— Мне ничего не известно об аресте Зоры-бея. Я передам тебе его бумаги, необходимые для его отъезда, и Зора-бей может в эту же ночь оставить Стамбул.

— А бегство из тюрьмы, ваша светлость, вы считаете необходимостью?

— Я буду его защищать.

— Приношу вашей светлости благодарность за эту милость.

Великий визирь подошел к письменному столу, выбрал несколько приготовленных бумаг, подписал их и передал Гассану-бею, который принял их с глубоким поклоном.

— О бегстве, в сущности, не может быть и речи, дело идет скорее об исполнении приказа министерства иностранных дел, — сказал Махмуд-паша. — Если Шейх-уль-Ислам постарался отправить нужного нам офицера в тюрьму, то должен быть готовым к тому, что мы его освободим, когда он нам нужен, вот и все! Я отчитаюсь за это, когда придет время, перед его величеством султаном. Тебе ничего не остается делать, как передать бумаги Зоре-бею и позаботиться о том, чтобы он в эту же ночь с первым поездом выехал из Стамбула! Времени еще довольно.

Гассан взял бумаги, поблагодарил пашу и в радостном волнении оставил конак великого визиря. Он немедленно отправился в сераль Было еще не так поздно. Он застал смотрителя того отделения огромного императорского дворца, в котором помещалась тюрьма. Тот низко поклонился влиятельному высокопоставленному офицеру — давно всем уже было известно, что Гассан стал любимцем султана.

— Открой мне тюрьму, — приказал Гассан. — Я должен передать благородному Зоре-бею этот приказ, который я и тебе показываю, чтобы ты не помешал ему оставить тюрьму.

— Оставить тюрьму? — спросил удивленный смотритель.

— Прочитай этот приказ министерства иностранных дел.

— Мудрый и высокий Мансур-эфенди был здесь и приказал мне соблюдать особенную бдительность.

— Вот эти бумаги предписывают немедленный отъезд Зоры-бея военным атташе в Лондон.

— Если ты говоришь и приказываешь мне это, благородный бей, я не осмеливаюсь противоречить тебе, — сказал смотритель, сам не зная, что делать, и отворил камеру, в которой находился Зора-бей. Там была уже зажжена лампа.

Увидев Гассана, Зора бросился к нему навстречу.

— Будь желанным гостем в моем одиночестве! — воскликнул он.

— Твое одиночество должно кончиться, — сказал Гассан, дружески поздоровавшись с Зорой.

— Разве Шейх-уль-Ислам уже низвергнут? — спросил Зора.

— Тише, — сказал Гассан, так как смотритель был в коридоре и мог слышать их разговор. — Еще нет, но мы с Сади надеемся, что дни его сочтены, но обо всем этом ты узнаешь уже в Лондоне.

— В Лондоне?

— Да, Зора, ты в эту же ночь должен отправиться туда.

— Значит, я должен бежать?

— Да, пожалуй что так, но по приказу великого визиря и министерства иностранных дел.

— Какую связь имеет все это, я ничего не понимаю.

— Все очень просто: в министерстве иностранных дел не знают, что ты арестован, ты назначен военным атташе в Лондон, тебе приказано немедленно отправиться к месту назначения.

— Друг мой, ты говоришь правду?

— Вот твое назначение.

— В Лондон? Ведь это мое заветное желание! Всем этим я обязан тебе!

— Ни слова больше, друг мой, нельзя терять ни минуты. Ты должен ехать ночным поездом! — сказал Гассан и вручил бумаги своему товарищу, который перелистывал их вне себя от радости.

— Какое счастье! Все в порядке… Я бегу… Или нет, я уезжаю… Вот приказ!

— Счастливого пути, Зора! Перед тобой открывается новый мир, новое поприще! — сказал Гассан, прощаясь со своим другом. — Да поможет тебе Аллах! Присылай известия о себе и помни своих друзей в Стамбуле.

— Благодарю, Гассан, горячо благодарю за все, кланяйся Сади! — воскликнул Зора.

Гассан поспешно оставил тюрьму, вслед за ним вышел и Зора. Внизу их ожидал смотритель.

— Ты, насколько это возможно, облегчил мой арест, вот тебе в награду, — сказал Зора, подавая старому смотрителю значительную сумму.

Смотритель чуть не заплакал от радости, поцеловал руку Зоры и пожелал ему всякого благополучия. Затем он снова запер двери камеры и вернулся в свое жилище внизу сераля.

Зора немедленно отправился к себе на квартиру. Сади еще не было дома. Он поспешно велел уложить чемоданы и отправился на вокзал. В полночь он уже мчался к новой, давно манившей его цели.

В это позднее время Шейх-уль-Ислам, возвращаясь с заседания в серале, зашел в квартиру смотрителя и сообщил ему, что завтра кади отошлет документы сераскиру и тогда уже начнется следствие.

Ужас охватил старого кастеляна при этих словах.

— Благородный Зора-бей уже уехал, — сказал совершенно озабоченный смотритель.

— Уехал? Зора-бей?

— Точно так, ваша светлость, два часа назад благородный бей оставил тюрьму.

— Он ее оставил? Что это значит? Ты его выпустил?

— По приказу его светлости великого визиря, который Зоре-бею передал благородный Гассан-бей.

— Значит, они меня опередили, — пробормотал Шейх-уль-Ислам с мрачным видом, — но не все еще пропало, его можно догнать и схватить.

А затем, обратившись к смотрителю, сказал, что он будет привлечен за это к ответственности. Бледный от страха смотритель хотел просить помилования, но Мансур-эфенди не слушал его и быстро вышел из коридора, решив немедленно использовать все средства, чтобы помешать бегству Зоры.

XXX. Падение Шейха-уль-Ислама

Приняв Сирру из рук Мансура-эфенди и кади, палач запер ее в одну из комнат на верху башни, где мы были уже вместе с Сади. Черный гном с покорностью переносила все, она ни слова не говорила Будимиру, приносившему ей хлеб и воду. Но когда вслед за уходом Мансура-эфенди и кади палач запер все ворота и двери и в башне водворилась тишина, Сирра проворно вскочила с места.

Глаза ее привыкли к темноте, она видела не хуже кошки и ясно могла рассмотреть всю камеру. Окошечко было очень высоко, но это была еще не беда, так как она лазила лучше любой белки. Плохо было то, что оно так плотно и крепко было заделано решеткой, что Сирра была не в состоянии ничего с ним сделать. Она пробралась к двери и стала разглядывать ее. Дверь была так надежна и крепка, что Сирра не могла и думать о том, чтобы открыть ее. Но пробуя замок и крюки, она нашла, что задвижка была слабая, и наконец, после небольших усилий, ей удалось ее вытащить, задвижка была железная и заостренная. В голове Сирры сейчас же возникла мысль — воспользоваться этим орудием для бегства, и она немедленно решила сделать отверстие где-нибудь в стене. Это была нелегкая работа, но Сирра принялась за нее со свойственной ей настойчивостью. Она очень хорошо понимала, что в стене, выходящей на улицу, это сделать невозможно: она была такой прочной, что даже рабочие со всеми необходимыми инструментами только за несколько дней могли пробить в ней отверстие. К тому же палач, войдя в комнату, мог заметить следы ее работы. Сирра должна была отыскать более удобное место и скоро нашла его в стене, выходящей в коридор, она была тоньше и к тому же была за дверью, что совершенно скрывало ее от глаз Будимира. Сирра немедленно принялась за работу. При помощи железной задвижки она стала пробуравливать отверстие. Твердая стена долго не поддавалась ее усилиям. К утру ей все-таки удалось вытащить один кирпич. Боясь быть замеченной палачом, который мог скоро прийти к ней, она снова вложила кирпич в отверстие и рукой размела весь мусор.

Только через несколько часов пришел Будимир, он принес свежую воду и хлеб и сейчас же удалился. Сирра поспешно продолжала работу. Она могла действовать только одной рукой, другой у нее не было. Но недостаток силы восполнялся ловкостью. За день отверстие значительно увеличилось, а к вечеру в одном месте оно уже доходило до коридора.

Надо было быть осторожнее. Она должна была использовать все средства, чтобы в ту же ночь совершить свой побег. Она прилагала все усилия и с еще большим рвением принялась за работу. К счастью ее, Будимир весь день и весь вечер не показывался, а с наступлением ночи отверстие было уже так велико, что она могла проскользнуть в него. Не медля ни секунды, она пробралась в коридор. Вложив задвижку обратно в дверь, Сирра проскользнула на лестницу и спустилась вниз.