-бей, вручил ему этот приказ?

— Точно так, ваше величество!

— Я пришел просить ваше величество о преследовании беглеца и о наказании виновного, — продолжал Мансур, — я являюсь истцом.

— Разве ты не знал, что Зора-бей был арестован по моему именному приказу? — обратился султан к Гассану. — Как мог ты явиться подателем этих бумаг?

— Я поступил по совести: Зора-бей — верный слуга вашего величества! Тот же, которого он наказал за недостойный поступок, служил не вашему величеству, а Шейху-уль-Исламу, — бесстрашно отвечал Гассан, — пусть гнев вашего величества падет на меня и на Зору-бея, нас утешает только то, что мы верой и правдой служим вашему величеству и никому больше!.. А Магомет-бей душой и телом предан был его светлости Шейху-уль-Исламу и исполнял лишь одни его приказания. Никогда не могли бы вы, ваше величество, удостоить его полного доверия!

Мансур-эфенди задрожал от бешенства при этих словах Гассана.

— А потому на попытки Шейха-уль-Ислама отомстить Зоре-бею за начальника капиджей надо смотреть не иначе, как на желание отомстить за смерть своего протеже, чтобы возбудить тем сильнейшую привязанность к себе в его преемнике, — продолжал Гассан. — Я же того мнения, что солдаты и офицеры какого бы то ни было государства не могут служить двум господам, что они должны быть верными, преданными и покорными слугами своему государю и никому больше!

Султан был поражен словами Гассана, и когда тот смолк, наступила пауза.

— Я желаю сначала выслушать доклад великого визиря о деле того офицера, который ночью бежал из тюрьмы, — строго сказал Абдул-Азис, и этот ответ дал понять Шейху-уль-Исламу, что он проиграл дело.