Изменить стиль страницы

— И что же ты предлагаешь сделать? — посмотрел на меня старик.

— Понимаете, Николай Сергеич, я надеюсь, что волчьего в нем окажется больше, чем человеческого. И именно это волчье выгонит его в лес. Рано или поздно. Так что в любом случае, как мы и решили, в лес мне надо идти. Начиная с сегодняшнего дня.

Он долго и тщательно гасил окурок в пепельнице. Потом встал, подошел к окну. За окном в мареве раскаленного дня неподвижно застыли деревья — было полное затишье. Николай Сергеевич повернулся, посмотрел на часы и сказал:

— Половина третьего. Тебе надо отдохнуть. И обязательно поспать. Впереди у тебя трудная ночь.

Я попытался было возразить, но старик оказался непреклонен. Пожалуй, минут сто двадцать можно было придавить. Практически я не спал всю прошлую ночь: сначала на машине добирался до Троицко-Печорска, потом на чихающем «кукурузнике» до Сыктывкара, до большого аэропорта, потом двухчасовое ожидание посадки, перелет до Москвы и — дорога до Алпатова. В самолете я, правда, немного подремал. Но это можно и не считать. Так что поспать было надо. И я послушно отправился на второй этаж в отведенную мне комнату. В ней я всегда жил, когда приезжал к старику. Но попросил Николая Сергеевича обязательно разбудить меня через пару часов.

А про встречу со Стасей я ему почему-то не сказал.

Летний вечер мягко и вкрадчиво опустился на почти обезлюдевший академпоселок.

Николай Сергеевич разбудил меня только в половине восьмого — получается, я без задних ног продрых почти пять часов. Я было разворчался, но он сказал, что специально решил меня не будить, потому что мне надо было как следует выспаться. Он действительно оказался прав: я встал отдохнувшим и чувствовал себя просто превосходно. Убрал постель и принял холодный душ, не спускаясь вниз: в доме у старика две ванных — на первом этаже и рядом с моей комнатой. И почувствовал: готов к ночному походу. Голова ясная, усталости как не бывало.

После плотного ужина я стал собираться. Приволок в гостиную свой рюкзак и вытащил из него привезенные с собой вещи. Надел плотное трикотажное белье, зная по опыту, что даже летом, особенно когда приходится подолгу неподвижно лежать на земле, холод ночью может пробрать до самых костей. Поверх белья натянул маскировочный комбинезон, высокие армейские ботинки, вязаную шапочку и тонкие перчатки с обрезанными пальцами. Потом тщательно втер в лицо маскировочную краску и ею же намазал открытые пальцы. Сверху донизу, как дама духами перед выходом в свет, обрызгал себя репеллентом от комаров — мощная штука, американская, предназначенная исключительно для их спецназовцев. Повесил на ремень ножны с десантным ножом. Сунул в специальный поясной чехол фонарик, а на шею повесил мощный двенадцатикратный бинокль, запихнув его за отворот куртки. Вроде все. Единственное, чего мне не хватало — а могло бы пригодиться, — так это инфракрасного прибора ночного видения.

Я попрыгал на месте — ничего не звенело, не брякало. Ничего не могло неосторожным звуком выдать в лесу мое присутствие.

Николай Сергеевич внимательно наблюдал за моими приготовлениями. Да, кстати: шторы на окнах старик плотно задернул еще до того, как я начал переодеваться. Предусмотрителен, что и говорить. И план наших действий мы оговорили заранее, за ужином: я шустрю в лесу, он — сидит дома. Но начеку. Хотя у нас обоих были большие сомнения насчет того, что моя сегодняшняя вылазка даст хоть какие-то результаты. Боюсь, мне придется еще не одну ночь шастать по лесу в таком виде. Заменяя милицию. Но старик уже неоднократно говорил: никто, кроме меня, не сможет его выследить и взять.

— Зеленый берет, да и только. Операция против медельинского наркокартеля, — усмехнулся он и добавил, посерьезнев: — Все верно, Кирилл. Опасное у тебя сегодня может быть свидание. И не возражай — я знаю, что говорю.

Я промолчал — крыть было нечем.

Он протянул мне фляжку с горячим чаем и бутерброды, завернутые в фольгу. Это тоже могло мне пригодиться: я предполагал пробыть в лесу до самого рассвета.

— Подожди, я сейчас вернусь, — сказал он и вышел.

Я засунул бутерброды в боковой карман на липучке, а флягу повесил на ремень.

Вернулся Николай Сергеевич, держа в руках мощное помповое ружье — я так понимаю, из своей коллекции огнестрельного оружия. Из домашнего арсенала.

— Видел такое? — спросил он, протягивая мне ружье.

— Видел. «Моссберг-590 Интимидатор». Двенадцатый калибр, — ответил я, взвешивая ружье на руке.

Замечательное оружие, особенно для ближнего боя. Да и внешне выглядело оно великолепно: серебристо-серая поверхность металла, длинная, почти доходящая до дульного среза ствольная коробка.

И стоит, насколько я знаю, немало — долларов восемьсот. Старик бросил на стол две нераспечатанные коробки пулевых патронов «бреннеке».

— Может быть, лучше тебе дать обычную двустволку или многозарядный карабин под патрон 7,62? — задумчиво сказал он. — Наверное, тебе было бы попривычнее.

— Ну, эту штуку я тоже достаточно хорошо знаю, — сказал я, похлопав «моссберг» по прикладу. И пояснил: — Приходилось пользоваться. У меня почти такой же — «Моссберг-500 Маринер». И потом, если понадобится стрелять, на близком расстоянии она будет понадежней. Да и помощнее.

— Гляди сам. Тебе виднее.

Да, мне будет виднее. Но это меня совсем не радовало. Ничего себе — отправиться охотиться на человека, который может оказаться твоим братом. Веселенькая перспектива. Хотя я до сих пор отказывался верить, что этот маньяк — мой брат. И потом, честно говоря, я надеялся, что справлюсь с ним без стрельбы и доставлю тепленького из леса в поселок. Передам, так сказать, в руки правосудия.

Я вскрыл коробку с патронами. Засунул в «моссберг» один патрон. Передернул затвор, загнав его в патронник. Потом зарядил еще восемь патронов и поставил оружие на предохранитель. Остальные патроны рассовал по карманам. Теперь в ружье было девять патронов — на один больше, чем обычно в него вставляют. Старая военная хитрость — именно он может мне пригодиться. Ей меня научили еще зеленым салабоном, в учебке спецназа. Я вскинул «моссберг» и проверил прицел.

— Нет, это точно будет получше, — сказал я. — Если действительно посмеет напасть, я разнесу его в клочья.

— Кого это разнесут в клочья? — раздался удивленный знакомый голос у меня за спиной.

Мы с Николаем Сергеевичем обернулись.

Перед нами стояла Стася. Стояла она чуть скособочившись, потому что через плечо у нее на ремне висела большая, туго набитая спортивная сумка. Стася изумленно переводила взгляд с меня на старика и обратно. Больше конечно же она смотрела на меня — и немудрено, если учесть мою раскрашенную, как у индейца, физиономию и устрашающий боевой наряд. Да еще помповую пушку в руках.

— Так все же — кого вы собрались прикончить, а, друзья? — повторила она вопрос.

— Что ты здесь делаешь, Станислава? — наконец пришел в себя Николай Сергеевич.

— Зашла на огонек, как видишь. Но ты не ответил на мой вопрос, дед.

— Нет уж, подожди, — слегка повысил голос Николай Сергеевич. — Позволь мне сначала узнать: что происходит? Почему ты с сумкой? Почему ты не в Москве? Ты же мне сказала сегодня днем по телефону, что уедешь вместе с родителями?!

— Слишком много вопросов, дед, — вздохнула она и скинула сумку на пол. — А ответ один: я не поехала с ними. Уточняю: не поехала без тебя. И не поеду. А ты что, Кирилл, решил объявить небольшую войну? И кому же? — повернулась она ко мне.

— Вы что же — уже знакомы? — удивленно посмотрел на меня старик.

— Э-э-э, видите ли, Николай Сергеич… — промямлил я, не зная толком, что и сказать.

— Мы случайно повстречались сегодня днем, — решительно объявила деду Стася. — К тому же ты нас познакомил давным-давно, не так ли?

— Вообще-то так. Но, Станислава, ты же обещала уехать!

— Дед, ты просто невыносим. Я же тебе все объяснила. Никуда я не еду. Вернемся к нашим баранам: что здесь происходит и кого это вы решили грохнуть?