16 января. Он принимал только критиков и каждому говорил: «Вы один меня понимаете».

* — А как здоровье мадам?

— Спасибо, хорошо… Ох, да что я такое говорю! Она умерла.

* Глядя на его бороду, можно было представить себе, какой бы он был уродливый без бороды.

22 января. Берегись улыбаться, когда торговец бумагой, с которым ты имеешь дело, рискнет сострить насчет поэзии.

* Очень известный в прошлом году писатель.

* Журналисты. Знаете, те самые господа, которые пишут, чтобы получить бесплатный проезд по железной дороге.

* Он был счастлив, и всякий раз, когда блаженно вздыхал, край стола и его живот приходили в соприкосновение.

* Боль уснула и храпит.

* Удивительный портрет: кажется, что он никогда не заговорит.

* Рассеянный человек. Он заметил, что охвачен пламенем, только тогда, когда закричал от страшной боли.

* Один говорит:

— Я продаю себя, значит, у меня есть талант.

Другой:

— Я не продаю себя, значит, у меня есть талант.

24 января. Писать о своем друге, — значит, рассориться с ним навеки.

* Он приготовился было сказать: «Я пришел к вам от имени господина такого-то», — но увидел такую хмурую физиономию, что, так и не сев на стул, надел шляпу и, повернувшись к хозяину спиной, бросил: «Ухожу от имени господина такого-то».

* Убийца вымыл руки и стал пускать мыльные пузыри.

* Всю свою жизнь он просидел на приставном стуле.

* Мир мне испортил зрение, и я становлюсь слепым.

1 февраля. Хотя у него уже есть ученики, нельзя называть Жюля Ренара «дорогим мэтром». Он слишком молод. Он родился 22 февраля 1864 года, учился в разных лицеях и даже успел забыть в каких. Его планы? У него их нет. Он оппортунист в литературе. Его методы работы? Каждое утро он садится за стол и ждет, чтобы оно пришло. Он уверяет, что оно всегда приходит.

Одни говорят: «Он черствый человек», другие: «Он чувствительный человек, но старается казаться жестоким», третьи: «Я его знаю — он добряк», или: «Ах, какой он негодяй! Я не думал, что он такой!»

Жизнь забавляет его по утрам, надоедает по вечерам.

Какой-то господин, мой «горячий поклонник», спрашивает у меня, не я ли написал «Пугало». Я удивлен.

— Да, да, — говорит он. — Там бедняк сначала крадет у пугала одежду, а потом, охваченный угрызениями совести, одевает его в свое платье.

* Слить самую обыденную реальность с самой неистовой выдумкой.

13 февраля. Я люблю Мопассана потому, что мне всякий раз кажется, что пишет он для меня, а не для себя. Он почти никогда не исповедуется. Никогда не говорит: «Смотрите, вот мое сердце» или: «Из моего колодца выйдет истина». Его книги веселят или нагоняют скуку. Их закрываешь без тревожного раздумья: «Великое ли это искусство, среднее, малое?» Буйные быстровоспламеняющиеся эстеты презирают его имя, которое «ничего им не говорит».

Может статься, что, когда Мопассана прочтут всего до конца, перечитывать его не станут.

Но тех, кто хочет, чтобы их перечитывали, вовсе не будут читать.

16 марта. Nulla dies sine linea[46]. И он писал по строчке в день, не больше.

* Почему Клодель пишет в одном роде «Золотую голову» и «Город» и в другом роде те сочинения, которые должны ему дать место вице-консула в Нью-Йорке? Художник должен всегда оставаться самим собой — и когда он молится, и когда обедает.

17 марта. Давайте будем изматывать себя, чтобы жить быстро и умереть скорее.

24 марта. Он носил свой лавровый венок набекрень.

27 марта. Сегодня утром пошел посмотреть, как Папон косит люцерну. Увидев меня, он ни за что не бросит работу. Ему около семидесяти лет.

— Будьте уверены. Если бы меня хорошенько подкормить, я бы еще протянул!

Он откладывает в сторону косу, берет с земли бутылку с водой, прикрытую блузой, отхлебывает и говорит мне:

— Если бы я время от времени выпивал литр вина, я бы не так-то скоро подох!

— Ну и что?

А я только потому, что у меня есть немножко денег, потому, что я прочел много книг и даже пишу сам, потому, что я моюсь каждый день, а вечером любуюсь звездами, я жалею этого человека, и он смотрит на меня снизу вверх. Ах, ведь я стою не больше и не меньше его!

30 марта. Сатирические комедии надо писать ясно, как Бомарше, и полнокровно, как Рабле.

5 апреля. Список, составленный Капюсом. Двадцать книг, которые следует взять с собой на необитаемый остров: 1) «Кандид» Вольтера, 2) Мольер «Брак поневоле», три-четыре веселых фарса, 3) «Севильский цирюльник», «Свадьба Фигаро», 4) «Робинзон Крузо», 5) «Гулливер», 6) «Всемирная история» Боссюэ, 7) «Разбойники» Шиллера, 8) «Фальстаф» Шекспира, 9) «Госпожа Бовари», 10) «Евгения Гранде», «Жизнь холостяка», 11) Мюссе. 12) «Легенда веков», 13) «Очерки современной истории» Мишле, 14) том Дюма, 15) том Лабиша, том Ожье, 16) ренановский перевод «Екклезиаста», 17) том Жюля Верна, 18) «Происхождение видов», 19) Нечитанное, для сюрприза, 20) басни Лафонтена.

20 апреля. Критика в упадке просто потому, что людям надоело говорить о других.

* Теперь очень модно расписать человека самыми черными красками, а к концу разговора сказать:

— Впрочем, он очень мил.

26 апреля. Чем больше читаешь, тем меньше подражаешь.

28 апреля. Когда я хочу стать человеком действия, я читаю «Жизнь Бальзака», написанную Теофилем Готье. Мне этого хватает. Целый час меня бьет лихорадка и жажда величия. Я тогда — как скаковая лошадь, и ничто не в силах сдержать мои необузданные порывы. Потом я успокаиваюсь, не думаю об этом, и тут кончается моя карьера человека действия.

* Да, я знаю. Всех великих людей сначала не признавали; но я не великий человек, и я предпочел бы, чтобы меня признали сразу.

29 апреля. Надо бы работать только по вечерам, когда уже накоплено возбуждение целого дня.

1 мая. Он стареет. Он уже старается походить на Вольтера.

4 мая. Природа волнует меня, потому что я не боюсь выглядеть глупым, когда ею любуюсь.

19 мая. Когда я позволил себе подшутить над д’Эспарбесом, он сказал мне:

— По-моему, ты лучший писатель нашего времени.

И тотчас же я ему поверил и пожалел о своих шуточках.

* Молодые люди лет по двадцати сказали мне:

— Вы сильнее Лафонтена.

Когда я рассказываю это, я добавляю:

— Они молоды, наивны, но необычайно умны для своего возраста.

25 мая. Доде сказал мне:

— Вы сделали удивительные успехи во французском языке. Теперь у вас каждое слово выверено.

27 мая. — То, что называют гением Клоделя, — говорит Бернар Лазар, — это только афазия. Он произносит с силой какие-то звуки, из них одни верны, другие непонятны. Он наполняет наш слух шумом, имеющим иногда смысл. Гений должен владеть композицией. Если этого нет, талант лучше гения.

Как преувеличение, это не преувеличено.

* Следовало бы возродиться, чтобы прожить одну жизнь ради живописи, другую ради музыки и т. д. И тогда лет за триста — четыреста можно бы восполнить недостающее.

31 мая. Социализм в театре — это примерно то же самое, как если бы мы, желая вернуть себе Эльзас, пригласили бы германского императора на военные маневры в Венсене.

* Если в фразе есть слово «задница», публика, как бы она ни была изысканна, услышит только это слово.

* Сколько людей, выходя с гауптмановских «Ткачей», говорят: «А теперь идем ужинать!» Нам нужно, чтобы нас волновала чужая бедность. Это хорошо, это освежает. Чувствуешь себя лучше, выше, как-то необычно; но вот раскошелиться на два су…

* — Я голоден, — говоришь ты.

А я хоть и не голоден, но моя жизнь не дороже твоей. Только потому, что ты голоден, ты считаешь себя интереснее меня: ты кичишься этим.

* Ты не любишь бедных из смирения. Ты не снисходишь до них, ты подымаешь их до себя. И тут ты говоришь: «Мы братья». Но бедняк может тебе ответить: