Перегрин рассказал ему о Джоббинсе.

— Хорошо, — сказал Морис. — Если у него с рекомендациями все в порядке. Теперь моя очередь. Ты утвердил состав труппы?

— Нет еще. Я пока в сомнениях.

— Что ты думаешь о Гарри Гроуве?

— Как об актере?

— Да.

— Как актера я его ценю.

— Тем лучше. Он принят в труппу.

— Уинти, что все это значит?

— Директива, мой дорогой, или что-то вроде этого. Из главной конторы.

— В отношении В. Хартли Гроува?

— Просмотри-ка свою почту, думаю, там будет что-нибудь на сей счет.

Перегрин подошел к своему столу. Он давно научился отличать корреспонденцию мистера Гринслейда и теперь торопливо выбрал из пачки нужное письмо.

«Дорогой Перегрин Джей!

Работы под вашим руководством продвигаются весьма удовлетворительно и согласно плану. Мы очень довольны общей идеей и воплощением первоначального проекта и одобряем решение об открытии театра премьерой вашей новой пьесы, особенно если учесть ваш нынешний успех в театре «Единорог». Мы хотели бы в сугубо неофициальном порядке попросить вас обратить внимание на В. Хартли Гроува, актера, как вы должно быть, знаете, достаточно известного и опытного. Мистер Кондукис лично будет весьма рад, если вы не забудете о Гроуве при формировании труппы.

С наилучшими пожеланиями

искренне ваш,

Стэнли Гринслейд»

Когда Перегрин дочитал записку, его вдруг охватила глубокая тревога. Острота чувства была совершенно непропорциональна причине, вызвавшей его. Нигде так часто не используют личные связи и не проталкивают своих людей, как в театре. Найти способ быть представленным режиссеру или администратору, дабы заполучить роль в постановке, — обычное дело для актера. Несколько секунд Перегрин с ужасом раздумывал, уж не движет ли им ревность, а может быть, власть, столь непостижимым и странным образом оказавшаяся в его руках, уже успела развратить его. Но нет, решил он по зрелом размышлении, у него были более веские основания, чтобы отрицательно отнестись к просьбе Гринслейда. Перегрин обернулся к Морису. Тот наблюдал за ним с легкой улыбкой на губах.

— Мне это не нравится, — сказал Перегрин.

— Вижу, мой мальчик. Можно ли узнать почему?

— Можно. Мне не нравится репутация В. Хартли Гроува. Я стараюсь не обращать внимания на сплетни в театре и не скажу, что верю всему, что говорят о Гарри Гроуве.

— А что о нем говорят?

— Неизвестно, чего от него ждать. Он как-то играл в моей постановке, да и прежде я с ним встречался. Он преподавал постановку голоса в нашей театральной школе и исчез, проработав лишь неделю. Как к этому относиться? Думаю, большинство женщин находят его привлекательным. Я не могу сказать, — продолжал Перегрин, ероша волосы, — что в те дни, когда мы работали вместе, он делал что-то предосудительное, и должен признаться, что лично я нахожу его забавным. Но кроме двух женщин в труппе, его никто не любил. Те двое тоже говорили, что терпеть его не могут, но надо было видеть, как они исподтишка переглядывались.

— Это, — сказал Морис, взяв письмо со своего стола, — практически приказ. Полагаю, что ты получил такой же.

— Да, черт побери.

— До сих пор тебе предоставлялась полнейшая свобода, Перри. Конечно, это не мое дело, но, честно говоря, мой мальчик, я в жизни не видал ничего подобного. Ты и главный управляющий театром, и режиссер, и автор. Да когда такое бывало!

— Не знаю, бывало такое или нет, — сказал Перегрин, глядя в упор на администратора, — но я надеюсь, что получил все это благодаря моей репутации как режиссера и драматурга. Я верю, что так оно и есть. Другого мало-мальски разумного объяснения я не нахожу, Уинти.

— Конечно, конечно, старина, тут и говорить не о чем, — поспешил согласиться Уинтер Морис.

— Что касается В. Хартли Гроува, то боюсь, мне не отвертеться. Собственно говоря, он будет очень неплох как мистер В. Х. Это его роль. Но мне это не нравится. Господи, — воскликнул Перегрин, — мало я взвалил на себя, взяв Маркуса Найта, равного по склочности трем примадоннам, на главную роль? Чем я провинился, что мне в придачу подсовывают еще и Гарри Гроува?

— Наш Великий Актер уже затевает интригу. Звонит мне два раза на дню и оспаривает каждый пункт контракта.

— И кто побеждает?

— Я, — сказал Уинтер Морис. — Пока.

— Молодец.

— Меня уже с души воротит, — признался Морис. — Собственно, контракт у меня здесь, могу показать. — Он порылся в кипе документов, лежавших на столе. — Он его все-таки подписал, но никак не может этого пережить. А подпись у него! Нам пришлось чуть ли не целую страницу для нее выделить. Взгляни-ка.

Размашистая и совершенно неразборчивая подпись и впрямь занимала на удивление много места. Перегрин мельком взглянул на нее и вдруг заинтересовался.

— Где-то я ее уже видел, — сказал он. — Очертаниями напоминает смерч.

— Такое раз увидишь, никогда не забудешь.

— Я видел ее совсем недавно, — продолжал Перегрин, — но где, не могу вспомнить.

На лице Уинтера Мориса появилось скучающее выражение.

— Он подписал тебе программку? — ехидно спросил он.

— Нет, с театром это не связано… Ну ладно, бог с ней. Карусель закрутится с первой же репетиции. Он, конечно, захочет, чтобы я переписал его роль, сделал бы ее более выразительной, колоритной, сочной. Я и так в дурацком положении. Строго говоря, драматург не должен ставить собственные опусы. Он слишком нежно к ним относится. Но такое и раньше случалось, и я готов повторить подвиг предшественников. С Марко или без него. Он очень похож на графтоновский портрет Шекспира. У него божественный голос и колоссальные заслуги. Он великолепный актер, и роль исключительно ему подходит. Если мы с ним сцепимся, то в выигрыше не окажется никто, но, черт возьми, я готов к бою.

— Правильно мыслишь, — сказал Морис. — Не сдавайся, мой мальчик, не сдавайся.

Перегрин уселся за свой стол. Вскоре зазвонил зуммер, и секретарша, молодая женщина, присланная Гринслейдом и располагавшаяся в отдельном закутке, сказала: «Мистер Джей, вас спрашивают из музея Виктории и Альберта»[14].

Перегрин воздержался от дежурной шутки: «Всегда к услугам Ее величества и принца-консорта». Слишком много он ждал от этого звонка.

— О да, спасибо, — сказал он, и его соединили с экспертом.

— Мистер Джей, — начал эксперт, — у вас есть время выслушать меня?

— Конечно.

— Я подумал, что лучше сначала переговорить с вами. Разумеется, мы пришлем вам официальный отчет для передачи вашему патрону, но я просто… — продолжал эксперт, и его голос, как заметил с нарастающим волнением Перегрин, дрогнул, — … случилось нечто невероятное. Впрочем, я буду краток. Записка была всесторонне исследована. Три специалиста сравнивали ее с известными документами и нашли достаточно совпадений, чтобы с полной ответственностью настаивать на идентичности автора. Кожа, бумага и чернила также не вызывают сомнений в подлинности; за исключением пятен от соленой воды, иных чужеродных наслоений на них не обнаружено. Невероятно, но факт, мой дорогой мистер Джей, перчатка и записка, кажется, действительно являются тем, за что их выдавали.

— Я чувствовал, что так оно и есть, а теперь не могу поверить в это, — сказал Перегрин.

— Вопрос в том, что с ними делать?

— Вы можете оставить их пока у себя?

— Мы готовы сделать это. Мы даже согласились бы, — в голосе эксперта послышалось подобие смешка, — оставить их у нас навсегда. Однако думаю, мое начальство после соответствующих консультаций сделает предложение мистеру… э-э… владельцу. Через вас, разумеется, и — я полагаю, это будет правильно — мистера Гринслейда.

— Хорошо. И никакой информации в прессе.

— Боже сохрани! — пронзительно возопил эксперт. — И речи быть не может. Представить страшно! — Он помолчал. — Вы, случайно, не в курсе, он подумывает о продаже?

— На сей счет мне известно столько же, сколько и вам.