Но попытаться, конечно, можно и нужно. И есть еще одно дело не меньшей важности: это собрать воспоминания современников об отце. Ведь есть, наверное, еще и сейчас немало людей, которые хорошо знали его как писателя, а может быть даже и после. Это было бы очень ценно. Какие книги отца у вас есть? Может быть, теперь, после реабилитации, я смогу купить что-нибудь из недостающего в букинистическом магазине здесь, в Горьком. Работая в библиотеке, вы, наверное, сможете найти старые критические статьи о нем — это тоже очень интересно.

Есть ли у вас фотографии отца? У меня есть две, которые я переснял со старых, приеду — привезу…»

Весь апрель мы переписывались — узнавали друг друга.

«Гадаю, где это ты снималась: на работе или дома? — писал Лева, получив мою фотографию. — Склоняюсь в пользу домашнего очага. Журналы „Новый мир“ стоят вместе с книгами, что, по моим представлениям, не соответствует библиотечным порядкам, а еще какие-то журналы вообще лежат сверху книг, плашмя.

К сожалению, кроме „Нового мира“, я ничего больше на полке разобрать не сумел, так что лишен возможности судить о том, как ты живешь. Что ты делаешь „от шести до полуночи“? Кого читаешь? Что смотришь? В частности, какая из кинокартин последнего года тебе больше всего понравилась?

На каком курсе ты учишься и на кого выучишься?..

А полка твоя похожа на мою. Полка у меня в два ряда, поперечные доски не такие толстые, а в середине с подпоркой.

Книг у меня мало [Лева скромничает: он собрал прекрасную библиотеку. — З.В.], а из отцовских есть „Гуляй Волга“ и маленькая огоньковская книжечка рассказов. Были еще рассказы и „Страна родная“, но я их отдал Ляле. Да, есть еще небольшой сборничек критических статей о нем. И все. Это было бы замечательно, если бы достопочтенная комиссия по литературному наследству Артема Веселого, возглавляемая Гроссманом и замыкаемая тобой, разродилась бы решением о 3-х томнике. Но поживем — увидим!..

Заяра, не смогу ли я чем-нибудь помочь тебе в работе по подготовке рукописей? Не претендую на что-нибудь важное, а так, может быть, какая-нибудь переписка чего-нибудь или вроде этого. Ты напиши чуть что.

Теперь о Ляле[90]. Она сумела кончить в детдоме 10 классов и поступила в Минский университет, который благополучно и закончила. Она — биолог. Недавно вышла замуж за журналиста Виктора Говора.

Пару дней назад получил от нее письмо. Она очень тяжело переживает судьбу отца. Все, до самого последнего момента, она пыталась связать в систему, найти какое-то оправдание всему этому. А что искать, когда нет во всем этом ничего последовательного и нет всему этому никакого оправдания!..

Не посылаю своего фото: во-первых, у меня есть сейчас только паспортнообразные, с выпученными глазами, а во-вторых, тебе интересно будет проверить свою память и увидеть меня сразу целиком, живьем.

Приветище Гайре и маме.

9 апреля 56 г. Лева»

«Здравствуй отныне и навек (то есть до 2056 года),

о, Ярмак — Заярий!!!..…! [Я написала, что родись я мальчиком, звалась бы, по желанию отца, Ярмаком. — З.В.]

Приветствие звучит не хуже, чем у Гомера.

Кстати, озвучании. Возможно, что это лишь моя фантазия, но тем не менее, когда я, вместо общепринятого начертания „Ермак“ (помнишь, из хронологической таблицы за 5–6 классы: „Покорение Ермаком Сибири… такого-то года) впервые встретил „Ярмак“ — это было в „Гуляй Волге“ — то последнее показалось мне несравненно сочнее и звучнее чем „Ермак“…“

В этом же письме Лева в шутливой форме подробно рассказывает, как дважды безуспешно пытался сфотографироваться, чтобы прислать мне карточку.

„…Как ты видишь, я сделал все возможное, чтобы ты могла представить себе мой лик зрительно, но — увы и ах!

Остается один выход: давай вообразим, что мы живем не сейчас, а сто лет назад. Фотографий тогда не было, и люди познавали друг друга описательно. Вот и мы также: я „опишусь“, а ты прочтешь и представишь. Ладно? Итак:

1. Рост: в достаточной мере длинный.

2. Волосы: косматые, плохо слушаются расчески.

3. Усы: в зачаточном состоянии.

4. Глаза: жгучие. 5. Взгляд: пронзительный. / Или наоборот, все равно.

6. Нос: отдаленно напоминает римский образец.

7. Рот: изяществом своей формы свидетельствует о непреклонной воле его владельца и о его же хорошем аппетите.

8. Вес: до обеда — 60 кг.

после обеда — 70 кг.

9. Чело (лоб): открытое, говорящее о благородном происхождении и отмеченное печатью, значение которой стерто временем.

10. Характер: покладистый.

11. Общий вид: определенно внушающий доверие.

Вот теперь полная ясность в этом вопросе, и мой образ у тебя как на ладони.

Твой же образ в моем представлении с каждым твоим письмом все растет и наполняется жизнью.

Совершенно очевидно, что не только наши книжные полки похожи друг на друга, но и мы сами.

До встречи.

Лева“.

26 апреля 1956 г.»

Лева приехал в начале мая, пробыл у нас пару дней.

В июне он взывает:

«Зайча, посмотри, пожалуйста, нет ли в ваших с Гайрой „архивах-фондах“ лишнего дубликата „России“ для меня, а то мою единственную книгу отбирают у меня Лялька с матерью. Я плачу слезно, а они говорят: „Мы будем давать ее тебе почитать!“ Я, конечно, не пишу о том, что если ее можно будет где-нибудь украсть-купить, то ты окажешься на высоте».

[Без даты]

«Здравствуй, Зайча!

Ниже перечислены основные библиографические источники, по которым я собирал материалы. Какие еще есть библиографии?

И второй вопрос: Всё ли они отражают или есть смысл перечитывать все газеты, журналы и пр. Сначала я категорически был уверен, что не стоит. Но потом совершенно случайно наткнулся на Кукрыниксовский внебиблиографический шарж (он у тебя есть в потертом виде) — „На литературном посту“ № 11–12, 1927 г. — и подумал, что, может быть, есть еще где-нибудь. В каком-то из номеров того же „На лит. посту“ мне попалось „Дерево советской литературы“, там есть упоминание об отце.

Посему я и обращаюсь к твоему квалифицированному совету, тем более, что всю (или почти всю) периодику ты в свое время, кажется, просматривала»..

Далее следовал библиографический список.

Вскоре Лева сообщает, что нашел еще две книги 1926 и 1928 годов, где есть сведения об отце и добавляет:

«Ничего нового там, конечно, нет, но для системы не помешает».

Время от времени Лева наезжал в Москву.

В 57-м при родах погибла Волга.

Лева, будучи проездом в Москве, заходил, но не застал меня дома, оставил записку:

«Был в Минске, лучше бы мне туда не ездить… Кто бы мог подумать, ведь Ляльке было всею 25 лет. Лялька — и вдруг „было“…

У Ляли осталась дочь Леночка, сейчас она в деревне.

Подробности напишу в письме, потом».

В ответ на мое сообщение, что однотомник отца вряд ли выйдет раньше осени 1958 года, Лева писал:

«Раньше осени… А я вообще молю Бога, что б хоть когда-нибудь, только бы книга увидела свет!»

АРХИВ

Из записок Гайры Веселой

В 1956 году, получив сообщение о реабилитации отца, мы с Заярой первым делом поехали на Покровку к дяде Васе, он по-прежнему жил там с женой и детьми. Дедушка и бабушка уже умерли; дедушка во время войны, бабушка в 48-м году. До последних дней ждала она, что вот-вот придет Артем: ведь уже минули «десять лет»…