— Дочь, дорогой мой господин, — услышала я звенящий голос Анны, когда тяжелые шаги замерли у края ее ложа. — Видите? Здоровенькая, крепенькая красавица дочь. У нее ваши волосы, а со временем, готова поклясться, и нос будет таким же красивым, как у вас.

«Разумная тактика, — подумала я. — Не позволить ему высказаться первым». Возможно, Анне действительно удастся благополучно выйти из щекотливого положения, хотя и были уже напечатаны прокламации, извещающие подданных о рождении принца. Не поворачивая головы, я бросила взгляд из дальнего угла просторной комнаты на леди Маргарет Брайан, которая помогала складывать предназначенные для новорожденной полотняные салфетки. Леди Маргарет раньше была воспитательницей принцессы Марии, а теперь, вне всяких сомнений, станет заботиться о младшей дочери короля, когда той выделят личный двор со штатом камеристок и слуг. Она была единственным, кроме меня, человеком, который осмелился привечать старшую из принцесс здесь, в Гринвичском дворце. Сейчас мы обе хранили молчание. Мне кажется, я тогда и дышать перестала.

Король ничего пока не сказал супруге, но наклонился над необъятным ложем, когда Анна распеленала девочку, чтобы отец мог полюбоваться ею. Анна еще прежде велела отворить одно окно, хоть это и вредно для здоровья — не годится, чтобы при родах в комнате было слишком свежо и светло. Теперь же лучи заходящего солнца косо пробивались в окно, отчего голова малышки, казалось, была увенчана невесомой короной из червонного золота — по крайней мере, так показалось мне, когда я на цыпочках пробралась поближе к двери.

Вполне возможно, что Генрих (как и предполагала Анна) увидел свое крошечное отражение, потому что, уходя, пробормотал:

— Ну, ладно. Пока что девочка, а там скоро и мальчик.

Я мысленно молилась, чтобы эта мысль удовлетворила Кромвеля, потому что на прошлой неделе (он тогда вызвал меня и велел присматривать за принцессой Марией) я подслушала, стоя под его дверью, ужасную тайну. Не сомневаюсь, что я могла поплатиться своим положением при дворе, а может, и жизнью, если бы хоть кто-нибудь узнал о том, что я услышала слова Кромвеля, обращенные к мастеру Стивену:

— На случай, если королева не родит сына, его величество поинтересовался у меня… просто теоретически… на всякий случай, на будущее… это ведь всего лишь предположение, чисто умозрительный вопрос… не найдется ли разумного и отвечающего нормам морали оправдания для того, чтобы устранить Анну и в то же время не возвращаться к бывшей королеве…

В тот момент я задохнулась и, пораженная до глубины души, зажала рот обеими руками и бессильно прислонилась к стене. Не сошли ли с ума они оба — и Кромвель, и король? Мне стало еще хуже. Злость была сильнее, чем в день коронации Анны, когда Том Сеймур набросился на меня.

После услышанного я стала бояться и ненавидеть Генриха Тюдора. А еще я волновалась за принцессу Марию, о которой с такой нежностью говорила леди Маргарет. И, конечно, за Анну, а теперь еще и за ее драгоценное дитя. И за себя, ибо, общаясь и с Кромвелем, и с Томасом Сеймуром, я поняла, как жесток может быть мужчина, особенно если он облечен властью. Я зависела от них, а зная так много, была опасна для них обоих.

Слава Богу, Том нечасто появлялся при дворе, но уж когда появлялся, то неизменно грозил облить меня помоями с головы до ног. Он предупредил, что впредь я должна поступать так, как он пожелает, не то он смешает меня с грязью. А ведь Том был прав: доброе имя — единственное, что служило мне щитом и опорой. Не было у меня ни могущественной родни, ни большого наследства, ни земельных владений, ни титула, ни защитника. Хорошо хоть, что я помогала многим дамам учиться читать и писать, за что они были мне весьма признательны. Королева мне доверяла, однако не прогонит ли меня новая королева, если Анна не родит королю сына и он изыщет возможность развестись с ней?

Глупые мечты о браке с Томом Сеймуром умерли в ту страшную ночь, три месяца назад. Хорошо хоть Джон, любезный друг, ничего от меня не требовал, а просто дарил мне свою дружбу и заботу. С тяжелым сердцем, без всяких объяснений, я стала избегать его, чтобы не рассердить Тома, который мог причинить вред нам обоим. Мне было очень стыдно за то, как дурно я обходилась с Джоном, чтобы он держался от меня подальше. Хотя мы с Джоном были во многом несхожи, да и знакомы до сих пор мало, я боялась, что если он узнает, что натворил Том, он может бросить ему перчатку, вызвать на поединок — и что будет тогда с ним и со мной?

Через три дня после рождения дочери Генриха Тюдора и Анны Болейн состоялось ее торжественное крещение в Королевской часовне Гринвичского дворца. Принцессу нарекли Елизаветой — в честь обеих ее бабушек. На церемонии я не присутствовала, но мне говорили, что малышка совсем не хныкала, даже когда ее трижды окунули в купель. А когда принцессе было пять дней от роду, я впервые взяла ее на руки. Она посмотрела на меня — клянусь, именно так и было — с любопытством и вполне разумно.

Мне кажется, в следующие несколько месяцев, до самых рождественских праздников, я жила, словно в чистилище. Король время от времени посещал спальню супруги, но всем было известно, что некоторые придворные дамы также делили с ним ложе. Елизавету объявили принцессой Уэльской, а это означало, что Мария Тюдор лишена права наследования престола и отныне будет именоваться просто леди Марией. Бывшая принцесса отказалась смириться с тем, что ее объявили незаконной дочерью, и Анна снова впала в дикую ярость. Она бормотала, что надает Марии оплеух, а то и сделает что-нибудь похуже.

А затем меня вызвал к себе Кромвель, и моя жизнь изменилась так же круто, как и после его обещаний, данных мне в Девоне.

— Вы просили меня прийти, мастер министр? — спросила я, когда мы встретились на одной из черных лестниц Гемптон-корта.

Меня удивило, что на этот раз Кромвель вышел сам, а не прислал мастера Стивена.

— Да, Кэт. У меня для вас неожиданное и важное поручение. Уверен, вам оно понравится.

У меня внутри все похолодело. Теперь я ему ни на грош не верила.

— Вы сможете снова проявить свои таланты. Вы ведь уже доказали, что умеете помогать другим, да и леди Маргарет Брайан очень вами довольна. Вы хорошо образованы, любите и учиться, и учить других. Королева вам всецело доверяет.

— Я рада, что вы так заботитесь о благополучии ее величества, — ответила я, глядя ему прямо в глаза и не обращая внимания на то, что от этого человека, моего наставника, теперь явственно исходила угроза. — В каком-то смысле вы поднялись к вершинам власти вместе с ней.

— А! Ну, на это можно ответить словами мудрого царя Соломона: «Нет ничего нового под солнцем». Однако, Кэт, король Генрих любит перемены, я-то хорошо его знаю. Но вернемся к вашим новым обязанностям, — продолжил Кромвель. — Вам придется на время покинуть двор, но мне показалось, что, с учетом недавних событий, вы не станете возражать против этого.

Наши взгляды встретились. Темные, ничего не выражающие глаза Кромвеля тускло поблескивали, как у ядовитой змеи. Этот человек что же — все видит, все знает? Намекает ли он на мою ненависть к Тому или же на мои запутанные отношения с Джоном?

— Говоря коротко, — Кромвель положил руку мне на плечо, и у меня возникло желание ее стряхнуть, — вы станете помощницей и компаньонкой леди Брайан, которая будет носить титул воспитательницы принцессы и управительницы ее двора. На следующей неделе вся свита принцессы Елизаветы будет окончательно сформирована и обоснуется в Хэтфилд-хаусе, в Хартфордшире[39]. Вы же знаете, таков обычай: наследники трона должны иметь собственный двор и свиту, а вы, не сомневаюсь, принесете там немалую пользу. И жалованье, конечно, будет соответствующим.

— А еще? — спросила я.

Меня вполне устраивало такое положение вещей: именно сейчас я была бы рада оказаться подальше от двора, где царила напряженная атмосфера. Мне будет не хватать разве что взглядов Джона Эшли, которые он бросал на меня, проезжая верхом, частенько в присутствии короля. Остальное меня не печалило, тем более что я была в восторге от леди Брайан, а малышку принцессу просто обожала.