— Что общего между моими несчастьями и теми маленькими неприятностями, которые бывают в твоей жизни? Тебе немного скучно. Сегодня тебя рассердила жена. Редактор встретил тебя и не улыбнулся. Ты думаешь, что ты страдаешь. Но если говорить всерьез, что общего между мной и тобой?

15 июня. Он был до того грязен, что когда его лизала собака, то казалось, она хочет его обмыть.

8 июля. О пользе морских приливов. Море набегает на берег, чтобы заткнуть те ямки в песке, которые выкапывают дети на пляже.

13 июля. Один Виктор Гюго говорил; все остальные бормочут. Можно походить на него бородой, широким лбом, жесткими, ломающими ножницы волосами, которые приводят в ужас парикмахеров, можно, в подражание ему, усердно разыгрывать из себя дедушку или политического деятеля. Но стоит мне открыть любую книгу Виктора Гюго, наугад, так как выбирать невозможно, и я теряюсь. Тогда он — гора, море, все, что угодно, но только не то, с чем могут идти в сравнение другие люди.

9 августа. Какую прекрасную роль мог бы играть сейчас Малерб. «Мощь слов нам показал, стоящих на своем месте!» И в мусорный ящик все другие слова, дряблые, как мертвые медузы!

25 августа. Некто бросается в пропасть, оставив на краю ее туфлю, чтобы себя обессмертить.

Но этой туфли так и не обнаружили.

* Я был спасен, должно быть, оса ужалила перст моей судьбы.

И мгновенно судьба отдернула от меня свой перст.

5 сентября. И все же я видел, видел, как пронеслось мимо меня счастье, там, на горизонте, в экспрессе.

* Как передать то неяснейшее, что происходит, когда радужная муха садится на цветок? Слова тяжелы и обрушиваются на образ, как хищные птицы.

* Показать, что, в сущности, для того, чтобы преуспеть в бакалейном деле, нужно не меньше ума, чем для успешных занятий литературой.

* От заходящего солнца, перерезанного морем, остается сначала кардинальская шапка, потом розовый огрызок ногтя.

* Нужное слово — вот что такое стиль. Все остальное — не важно.

6 сентября. Государственному деятелю объявили:

— Ваша супруга скончалась.

Он спросил:

— Это из официальных источников?

* — Если я выйду замуж за плешивого, — говорит молодая девушка, — я буду целовать его повсюду, только не в темечко.

* Кажется, что между нами навалена целая куча иголок. Каждую минуту мы на них натыкаемся. Это не слишком больно, но кровь все-таки выступает.

* Как мы счастливы, если у нас есть такая семья, где мы можем пожаловаться на свою семью.

* Если уж иметь иллюзии, то пожирнее, — по крайней мере, легче их прокормить.

15 сентября. Сжимайте, сжимайте крепче ваше перо. Стиль выскальзывает. Фраза вырывается, как бешеная. Она вас опрокинет.

19 сентября. Критики достойны снисхождения — они все время говорят о других, о них же никто не говорит.

* Пишущие для тех, у кого нет словаря Ларусса.

21 сентября. Стиль — это то, что заставляет редактора сказать об авторе: «О! Это, конечно, он!»

30 сентября. Уголок мира. Видел открытый хлев. Там было темно. Должно быть, заброшенный. Соломенная подстилка превратилась просто в навоз. Корова ушла и бродит одна по полям.

Видел бедную старуху. Она сидела у порога, уставилась в одну точку незрячими бельмами. Не слышно было не только жалобы, но и дыхания. Она не шевелилась, и все-таки руки казались еще более неподвижными, чем все тело.

Видел кошку, которая одним прыжком пересекала дорогу. То есть говорю, что видел кошку, но не совсем уверен: слишком уж грязным и помятым показался мне этот зверь.

Дым не подымался из труб, не хлопала ни одна дверь.

Видел раскидистый орешник. Он тихонько шелестел под ветром. Иной раз два-три листка — при полном молчании прочих — что-то шептали друг другу, и вдруг заговорила вся листва. Кто знает, уж не вобрал ли в себя этот орешник все живое дыхание деревушки, потому что лишь он один чувствовал, потому что ему одному было свойственно чувство глухого ужаса или тоски.

Если он и лишен мысли, он мыслит все-таки больше, чем люди.

9 октября. Верлен называет правкой корректур вычеркивание запятых, вообще, поиски блох в тексте.

10 октября. Вчера вечером Швоб и я были в отчаянии. И мне на одно мгновение показалось, что мы сейчас вылетим из окна, как две летучие мыши.

Мы не можем ни написать романа, ни заниматься журналистикой. Успех, которого мы достойны, у нас уже был. Неужели снова и без конца успех? Похвалы, которые были нам приятны, теперь оставляют нас холодными. Если бы нам сказали: «Вот деньги: удалитесь куда-нибудь года на три и создайте шедевр, — а вы можете создать, если захотите», — мы не захотели бы. Так что же? Неужели нам так и топтаться на месте до восьмидесяти лет?

Этот разговор чуть было не поверг нас в черную меланхолию.

Швоб поднялся и сказал, что уходит. И он сказал также, что на свете реже всего встречается доброта.

— Уважаемый господин редактор, — сказал он, — если вы все еще не решаетесь взять мою статью, вообразите на минуточку, что я умер.

Швоб рассказывает: Анри Монье был приглашен на похороны. Он опоздал, вошел в пустую уже комнату покойного и, надевая перчатки, спросил слугу: «Итак, никакой надежды?»

И еще:

Какой-то господин, участник похоронной процессии, обратился с вопросом к соседу:

— Вы не скажете, кто покойник?

— Точно не знаю. Думаю, что как раз тот, что едет в передней карете.

Использовать где-нибудь остроту Демерсона, который после пятидневной самовольной отлучки, чуть было не объявленный дезертиром, толкнул меня ночью в бок и осведомился: «Кто-нибудь заметил мое отсутствие?»

Д’Эспарбес:

— Я-то человек сильный! У меня-то вон какие мускулы! Я-то человек грубый! Я-то не интеллигент какой-нибудь! Но у меня нюх, инстинкт, и я, сам того не ведая, пишу прекрасные вещи.

— А что поделывает Луи де Робер?

Докуа:

— С тех пор как он старается не подражать вам, ровно ничего хорошего он не написал. В ожидании лучших дней он сервирует десяток новелл и хочет выпустить их отдельной книгой под названием «Нежный».

14 октября. Зачем говорить: у него есть талант, у него нет таланта? Что бы ни говорили, доказательств все равно не существует.

Но как все сразу находят общий язык и как все воодушевляются, когда, вместо того чтобы говорить об искусстве, начинают говорить о доходах, которые оно приносит.

Кто-то рассказывает, что Золя зарабатывает четыреста тысяч франков в год, и что одна газета предложила ему десять тысяч франков за статью раз в неделю, и что Доде, вероятно, взбешен, и что Вандерем, вышколенный Капюсом, теперь уже может зарабатывать сколько захочет. Вот это ясно и увлекательно!

15 октября. «Рыжик» — драматические диалоги.

Первый акт: Рыжик уходит.

Эжени:

— Но я так счастлива. Скажи, Рыжик, ты молился?

Рыжик:

— Нет.

Эжени:

— А я молилась. Я обедала и т. д. И я счастлива.

Рыжик:

— А что для тебя важнее — молиться или обедать?

Действие первого акта происходит во дворе. На лестнице появляется мадам Лепик:

— Что это за разговоры?

— Мама, Рыжик хочет уйти.

— Пусть убирается!

Родители уходят. Рыжик говорит: «Ну и черт с ними! Наконец-то я свободен. Ухожу! Ухожу!»

Второй акт.

Рыжик, хмельной от счастья, встречает мальчишек.

— Я свободен! Свободен!

Мальчишки собираются идти за ним.

— Нет, не надо! Не ходите за мной! Вы ведь не свободны.

Встречает крестьянина, тот хочет отвести его обратно к матери, встречает нищего, который отказывается поделиться с ним краюхой хлеба, встречает собаку, которая хочет его укусить. Встречает отца.

— Уж лучше собака.

Господин Лепик:

— Не видали вы, дядюшка, моего сына?

Крестьянин:

— Вашего сына, господин Лепик? Вы его, значит, потеряли? Да он где-нибудь здесь гуляет.