Недолго спустя по усмирении Ливана скончался Али-паша дамасский. Уверяют, что бедствия хасбейских христиан отравили последние его дни и ускорили его смерть. При всех своих пороках и при своей глупой лени Али-паша имел сердце доброе и человеколюбивое. Как бы то ни было, он до конца более заботился о своей кухне, чем о целом пашалыке, и охотнее рассуждал со своим поваром о приправах к соусам, чем со своими чиновниками об устройстве запущенных дел по управлению. Господствующие страсти наместника Порты в Дамаске были вино и индейки. Вину он посвящал свои ночи, к великому соблазну правоверных жителей святого града, Шам-эш-Шерифа, предместья и запаха Мухаммедова рая; а утро проводил среди своих трехсот отборных индеек, не доверяя никому, разве своему начальнику штаба, присмотра за этим любимым стадом. Меж тем хасбейские христиане скитались без хлеба и без крова, а в Хомсе, одном из городов Дамасского пашалыка, свирепый муселим терзал на распятии христианина, окружного казначея, ограбленного нерегулярным войском паши, и допрашивал архиерея, какие еще другие истязания терпел мессия от иудеев. Так-то соблюдались наместниками султана в областях торжественные обязательства Гюльханейского манифеста пред подвластными племенами и пред Европой.

^{Назарет. Гравюра XIX в.}

За исключением Халебского пашалыка, где в это время стоял Аравийский военный корпус, вся остальная Сирия томилась в анархическом омуте под влиянием ливанской бури. Племена мутуалиев в Баальбекской долине раздирались семейной враждой древнего владетельного их дома эмиров Харфуш. Их повиновение пашам ограничивалось платежом подати, а платеж был только тем обеспечен, что эмиры, разделенные на две враждебные партии, поочередно являлись в Дамаск искать друг против друга покровительства у паши. Другие племена мутуалиев, населяющие живописные долины и покатости последних отраслей [отрогов] Ливана между Сайдой и Суром, заразились духом своих ливанских соседей и составили между собой конфедерацию, с условием платить пашам положенную подать, но не допускать никакого вмешательства во внутренние свои дела. Никогда их шейхи, потомки знаменитого Насифа Нассара, о котором мы упоминали в эпоху Джаззарову, не являлись в города; никогда не принимали они внутрь своего округа ни чиновников Порты, ни турецкого войска. Многочисленные шайки разбойников обегали Галилею. Изуверство мусульман заставляло все христианское народонаселение Назарета бежать в Акку. Мехмет-паша Кюпрузли, комендант крепости, воспитанный в Париже, до того уронил правительственную власть, что собственные его наездники, вместо того чтобы укрощать разбои в подведомственном округе, отказались от службы, стали грабить селения, а когда паша успел захватить и посадить в тюрьму некоторых из них, остальные среди дня бросились в крепость и их выручили.

^{Бедуин. Рис. Де Ламборда.}

В Самарии (в горах Набулусских) междоусобная война Абд эль-Хади и Токанов продолжалась с 1841 г. и становилась с каждым годом злее и кровопролитнее. В Иудейских горах классическая вражда древних партий кейси и иемени имела своих представителей в шейхах Самхан и Абу Гош. Шейх Мустафа Абу Гош, знакомый всем нашим [российским] поклонникам страж ущелий, ведущих в Иерусалим, бунтовался и умерщвлял двух муселимов, назначенных от иерусалимского паши. В Великой пустыне была засуха; несметные рои бедуинов прилетели искать пастбищ у южных пределов Палестины и там дрались между собой и прерывали сухопутные сообщения Сирии с Египтом, пока, наконец, Мухаммед Али египетский принял меры для их удаления. С восточной стороны Сирии по всему пространству Великой пустыни от Хомса до Галилеи прикочевали на рубеж населенных округов другие племена бедуинов, вытесненные засухой от берегов Евфрата и от Аравийских степей. За два года перед тем турецкий паша, который вел караван в Мекку, поправши законы гостеприимства, вероломно умертвил в своем лагере шейха одного кочевья. С того времени вся пустыня кипела негодованием на турок и грозила пресечь сообщения между Дамаском и Меккой. Затем турки успели посеять раздоры между кочевыми племенами и выставить молодого и предприимчивого шейха Мухаммеда Духхи и конфедерацию многих племен, признавших его своим главой, против другого шейха, стошестнадцатилетнего Насифа Шилаан, который до того времени был облечен правом конвоя над караваном Мекки. Враждебные племена расположились в числе, может быть, полумиллиона душ по соседству Дамаска и там воевали между собой, грабили селения и питались сами и их стада недозрелыми жатвами.

Таково было состояние Сирии под турецкими пашами после пятилетнего бесспорного владычества. Повсюду отзывалось пагубное влияние ливанских смут и бессильных или коварных попыток Порты к устройству правления горских племен.

Отступничество семейства старого эмира Бешира имело решительное влияние на дела Ливана. До того при всяком кризисе обе католические державы то гласным ходатайством о восстановлении Шихабов, то тайным противодействием успеху двойственного принципа ливанского управления вызывали новые несогласия между союзниками. Англия со своей стороны усердно ходатайствовала в пользу друзов, а Порта, основывая свои расчеты на этих столкновениях, не отказывалась от надежды поставить пашу на Ливане вопреки сопротивлению держав, которое в этом отношении было единодушно. Отступничество Шихабов заставило Францию и Австрию отказаться от мысли католического княжества в Сирии. Согласие восстановилось таким образом между союзниками Порты, а так как ливанское дело уже докучало всем и все хорошо понимали расчет Порты, то посольства заговорили в Константинополе решительным тоном и дали почувствовать Блистательной Порте, что дело может быть разрешено и без ее согласия. Со дня на день принимало оно размеры европейского политического вопроса под влиянием общественного мнения, раздраженного воплем сирийских христиан.

Вступничество держав не было основано на святых правах человечества; в таком случае оно долженствовало бы распространиться на внутреннее управление всех христианских племен Востока. Оно было вынуждено необходимостью отстранить упрек и ответственность за бедствия, постигшие сирийских христиан по восстановлении султанского правительства в этом краю согласно решению христианских держав. Посольства настойчиво требовали искреннего применения того двойственного принципа, который был предложен Портой и признан ее союзниками в 1842 г. Меж тем сама Порта и все ее представители в Сирии всяческими пронырствами старались доказать неприменимость двойственного принципа и в надежде ввести непосредственное турецкое управление в горы периодически обливали Ливан кровью и пламенем.

Расположения кабинетов грозили протоколами по делу Ливана. Порта призадумалась. Она весьма основательно возненавидела протоколы после данного ей урока в Наварине на основании протоколов. Наступило время положить конец оговоркам и ухищрениям, которые становились уже пошлы и опасны, и приступить к исполнению обязательств, принятых в 1842 г.

Для этой цели Порта положила нарядить в Сирию не вельможу, не любимца, которого удаление из столицы было нужно для другого вельможи и любимца, как это водится обыкновенно в Турции, как это было уже дважды испытано сераскиром Нури Мустафой и великим адмиралом Халиль-пашой, но человека делового, владеющего опытом и познаниями. Выбор пал на Шекиб-эфенди, министра иностранных дел. Дело ливанское по принятому в нем участию великими державами подлежало министерству иностранных дел. Инструкции и полномочия, которыми был снабжен новый комиссар Порты, сообщены были в виде дипломатической ноты (от 23 реджеба) посольствам великих держав и ими одобрены.