Она решила узнать, где была Ганнифа. Но где искать ее? Одно только, что могло навести ее на след, это го, что Ганнифа отправилась к деревянным воротам. Может быть, на дороге она и встретит Ганнифу, может быть, она у платанов все еще ждала карету?

«Добрая старуха, — думала Сирра, — была вызвана туда только затем, чтобы совершенно свободно можно 5ыло явиться в ее дом за Рецией и Саладином. Ганнифа и не подозревала этого! Без сомнения, она все еще ждет у ворот».

Сирра спешила по мрачным, безмолвным улицам к деревянным воротам. Она была полна беспокойства, ожидания и страха за Рецию и мальчика. Если бы только отыскать Ганнифу, с нею она вернется в ее дом и немедленно примется за розыски. Не кто другой, как грек Лаццаро, мог участвовать в этом деле и наверняка по поручению Мансура. Мансур и грек доживают свои последние дни, если ей удастся обличить их гнусные поступки и тем добиться их падения. Но удастся ли ей это? Если бы она даже и доказала плутовство Мансура и преступления грека, то спрашивается, нашелся бы теперь в Константинополе такой справедливый судья, как тот, который не побоялся некогда осудить султана? Все кади были подчинены Гамиду-кади. Донос должен был дойти до него, пройти через его руки. При его отношениях с Мансуром-эфенди что могло из этого выйти?

Сирра была достаточно умна, чтобы сообразить все это.

У кого же должна была она искать правосудия? Ни у кого другого, как у Гассана-бея, чтобы со своим доносом добраться прямо до султана. Один султан стоял выше Шейха-уль-Ислама, конечно, как мы уже упоминали, тоже только в известном отношении. Когда надобно было свергнуть султана, достаточно было решения главы церкви, так что в этом случае он стоял выше султана. Но в это время султан еще достаточно крепко держал в руках бразды правления, чтобы уволить Шейха-уль-Ислама и наказать его.

Но вот Сирра достигла ворот и через них вышла к извивающейся у берега тропинке, где росли платаны. Начинало уже светать. Когда она подходила к платанам, ей показалось, будто позади нее кто-то шмыгнул через ворота по направлению к городу, но она не обратила на это внимания и пошла дальше. Сероватый туман и частый мелкий дождь застилали слабый утренний свет. Наконец она добралась до платанов и окликнула Ганнифу. Ответа не было. Ни человека, ни кареты нигде не было видно.

Вдруг нога Сирры наступила на что-то, она нагнулась и невольно вскрикнула. Перед ней лежала мертвая Ганнифа, утопая в крови. Сирра со слезами бросилась к доброй старой служанке, знавшей ее с детства… Ганнифа была уже мертва. Она не шевелилась, хотя и не успела еще похолодеть. Но уже печать смерти лежала на ее лице. Кровавая пена выступила изо рта, полуоткрытые, словно стеклянные, глаза, заостренный нос — все это подтверждало, что смерть уже наступила.

Сирра пробовала поднять ее, обращаясь к ней с ласковыми словами, называла ее самыми нежными именами — все было тщетно: старая Ганнифа ничего больше не слышала.

Стенания Сирры, сидевшей на корточках возле мертвой, надрывали душу.

Вдруг в воротах послышался шум…

Что там такое случилось? Голоса и шаги приближались. Утренние лучи все больше разгоняли мрак ночи, и уже стало видно, что это были пять или шесть кавассов, приближавшихся с громкими криками.

Сирра поднялась с места.

— Вот она! Вот она! — воскликнули они. — Здесь у платанов лежит убитая!

— А вот и чудовище, убившее ее!

— Схватите убийцу! Она не может еще расстаться со своей жертвой, — кричали кавассы, окружив Сирру и мертвую Ганнифу.

В первую минуту Сирра не поняла, в чем дело, но, наконец придя в себя, она хотела объяснить все, но напрасно: кавассы не обращали никакого внимания на ее слова. Они схватили несчастную как убийцу Ганнифы, которая не могла опровергнуть этого обвинения, и потащили вместе с трупом в ближайшую караульню, где бросили Сирру в тюрьму.

XXIV. Арест Зоры

— Это добром не кончится, — сказал Гассан в мрачном раздумье, когда Зора уведомил его и Сади о результате своей встречи с Магометом-беем.

— Иначе и быть не могло, этого плута нельзя было оставлять без наказания, а так как он не хотел принять честного вызова, то и получил должное возмездие за свои поступки, — отвечал Зора-бей.

— Я поступил бы так же, — согласился с ним Сади.

— Все это хорошо, но во всех случаях надо учитывать обстоятельства, — заметил Гассан, — вмешательство мушира Рашида, этого орудия Мансура, способного на все, делает, по-моему, это приключение еще опаснее!

— Мне ничего больше не остается делать, как завтра же утром отправиться в башню сераскириата и обстоятельно доложить обо всем, — сказал Зора.

— Я боюсь, что донесение об этом уже сделано сегодня и что завтра утром ты опоздаешь со своим.

— Конечно, это было бы досадно, — заметил Сиди, — этот Магомет был, как вы помните, правой рукой Мансура-эфенди и Гамида-кади.

— А они не оставят без мести смерть своего приверженца и любимца, я готов поручиться за это, — продолжал Гассан. — В настоящую минуту они уже знают о случившемся, а потому мне хотелось бы немедленно принять меры!

— Мне кажется, ты все дело принимаешь серьезнее, чем оно есть, — сказал Зора, — спор, перешедший в поединок, в котором одна сторона тяжело ранена, — вот и все!

— Между прочим, этого достаточно для того, чтобы подвергнуть тебя смертельной опасности, несмотря на все твои заслуги, — возразил Гассан, — я постараюсь отвратить худшее и, по крайней мере, быть у султана раньше других.

— Сделай это, друг мой, я сам рано утром явлюсь с надлежащим докладом, тогда мы можем быть спокойны!

Три друга вернулись в город, Зора и Сади отправились на свою общую квартиру, Гассан же немедленно поехал в Беглербег.

Чего он опасался, то уже случилось. Весть о происшествии под окнами дворца была уже доставлена Мансуром-эфенди и Гамидом-кади во дворец и дошла до султана, который был ею сильно раздражен.

Гассан тотчас же понял опасность, но и он не постигал всей ее глубины.

Шейх-уль-Ислам был уже в кабинете султана. По просьбе Мансура ненавистный ему Гассан должен был во время аудиенции оставить кабинет. Это обстоятельство неприятно подействовало на султана, так как отсутствие Гассана не нравилось ему, хотя он и уступил желанию Мансура-эфенди.

Шейх-уль-Ислам с важным видом вошел в кабинет и преклонился перед султаном.

— Что ты имеешь мне донести, великий муфтий? — спросил Абдул-Азис.

— Я пришел вымолить у вашего величества наказание на голову недостойного, — отвечал Мансур-эфенди, едва сдерживая свое бешенство, — на голову офицера армии вашего величества, который злоупотребил оказанными ему доверием и милостью. Не по опрометчивости, не в минуту раздражения совершен этот поступок, он совершен с умыслом и обдуманно!

— О каком поступке ты говоришь?

— Не знаю, донесено ли уже вашему величеству, что сегодня вечером совершено убийство начальника капиджей Магомета-бея.

— Убийство? Я слышал о поединке, — сказал султан, — это другого рода дело!

— Поединком это назвать нельзя, так как Магомет-бей не принял вызов! Это было убийство, а не дуэль. Зора-бей поджидал начальника капиджей, подкараулил его и затем, несмотря на его отказ принять вызов, обнажил против него оружие!

Лицо султана омрачилось.

— Конечно, это не поединок, — сказал он, — хотя и тот был бы достоин наказания, я желаю, чтобы мои офицеры жили в согласии!

— Зора-бей во мраке ночи подкараулил начальника капиджей у ворот дворца и в своей безмерной дерзости, даже не приняв во внимание места, заколол Магомета-бея под окнами дворца вашего величества!

— Заколол? Убил?

— Магомета-бея больше нет р живых.

— Это неслыханно! И еще под окнами сераля?

— Это-то и увеличивает тяжесть моего обвинения!

Султан позвонил. Вошел дежурный адъютант.

— Позови Гассана-бея! — приказал султан.

Когда Гассан явился на зов, Шейх-уль-Ислам искоса глядел на него, не изменяя своего положения.