Проехавши горы один со своим конюхом, среди двойной опасности скользких тропинок, висячих над пропастью, и народного возмущения, которое при его бегстве шло по его пятам и могло его опередить, Ибрахим спустился в Захлу, по ту сторону Ливана. Тут поведено было сосредоточиваться всем отрядам египетским, выступавшим из гор и из береговой линии, и вскоре составился в этом военном пункте, грозном для Ливана, 15-тысячный лагерь с 30 орудиями. Сильный гарнизон, занимавший дотоле Тараблюс, получил приказание очистить город и цитадель и ретироваться по ту сторону гор в Баальбек (6 октября). Из Латакии и Искендеруна гарнизоны были также отозваны или опрокинуты атакой с моря. Таким образом, предчувствия Сулейман-паши оправдывались; по берегу нигде не могли устоять египтяне при самом открытии кампании, за исключением одной Акки, которая готовилась на самую упорную защиту.

Уже в продолжение этих первых четырех недель в союзном лагере считалось до 10 тыс. пленных и дезертиров египетских: флотская полубригада, о которой мы уже упоминали, почти в комплекте поступила вновь под знамена своего государя. Сирийские рекруты, бывшие в египетской армии, бежали, как только представлялся тому случай. По распоряжению Порты им было обещано из султанской казны недоплаченное жалованье, а должно заметить, что в этих критических обстоятельствах Мухаммед Али, предпринявший дело, несоразмерное со своими средствами, оставлял и армию свою, и гражданское управление по 10 и по 12 месяцев сряду без жалованья. Ибрахим видел себя осужденным среди самой войны оцеплять свои регулярные полки албанцами и бедуинами в предупреждение побегов. В это время силы его в Сирии были расположены следующим образом: 15-тысячный корпус стоял в Урфе, готовый исполнить угрозу Мухаммеда Али на Малую Азию; 7 тыс. занимали таврийские округа и защищали ущелья Колек-Богаза против султанской армии, бывшего резерва фельдмаршала Хафиза. В Антакье, куда отступили береговые гарнизоны, считалось до 7 тыс. Гарнизоны Халеба, Хамы и Хомса простирались до 6 тыс. Около 3 тыс. занимали Дамаск, в Акке было 4 тыс. гарнизона, и до 4 тыс. были расположены в Яффе, в Аскалоне, в Газе и в Иерусалиме.

Мы упоминали уже о лагерях в Захле и в Баальбеке, о военнопленных и о дезертирах. Принужденный раздробить свою огромную армию в предупреждение бунтов, Ибрахим не отказывался еще от суетной угрозы похода в Малую Азию и не отзывал обратно передового корпуса, расположенного в Урфе. Это была важная стратегическая ошибка, ибо о походе в Малую Азию было безумно думать; с его тыла вся Сирия горела бунтом и войной, а впереди он неминуемо наткнулся бы на русский штык.

После бекфейского дела эмир Бешир понял, что все было потеряно для египтян. С семейством своим и с казной спустился он в Сайду, чтобы ходатайствовать о своем помиловании[242]. Но уже было поздно; по распоряжению английского адмирала он был отвезен на Мальту, чтобы обеспечить новое управление Ливана от его происков и его влияния. Никто не усомнился в правосудии этой меры; эмир ливанский давно был изменником законному государю по союзу с бунтовавшим пашой; его возгласы, будто он был со своим семейством в руках Ибрахима, не заслуживали никакого внимания. Вернее то, что Ибрахим со своим войском в горах был во власти эмира. Но его низложение и изгнание были ли основаны на беспристрастном политическом расчете, на верном знании лиц, характеров, событий и влияний? Мы уже имели случай заметить взаимные отношения эмира и Мухаммеда Али. Между такими характерами сочувствие, преданность и благосклонность — все подчинено личной выгоде. Стоило изучить обстоятельства последнего восстания горцев, чтобы оценить преданность эмира к паше. Если он усердно содействовал Ибрахиму противу турок, то потому только, что он почитал Ибрахима непобедимым, особенно когда увидел, какими слабыми средствами союзники готовились оспаривать у него Сирию. К тому же он верил в возгласы французов, его обступавших; быв свидетелем Бонапартовой кампании в Сирии, он ждал новой французской экспедиции. Но с той минуты, как он убедился в ошибке своих расчетов и покинул знамена Ибрахима, можно было положиться на его усердие к новой власти и обратить его полувековое влияние и опытность в пользу введения султанского правительства в Сирии. Тем необходимее было оказать всякое снисхождение к эмиру, что уже проявлялись признаки безначалия и что англичане были в это время убеждены в совершенной неспособности новых турецких властей, в их неопытности, в их жалостной безнравственности. Правда, власть эмира в горах, проистекавшая от старинного устройства империи, была уже несовместна с новыми правилами, коими руководствовалась Порта. Но зачем несвоевременно и насильственно разрушать здание, которое само собой клонилось к падению? Судя по обнаружившемуся на Ливане народному духу при упадке египетского владычества, нет сомнения в том, что не прошло бы года, и все эти племена, которые впоследствии так горько жаловались на изгнание их старого эмира и так упорно требовали его возвращения, сами низложили бы его.

Таким образом, в самый блистательный период сирийского похода, среди последовательных успехов оружия союзников были положены исполнителями Лондонского трактата роковые начала всех тех зол, которые разразились впоследствии над Сирией, подали повод к новым нареканиям Франции противу цели и средств трактата, оправдали ее довод о неспособности турок управлять Сирией и принудили союзные державы вступиться вновь в дела этого края.

Между тем из внутренних округов спешили в союзный лагерь шейхи с депутациями от народа для изъявления своей покорности султану и своей готовности принять его знамена. Оставалось довершить подвиг флота взятием Акки для разрушения последнего морального оплота египетской власти в Сирии.

^{Морская атака Акки. Гравюра XIX в.}

21 октября после полудня весь союзный флот под начальством адмирала Стопфорда явился пред эту крепость. На нем было 3 тыс. турецкого десантного войска Селим-паши. Между тем 2-тысячный отряд под начальством Омар-бея, спустившись из Сайды и Сура, занимал горные проходы Белого мыса на север от Акки вместе с милицией окрестных мутуалиев. Англо-австрийский флот расположился на якоре при благоприятном ветре согнутой линией вдоль береговых батарей. За неделю пред тем английский пароход успел измерить глубину вод, так что корабли могли подойти на расстояние 80 сажен от крепости. Отряд турецких судов контр-адмирала Вокера стал в интервалах еще ближе к крепости, на ружейный выстрел, имея под килем не более фута воды. Египтяне не ждали столь смелой атаки. Все их пушки были наведены на несравненно дальнейшее расстояние. В суматохе, когда корабли открыли огонь, они не успели поправить свою ошибку.

^{Галилейское море. Гравюра XIX в.}

^{Хеврон. Гравюра XIX в.}

Акка была вооружена 229 орудиями, из сего числа только 100 или 105 — со стороны моря. Противу этих ста пушек, дурно наведенных, союзный флот сильный в 1000 орудий действовал одним из своих бортов, т. е. 500 пушками, в том числе иными 96-фунтового калибра. Пальба производилась с неимоверной быстротой и безостановочно, будто на учении, так что под конец не успевали обливать водой пушки, раскаленные от действия. В продолжение трех часов было брошено в город 50 тыс. ядер и бомб, между тем как девять десятых выстрелов с крепости пролетали высоко над палубами кораблей, почти не причиняя им вреда. Пальба слышалась в Бейруте на расстоянии 130 верст по прямой линии. Посреди действия пороховой магазин, слишком неосторожно прикрытый от бомб, был взорван. Зрелище было ужасное, минут десять город, и берег, и флот были покрыты мраком, и пушки замолкли. Около тысячи человек гарнизона погибло от взрыва. Затем флот снова открыл огонь. Большая часть береговых батарей была уже разломана, и канониры приведены в робость. С захождением солнца крепость совершенно замолкла; корабли прекратили также свой огонь. В полночь причалила к ним шлюпка с известием, что комендант Махмуд-бей с 500 человек гарнизона и с казной выступили из города по направлению к Яффе. Наутро союзники заняли Акку, где найдено огромное количество запасов всякого рода, снарядов, оружия и весь парк султанской артиллерии, взятой Ибрахимом в Незибе. Крепость, которая со времени основания своего Дахиром, шейхом галилейским, прославилась рядом осад, в этот раз устояла только три часа противу правильной атаки, как то должно было предвидеть. Потеря гарнизона простиралась до 1700 человек. На флоте убитых и раненых было менее 100, а корабли никакого значительного повреждения не претерпели. Но на другой день по занятии города, где еще под грудами развалин и трупов тлел незаметно пожар взорванного порохового магазина, огонь был сообщен другому подземному магазину, и последовал новый взрыв, от которого погибли более 150 человек союзного войска.