Зинуля не отвечает.

Фёдор Иванович. Видишь, сколько я ночей потерял. Зря! Мы же с тобой больше разговариваем, чем занимаемся любовью, извини, когда ты приходишь ко мне. Я считал, что это моё оправдание перед тобой. Ты молодая девушка, я уже лысый... Заставляю тебя существовать в казарменном режиме – в пять подъем, шагом марш! Но зато я думал, я тебя уму-разуму научил, помог в чем-то разобраться, понять, усвоить, не быть такой глупенькой-глупенькой, какой тебя выпустили в жизнь твоё родители – романтики-моряки! Отец твой, боцман с острова Сахалин! Оказывается, я напрасно старался! Мне тогда оправдания нет! Я тогда просто обыкновенный плут, мелкий грешник. А я о себе лучшего мнения, прости, пожалуйста, за хвастовство! Вставай – пойдём...

Зинуля покачала головой.

Фёдор Иванович. Не намерена вставать?

Зинуля. Нет.

Фёдор Иванович. А можно, я тебе скажу, почему ты не хочешь вставать?

Зинуля. Я знаю, почему.

Фёдор Иванович. Не знаешь. Я знаю, а ты не знаешь. Я про тебя в тысячу раз знаю больше, чем ты про себя знаешь.

Зинуля. Не в тысячу. Меньше... (Чуть улыбнулась).

Фёдор Иванович. Дай я тебя поцелую... (Притягивает к себе).

Зинуля отстраняет его.

Фёдор Иванович. Вот когда ты улыбаешься сквозь слёзы, это прекрасно! Тебя надо специально бить, чтобы ты плакала, а потом улыбалась сквозь слёзы... (Смеётся).

Зинуля. Меня уже сегодня били.

Фёдор Иванович. А теперь ты с этого пенька наносишь ответный удар, да?

Зинуля не отвечает.

Фёдор Иванович. Ой, детка!.. (Помолчав). Так вот, чтоб ты знала: ты здесь сидишь только по одной-единственной причине. Потому что ты села! Сесть легко, встать трудно. Это давно известно. Зина Коптяева объявила ультиматум! Как же она может встать? Что скажут люди, если она встанет? Это же позор, полное поражение, стройка обхохочется! Так?

Зинуля. Нет, не так.

Фёдор Иванович. Так, так. Только все наоборот: вот если ты здесь досидишь до утра, тогда обхохочется стройка. И всю жизнь будут на тебя пальцем показывать: вон идет та сумасшедшая, которая на пеньке сидела. А завтра вечером во всех общежитиях этого города, а он состоит из одних общежитий, этот город, будет написано пять тысяч писем. (Передразнивает). «Ой, а тут у нас вчерась одна девка-то что учудила – села на пенёк в лесу. И заявила...» Как фамилия шоферюги, который тебя обидел?

Зинуля. Не важно.

Фёдор Иванович. Как фамилия?

Зинуля. Петренко...

Фёдор Иванович. «И заявила: «Пока Петренко на мне не женится, я с пенька не сойду». А этот Петренко, оказывается, женатый, шофер, она с ним гуляла и забеременела, и теперича сидит на пеньке уже пятые сутки и качает права!»

Зинуля не реагирует, сидит мрачная.

Фёдор Иванович (продолжает). А вот если ты сейчас уедешь со мной, все будет воспринято нормально. Ну вспылила, села, сказала – а потом остыла, подумала, встала и пошла! Нормально! С каждым такое происходит каждый день. Сказал: нет, никогда в жизни, только через мой труп! Через час пришел: ладно, хорошо, согласен... Развожусь, ненавижу, не хочу больше знать! Вечером вернулся – поужинали, посмотрели телевизор, легли спать. Это всем знакомо, это все понимают, все сами такие. Потом, извини, но это же чистая случайность, что ты оказалась на этом пеньке. Он куда-то ехал, ты вскочила, скандал, выскочила – глянь, а тут пенёк! И села, и нате вам! Борец за правду Зинаида Коптяева! (Целует). Дура! (Поднимается с корточек). Давай, прощайся с ним. (Показал на пенёк). Приедем когда-нибудь сюда шашлыки жарить. И ты будешь жрать шашлык, хохотать и вспоминать свою глупость. И полезешь ко мне ещё целоваться... В знак благодарности. Но я тебя заставлю сначала губы хорошенько вытереть... Понятно? (Смеётся). Вставай.

Зинуля даже не шелохнулась.

Фёдор Иванович. Вставай, и поедем ко мне!

Зинуля не реагирует. Он заходит сзади, решительно берет её за плечи.

Зинуля (пронзительно). Не трогать! Вы ничего не знаете!

Фёдор Иванович (отпрянув). Чего я не знаю?

Зинуля. Ничего не знаете!

Фёдор Иванович. Меру вашей скорби не знаю? Или степень морального падения водителя Петренко? Знаю! Валентина Семеновна рассказала... В подробностях.

Зинуля. Она сама ничего не поняла... Что она могла рассказать? Ничего... Ещё поймет. (С вызовом). Я не муха, которую можно прихлопнуть на ходу! А вы уезжайте, вас не касается, зачем я здесь сижу. Единственное, если не трудно... Сообщите Виктору Николаевичу. Чтоб он знал. Можете не говорить, что мы знакомы... Просто случайно проезжали по этой дороге, увидели меня, подошли... Больше мне ничего не надо. Ни от кого!

Фёдор Иванович (смеётся). Вот приедет барин – барин нас рассудит... Да? Ну, представь себе, что он уже узнал, Виктор Николаевич... Приехал! Стоит перед тобой. (Изображает Виктора Николаевича). «Значит, товарищ Коптяева, я только что разговаривал с Петренко. Он категорически отрицает! Он клянется здоровьем своей жены и своих детей, что вы на него клевещете! У вас есть доказательства, что бетон, который находился в кузове самосвала товарища Петренко, был вами направлен на звезду Сириус, а не на звезду Юпитер? Я спрашиваю – у вас есть доказательства? Что вы молчите? Вам известно, что для того, чтобы обвинять человека, требуются доказательства? Так, извините, принято в цивилизованном обществе... Значит, у вас нет доказательств? Тогда прошу встать». (Ткнул её). Встать!

Зинуля. Я не встану... Пока он не признается... (Отвечает серьёзно, будто перед ней на самом деле стоит Виктор Николаевич).

Фёдор Иванович. «Как это вы не встанете? Вы что, таким способом хотите заставить меня отменить приказ о вашем снятии? Кто это вас научил таким приёмам? Ничего не выйдет, Коптяева. Да, я строго вас наказал. Ну и что? Вы знаете о том, что сейчас идет борьба за укрепление дисциплины? Или вы газет не читаете? Какую газету вы выписываете, Коптяева?»

Зинуля (серьёзно). Здорово вы боретесь за дисциплину... Сняли самую дисциплинированную...

Фёдор Иванович. «Поскромнее, поскромнее, Коптяева. Возомнили о себе!.. Одно из двух: вы сейчас встаёте и отправляетесь на работу, или я вынужден звонить в милицию. Видите, уже люди вокруг собираются... В рабочее время. Вы, что же, решили... Кому вздумается, тот может на каком вздумается пеньке сидеть? На территории! Коптяева, если вы сейчас же, сию же секунду не подниметесь, вас поднимут... И увезут!»

Зинуля. Пускай... Отпустят, я снова сюда приду...

Фёдор Иванович. «В таком случае вы будете уволены. За прогул. Выпишем из общежития, посадим на поезд и тю-тю...»

Зинуля. А я на следующей остановке выйду и сюда вернусь. (С нарастающей силой). Пускай идет дождь, пускай идет снег... Я буду сидеть. Сидеть! Сидеть! Сидеть!

Фёдор Иванович (выходит из роли). Вот-вот-вот... Кричи громче: «Сидеть, сидеть, сидеть!» Слепые котята так визжат, когда их топят. А добьешься ты только одного этим своим «сидеть, сидеть, сидеть». Единственный человек, которому от этого будет плохо... Это вот. (Ткнул в себя пальцем).

Зинуля. Что? При чём?..

Фёдор Иванович. А при том, что если ты досидишь на этом пеньке до утра, завтра начнется расследование. Нет, не по поводу Петренко. Это уже никого интересовать не будет. Интересовать будет сам факт сидения на пеньке. Найдется какой-нибудь деятель, который скажет: «Вы что?.. Не понимаете, что значит сидеть на пеньке? Это же!..»

Зинуля воззрилась на него.

Фёдор Иванович. А ты думала? Потянут твоих девчонок. «Как же так, спросят, как вы могли её оставить одну, ночью, в лесу?» «А мы её не оставляли, – скажут они, – к ней туда поехал один человек, её друг». «Ах, у неё есть друг? Кто, кто такой?» И всё! (Грустно). А тут моя жена должна скоро приехать, как тебе известно. Очень вовремя ты села... Я понимаю, это звучит несолидно. Ты борешься с мировым злом, а я тут со своей женой пристаю. Ну, извини!.. (Серьёзно). Я поэтому просил тебя – никому не рассказывать. А ты рассказала... Поделилась. Я не обвиняю, я понимаю. Не ночевала, спрашивали... Раз, другой отговорилась, потом пришлось сказать. Я понимаю. Но теперь видишь, что получается? То, что между нами, – это между нами... Мужчина и женщина имеют право на тайну. Это касается только двоих... Это что-то важное, сугубо личное, дорогое... Чистое в конце концов. А теперь сюда влезет сто рыл! А ты прекрасно знаешь моё положение: я должен получить скоро квартиру, мне это очень важно, потому что сын больной, мне надо их устроить по-человечески. Только после этого я буду иметь какое-то право что-то решать с женой. Знаешь ты прекрасно и другое – как ко мне относятся здесь и Виктор Николаевич тот же, и особенно управляющий трестом Борис Емельянович... Только и ждут, чтобы я допустил какой-нибудь промах. Потому что я не прощаю ни одного нарушения по технике безопасности. Ты пишешь докладные, а я составляю акты... Сижу у них в печёнках с этими актами. Им же только быстрей-быстрей, а что люди могут покалечиться, это... Если они узнают, что у нас с тобой... О! (Передразнивает). «Вот они, оказывается, чем занимаются, наши принципиальные товарищи!» Распишут, размалюют, что ни квартиры, ни житья никакого... Тебе-то что, с тебя взятки гладки... Холостая! А на мне уж потопчутся... С наслаждением!..